Марина Болдова - Сестры

• Название: Сестры
• Автор: Марина Болдова
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-91899-073-5

Начало двадцатого века. Оренбург. В семье Афанасия и Анны Печенкиных пять дочерей: Зоя, Антонина, Анастасия, Наталья и Елена. После смерти родителей им в наследство остается значительное состояние. А так же, каждая получает по одному предмету из фамильного гарнитура: колье, серьги, кольцо, браслет и заколку. В завещании, оставленном родителями, имеется одно условие. Для получения своей части наследства сестра или ее потомки должны собрать и предъявить в банк все пять предметов этого гарнитура. То есть, разыскать потомков своих сестер.

---

Они «переспали» в первый же день. Лялька, думая, что стала женщиной, попробовала проявить «взрослость». Голосом девицы, сделавшей подарок своему возлюбленному, она томно прошептала ему в ухо: «Мне было хорошо с тобой, милый». Эту фразу она перевела с французского в фильма, который они смотрели в квартире Ольги Чуйкиной по устройству, которое называлось «видеомагнитофон». Его привезли Ольгины родители из – за границы. Валера приподнялся на локте, коротко глянул на ее раскрасневшееся личико и ласково ответил: «Мне тоже, малышка». Это тоже была фраза из того же фильма, но «повзрослевшая» Лялька не заметила подвоха в его словах. Только позже, уже после того, как он сделал ей предложение, он признался ей, что не трогал ее все это время, берег для себя же, для первой, по настоящему брачной, ночи. Стыд, охвативший Ляльку, был причиной их первой серьезной ссоры. Дома, поразмыслив хорошенько, она поняла и приняла его право решать, когда им стать по – настоящему мужем и женой.

Славка, поняв, что пора уходить, Лялька его совсем не слушала, нехотя вышел в коридор. Не то, чтобы он очень любил Ляльку, детская влюбленность давно кончилась, просто он привык считать ее «своей». Он скорее чувствовал, чем знал, что у его школьной подруги кто – то есть, но продолжал попытки сделать ее «своей девушкой». Лялька нравилась многим, точнее, почти всем парням в группе, но никто не пользовался ее особым расположением. Она просто не была ни к кому «особо расположена». Место свободно, почему бы и не попробовать его занять.

Славка переобулся в уличные ботинки и, бросив короткое «пока», вышел из Лялькиной квартиры. Лялька, с облегчением закрыв за ним дверь, потопала на кухню. Есть хотелось смертельно, напряжение, вызванное сдачей экзаменов, спало, и у Ляльки открылся обычный послестрессовый «жор».

Анна Андреевна, придя со службы, застала свою дочь сидящей перед телевизором и жующей бутерброд. На тарелке перед ней высилась еще горка колбасы и лежала нарезанная половинка батона.

– Елена, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не ела в комнате.

– Мам, ну я сессию закрыла, могу расслабиться?

– Сдача экзаменов еще не повод вести себя, как свинья.

Лялька вздохнула, подхватила тарелку с остатками «расслабухи» и ушла на кухню. Анна Андреевна с осуждением посмотрела ей вслед. «Совсем разбаловали ее нянька с мужем».

Няня и муж покинули этот мир много лет назад, а Анна Андреевна до сих пор связывала все проступки своей дочери с ними, вернее, с отсутствием должной строгости при Лялином воспитании.

* * *

Лялька медленно шла по улице, сосредоточенно обдумывая только одно дело. Дело, для нее первостепенной важности, но, как выяснилось, совсем не интересующее ее мать. Лялька готовилась к свадьбе. Родители Валеры, хотя он был уже вполне самостоятельным и независимым, проявили самое деятельное участие со дня подачи молодыми заявления в ЗАГС.

Ее мать, когда об этом узнала, только презрительно поджала губы. Даже услышав, что Валера из «приличной» семьи врачей и сам без пяти минут кандидат наук, знакомиться с ним не торопилась. «Все это блажь маленькой дурочки. Пройдет, как ветрянка.» То, что жениху уже двадцать восемь лет, повергло ее в шок. «Он просто попользуется тобой, и выкинет, как надоевшую игрушку». Однако то, что их отношения уже перешли в ту фазу, когда покупаются кольца и заказывается кафе для банкета, насторожило ее. Однако тратить свое время и деньги на удовлетворение прихоти глупой девицы, она не собиралась. И сейчас Лялька шла и обдумывала, как она скажет об этом Валере и его родителям. «Пойду к тете Вале и Галке», – пришла ей в голову спасительная мысль.

Валентина Николаевна слушала племянницу и только качала головой. «Совсем уже спятила сестрица», – подумала она об Анне.

Лялька замолчала и уставилась в окно.

– Не волнуйся, девочка, что-нибудь придумаем.

– А что мне сегодня Валерке говорить, что мама против или как?

– Говори, как есть. Не надо ничего скрывать. Если он такой, как ты о нем рассказывала, поймет и не осудит ни тебя, ни Анну.

– А платье тебе сошьет мама, да, мам?

– Да, и я знаю, из чего!

Валентина Николаевна вышла из кухни, где они уютно устроились вокруг круглого стола, покрытого белоснежной скатертью. Вернулась она через пару минут, неся в руках что – то белое.

– Вот. В последние годы моя мама увлеклась плетением кружев на коклюшках.

Она развернула довольно большой рулончик. Кружевное полотно было шириной не меньше пятнадцати сантиметров.

– А этот белый маркизет, лежит в шкафу с довоенных времен. Сделаем пышную трехслойную юбку, а отделаем кружевами. И еще на пелеринку останется, я думаю. Нравится?

Лялька с Галиной с восторгом смотрели на ослепительно белую красоту.

– Ну что, настроение поднялось?

Лялька бросилась на шею тетушки.

– А с твоей мамой я поговорю. Пора ей кое о чем напомнить.

Лялька, еле сдерживаясь, чтобы не запеть на всю улицу, побежала к дому своего жениха.

* * *

За окном уже сгустились сумерки, а свет в комнате они так и не зажигали. Валентина Николаевна сидела на диване, поджав под себя ноги. Июнь заканчивался, а настоящей жары еще не было. К тому же, днем прошел дождь, и в квартире было сыро. Валентина Николаевна слегка замерзла. «Анна в своем репертуаре, хоть бы чаю предложила!». Сама хозяйка, накинув себе на плечи вязаную шаль, похоже, чувствовала себя весьма комфортно.

– Ты совсем не думаешь, что делаешь и говоришь? Она же твоя дочь. Кому, как не тебе поддержать ее? – Валентина Николаевна поежилась. Разговор уже пошел по третьему кругу, а она так и не добилась от сестры, чтобы та признала свою ошибку.

– Ты видела этого Валеру?

– Видела. Взрослый, серьезный парень. А с лица воду не пить, если ты на внешность намекаешь!

– Да, конечно, а каких внуков они мне нарожают?!

– Ах, вот, что тебя волнует! Аня, ну какая разница, все равно родные будут.

– Может, я вообще не хочу становиться бабушкой! Меня кто-нибудь спросил?

– Что ты все о себе? О тебе речь в данном случае идет только, как о будущей теще. Ты о дочери подумай хоть на минутку. Замуж она выходит.

– А обо мне она подумала, когда соглашалась? Я сама выскочила замуж в девятнадцать лет, и что хорошего из этого получилось?

– Получилась прекрасная дочка, – Валентина Николаевна решила, что еще один виток бесполезного разговора она не осилит.

– Валька, я чувствую, что не будет этой свадьбы. Понимаешь – чувствую.

– Типун тебе на язык, Анна. Все у них будет хорошо, хочешь ты этого или нет!

* * *

Тени метались по стенам комнаты, словно исполняя какой – то безумный танец. «Танцор» то притягивал к себе «партнершу», то с силой отталкивал ее от себя. «Все мы в этом мире безумцы. Мечемся по жизни, торопясь и опаздывая, сходя с ума от не исполненных желаний и горьких разочарований. А кто бы нас остановил, заставил задуматься, а зачем мы торопимся? Все равно умрем. Останется только тлен на днище гроба под наглухо заколоченной крышкой. И тот, кто вчера еще жил, строил планы, дышал, любил, уже не видит, не слышит и ничего не чувствует. А вместе с ним перестают чувствовать те, кто его любил при жизни. Почему я еще дышу? Зачем я осталась, когда он ушел? Зачем живет его мама, отец и брат и даже старенькая бабушка? Как она молила Бога о том, чтобы он смилостивился и забрал ее, а не внука! Она, прожив жизнь, так и не поняла одного: все уже решено при рождении, в какой – то книге записаны две даты, рождение и смерть, это то, что человек не может изменить по своему желанию. Его родным тяжелее, чем мне. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его, разговариваю с ним без слов, только ничего не чувствую! Как я могу помочь его маме, рассказать, что сын еще здесь, с нами, и очень за нее переживает? И еще просит всех не оплакивать его». Лялька и не плачет. Слезы комком стоят в груди, но наружу не выходят. Она только не представляет себе, как будет жить потом, когда он уйдет совсем. Наверное, тогда и наступит время горьких слез.

Ляльке хотелось тишины. Звенящей тишины, которой не бывает в городе. Однажды они со Славкой ездили в деревню к его бабушке. Деревня была такой маленькой, что в ней имелась только одна улица со стоящими почти вплотную друг к другу, избенками. Деревня называлась Морозовка и жили в ней сплошь Морозовы, все, как один были родней Славкиной бабушки и, как полагается, Славки тоже. На ночлег старая баба Нюра устроила Ляльку, руководствуясь лишь ей одной известными правилами безопасности. Под самой крышей в избе было помещение, которое даже нельзя назвать полноценным чердаком. Соломенный тюфяк, тугой и жесткий, занимал все пространство от входа до оконца с рамой крестиком. Зато на дверке была самая настоящая щеколда. Кого боялась баба Нюра, строго приказавшая Ляльке «зашпилиться», она тогда так и не поняла. Но повиновалась. Ночью она проснулась от того, что ей чего – то не хватало. Долго не могла понять, что же ей так мешает спать. Все объяснялось просто. Для нормального, полноценного сна ей нужен был городской шум: шуршание шин припозднившегося автомобиля, звонок последнего трамвая или просто голоса загулявшихся прохожих. Здесь же стояла звенящая тишина. Что, конкретно, звенело, она так и не поняла. Но звон был. Тонкий, то ли бесконечный комариный писк, то ли сигнал со звезд. Она выбрала второе, так и пролежав с открытыми глазами до рассвета и представляя себя связанной с далекими космическими жителями.