Марина Болдова - Сестры

• Название: Сестры
• Автор: Марина Болдова
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-91899-073-5

Начало двадцатого века. Оренбург. В семье Афанасия и Анны Печенкиных пять дочерей: Зоя, Антонина, Анастасия, Наталья и Елена. После смерти родителей им в наследство остается значительное состояние. А так же, каждая получает по одному предмету из фамильного гарнитура: колье, серьги, кольцо, браслет и заколку. В завещании, оставленном родителями, имеется одно условие. Для получения своей части наследства сестра или ее потомки должны собрать и предъявить в банк все пять предметов этого гарнитура. То есть, разыскать потомков своих сестер.

---

– А как ты оказалась в Ташкенте?

– Таню привезли на санитарном поезде вместе с ранеными солдатами, – за девушку ответила Фарида, – Я тогда работала в госпитале медсестрой. Девочка была в тяжелом состоянии, хирургам пришлось ампутировать обмороженные ноги. Один из раненых, пожилой солдат, который ехал с ней в поезде, рассказал мне, как она к ним попала. Ее привезла на санках какая – то женщина. Сказала, что подобрала ее недалеко от Охтинского кладбища. Девочка лежала без сознания около санок с мертвым телом.

– Я немного не довезла тетю Настю до места.

Лена представила себе, как маленькая худенькая девочка тащит тяжелые санки по льду, и чуть не расплакалась.

– А после госпиталя, когда я поправилась, мама Фарида взяла меня к себе.

– А как же ты догадалась прихватить с собой заколку и Наташино письмо?

– Я думала, что после кладбища уже не вернусь в квартиру тети Насти. Хотела последнюю ночь провести у себя дома, взять что-нибудь из вещей на память.

Лена еще долго расспрашивала девушку о жизни сестры и Варвары в осажденном городе. Все уже давно легли спать, а они сидели и вспоминали Настю. «Вот нас и осталось четверо. А живы ли Зоя с Тоней?». Узнать об их судьбе было практически невозможно.

Часть 2

Глава 1

1965 г. Оренбург

Этот дом в старой части Оренбурга знали все. Дом был таким древним, что год его постройки не помнили даже старожилы. Судя по расположению комнат, когда– то это была тюрьма. Коридор шел по всему периметру дома и, выйдя из своей двери, пройдя по нему, можно было вернуться к исходной точке. «Квартирой» считались шестнадцать комнат, расположенных на одном этаже. Где-то посередине между поворотами был выход на лестничную площадку. Родители Леона занимали две комнаты с крошечным пятачком, гордо именуемым «холлом». На кухне у них стояла отдельная газовая плита с двумя конфорками и крохотный столик у окна.

Каждый раз, возвращаясь из школы, Леон проходил мимо кухни. Он ненавидел эту смесь запахов готовящейся еды, и всегда торопился проскочить это место побыстрее. Но была и еще одна причина, по которой он прибавлял шаг.

– Леончик, детка, зайди-ка ко мне на минуточку. Леон остановился и с досады хлопнул себя портфелем по ноге. И на этот раз не удалось пройти незамеченным. Любовь Григорьевна, мать его одноклассника Пашки Дохлова, была, как всегда, на своем боевом посту. «Что ей от меня надо!» – подумал Леон, – «Каждый раз одно и то же. Скажи, да расскажи, где бродит после школы ее ненаглядный Пашечка».

– Да, тетя Люба.

Леон зашел в кухню, поморщившись от резкого запаха жарящегося лука.

– А где мой шалопай бегает?

– Не знаю. Кажется, его учительница по математике задержала. Да вы не волнуйтесь, он скоро придет.

Леон страшно не любил врать. А обманывать Пашкину мать приходилось почти каждый день. Не прикрывать Пашку он не мог. Их связывало нечто вроде дружбы. Из всех одноклассников Павел Дохлов, стойкий двоечник и хулиган, выделял только Леона. Может потому, что внешне они были похожи. В первом классе учительница посадила их за одну парту, решив, что они братья. Даже физическое развитие шло у них по одной «программе». Об этой странной дружбе знали все. Леону это было на руку, потому, что Дохлова боялись. С ним старались не связываться даже старшеклассники. Стоило его задеть, он зверел. Сразу, он мог и не ответить, но позже, в темноте подъезда или подворотне, обидчик получал сполна. Прощенных не было. Но Леона он не трогал, хотя тот порой позволял себе слегка поставить Пашку на место. Видя, как у того сжимаются кулаки, тихо торжествовал свою маленькую победу.

В прошлом году они оба влюбились в одну девчонку, Катю Погодину. Вместе провожали ее после уроков домой, совершенно не испытывая ревности друг к другу. А в этом году они как бы «разделились»: с Пашкой Катя гоняла на велосипеде, а Леон водил ее в кино.

Еле отделавшись от матери друга, Леон бегом кинулся в свою комнату. Дома никого не было. Переодевшись в домашнее трико, Леон проглотил уже успевшую остыть картошку с мясом. Он быстро вымыл на кухне посуду, закрыл комнату и постучал в соседнюю дверь.

Соседнюю комнату занимал Яков Семенович Кац, известный в прошлом адвокат в городе. Он вселился в комнату сразу после войны. Родственников у Каца не было, но в их большой квартире он считался общим «дедом». Дети, если не бегали по улице, сидели у него в комнате и слушали байки про убийц и воров. Истории по большей части были подлинными, и оттого интересными. Леон же не любил глупые игры в «пристенок» и футбол, и потому проводил у Каца больше времени, чем другие. Тот почти не выходил из комнаты, и всегда радовался каждому пришедшему, усаживал гостя за стол и пытался напоить чаем. Но чаще всего к нему забегала малышня, играющая в прятки в лабиринтах коммуналки. Яков Семенович никогда не сердился на них, а прятал сорванцов под большим клетчатым пледом, или в старом гардеробе, больше похожем на чулан. Взрослые считали его чудаком, но, если случался спор, шли к нему за советом.

Леон же часами пропадал у старого адвоката. Ему нравились его рассказы о делах, в которых он выступал защитником. А еще Кац приучил его любить книги.

– А, мой юный друг, заходи.

– Здравствуйте, дядя Яша.

– Как дела в школе?

– Нормально. Только скучно очень.

– Так ты туда не веселиться ходишь. Знания нужно брать, пока дают. Скучно, не скучно, а не знаешь, что тебе в жизни может пригодиться. Так что хватай все.

– Я стараюсь. Дядя Яша, я давно хотел спросить, сколько вам лет?

– Я родился в 1894 году, здесь в Оренбурге. Вот и считай.

– И всю жизнь здесь прожили?

– Нет, в семнадцатом году мы с женой Сарой уехали на Украину к ее родственникам. Там и жили до войны.

– А когда вернулись домой?

– Это длинная история. Вот, видишь, у меня на руке выколот номер?

Кац закатал рукав домашней куртки, обнажив руку по локоть. Чуть выше запястья виднелись синеватые цифры.

– Да, а откуда он?

– Во время войны нас с женой и маленькой дочкой немцы определили в концлагерь в Дахау, слышал о таком?

– Читал, и фильм смотрел.

– Тогда я не буду рассказывать, что они там делали с людьми, особенно с евреями. Сару и Ирочку сожгли в печи в первые же дни, они были слабы и, видимо, ни на что не годны. Я был сильным, здоровым мужчиной и, поэтому, годился в качестве подопытного материала. Как мне удалось выжить, я и сам не знаю. Только после освобождения, вернувшись в Житомир, я понял, что не смогу там больше жить. Вот тогда я и решил вернуться в Оренбург.

– А других родных у вас нет?

– В Польше жил мой двоюродный брат Михаил. Помнишь, я тебе рассказывал о семье Печенкиных, у которых было пять дочерей? Михаил был мужем старшей из них, Зои. В жизни иногда случаются странные совпадения. Вот и мы с Михаилом встретились после многих лет ни где-нибудь, а в Дахау, и даже попали в один барак. Он умер почти перед самым освобождением, а про его жену Зою нам так и не удалось ничего узнать.

– Может быть, она тоже выжила?

– Вряд ли. Михаил говорил, что она никогда не отличалась крепким здоровьем.

– Значит, вы один уцелели из всей семьи?

– Да, выходит, что так.

– А про остальных сестер Печенкиных вы ничего не знаете?

– Честно говоря, для меня это сложный вопрос. На мне «висит» неоконченное дело, связанное с завещанием дочерям Афанасия Печенкина. Я должен был после смерти моего отца сохранить его для них или их детей. Отца убили в семнадцатом, когда он пытался вывезти двух младших девочек из поместья в Беляевке. Так что, где само завещание, я не знаю. Но текст его я записал по памяти почти дословно, он до сих пор хранится у меня среди бумаг вон в том портфеле. Думаю, если завещание попало хотя бы к одной из сестер, то наследство уже получено. Хотя там весьма хитрое условие. Если тебе интересно, мы в следующий раз поговорим об этом. Что-то я сегодня себя неважно чувствую.

– Может, врача вызвать?

– Не нужно, я отлежусь, ты иди.

– Хорошо, дядя Яша.

* * *

Мать Леона стояла перед зеркалом и расчесывала волосы. Леон поймал себя на мысли, что не испытывает к матери никаких нежных чувств. Она работала учительницей французского языка в школе, в которой учились дети практически всех обитателей коммуналки. Это была худенькая, маленького роста женщина с тихим, совсем не педагогическим, голосом. Одевалась она всегда в костюм из серого твида и серую блузку. «Добрые» ученики сразу же окрестили ее «мышью». Часто после уроков ей приходилось «вкладывать» в головы не очень прилежных учеников французские глаголы. Мамы и бабушки лентяев, чувствуя вину за них, пекли блинчики и пирожки, несли соленья и банки с компотом. Сладкая и сытная жизнь прерывалась на каникулы, когда большинство детей разъезжалось по дачам и бабушкам. Леон принимал подношения как должное и не мог понять, почему мать так смущается и тяжело вздыхает, открывая очередную банку с вареньем.