Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет

• Название: В семнадцать мальчишеских лет
• Автор: Владислав Гравишкис
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Три повести о юных героях гражданской войны, отдавших свои жизни в борьбе за утверждение Советской власти на Южном Урале.

---

— Обычные военные операции, временная перегруппировка сил, — невозмутимо возразил Иван Васильевич.

— Оптимист вы, милостивый государь, оптимист.

— Но что же, право, случилось? — не унимался Теплоухов.

— А то, батенька, и случилось. Издан приказ об эвакуации заводов. В Сибирь. Вот вам и временная перегруппировка сил.

Иван Васильевич внутренне ахнул: разграбят завод, растащат!

— Велено в кратчайшие сроки. Всех инженеров, техников, рабочих военные власти объявили мобилизованными. За неподчинение — расстрел. Так-то, милостивый государь.

Голова обратил внимание, что служащий Теплоухов вконец растерялся, и попытался смягчить свои слова советом:

— Собирайте-ка свои узелки — да и с богом. Авось, до Сибири большевики не доберутся.

— Куда мне, — бормотал Иван Васильевич, — трое на руках. Может, обойдется, а? — с надеждой взглянул на своего покровителя, но тот не пожелал ничего добавить — и так лишнего наговорил.

Вечером того же дня, оповещенные связными, пробирались на гору Уреньгу члены подпольного горкома партии. В зарослях молодого сосняка, за мшистыми каменными глыбами, состоялся последний разговор. Иван Васильевич информировал товарищей о том, что сообщил ему голова и что удалось дополнительно выяснить от заводских.

Глухо гудели сосны. Гулял верховой ветер. Примостившись на полированном и прогретом за день кругляше, Виктор напряженно вслушивался в неторопливую речь Теплоухова.

— Пришла пора действовать решительно. Необходимы крайние меры.

— Может, рискнем, попробуем захватить завод. Смелость города берет, — задумчиво проговорил Иван Васильевич.

— Оно так, конечно, — рассудительно заметил Белоусов, — только на штыки с голыми руками не полезешь. Оборудование-то будут грузить под ружейными дулами. Опять же отряд не перебросишь на завод: не иголка в сене.

— Надо сорвать погрузку!

— Правильно, — откликнулся Теплоухов, — во что бы то ни стало сорвать, это нам по силам. — И к Виктору: — Смогут твои ребята по цепочке быстро передать рабочим наши указания?

— Они все смогут, — коротко сказал Виктор. И вдруг щеки его ярко вспыхнули: «Еще подумают, что я хвастаю». И рядом с этим другая, тревожная, радостная мысль:

«Вот оно, начинается самое главное».

— Итак, сорвать погрузку. Пусть рабочие прячут ценный инструмент. Пусть уходят в лес, на покосы, в потайные места. А мы тем временем подумаем еще кое о чем.

Решили взрывать Тесьминский железнодорожный мост. Тогда эшелоны белых замрут здесь, в Златоусте. Операцию проведут заводские ребята во главе с Колькой Черных.

Когда растаяли в ночной темени фигуры горкомовцев, Теплоухов попросил:

— Позови Черных.

Колька возник рядом неслышной тенью.

— Садись, Николай, слушай и запоминай, — устало, но твердо произнес Теплоухов. — А ты, Витюша, пока того, побудь на тропе.

— Самое трудное — добыть еще взрывчатки. Действуй решительно, но с оглядкой, не горячись. Сам понимаешь, от тебя многое зависит, — советовал Иван Васильевич. И вдруг неожиданно стукнул ладонью по каменному голышу: — Эх, удалось бы! — И столько затаенной страсти было в коротком возгласе, что Колька даже оробел.

— Ну, орлята, действуйте, — попрощался Иван Васильевич и канул в лесную настороженную тишину.

Во власти только что пережитого необъяснимо-тревожного и гордого чувства возвращался Виктор домой. Пробирался затененными улицами, но шагал неторопливо. От реки несло прохладой. Небо, чистое и высокое, вовсю вызвездило. Где-то неподалеку тихо-тихо звучала песня:

То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит, —

Девичий голос, чистый, нежный. И будто затуманен слезой:

То мое, мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.

Полоснула по сердцу чужая боль. И своя, загнанная в дальние закоулки души, тоже ожила. Хотелось крикнуть во тьму: «Поля! Где ты?..»

Снова арест

В маленькой продолговатой комнате душно, жарко. Снятся тревожные сны. Все тот же Наумка. Будто забрались они вместе на гребень Таганая, и Наумка спрашивает, где отряд? Виктор отрицательно качает головой: «Нельзя, об этом никто не должен знать». Наумка зло прищуривается, на круглом лице его появилась недобрая улыбка. Он сжимает сильными руками плечо Виктора, трясет и цедит:

— Говори! А не то столкну, большевистское отродье!

Виктор хочет вырваться, но Наумка сильнее его. У Виктора вырывается стон. Он… просыпается.

— Вставай, сынок! Скорее! Пришли за тобой… — слышит горячий шепот матери. Замечает в ее глазах слезы и вскакивает. «Бежать!»

С улицы барабанили прикладами в дверь, рвали ее на себя. Гудел железный кованый крюк. На ходу набрасывая одежду, Виктор толкнул створки окна, прыгнул в тень тополя. Забор плотный, высокий, в два человеческих роста — с улицы Виктора не видать.

А в дверь гулко сыпались удары.

Из-под тополя Виктор метнулся в сарай, оттуда — на огород, к Громотухе. Еще минута — и он спасен. И вдруг захлопали выстрелы. Это сосед, оказавшийся спозаранок на своем огороде, заметил Виктора, подбежал к солдатам и заорал:

— Стоите, рот разинули, а большевик-то утек!

Скрученный Виктор молча смотрел, как дюжие солдаты, пикая ногами, поддевая штыками вещи, переворачивали весь дом. Младший брат Толя спросонья испуганно кричал.

Виктор вдруг подался вперед. В руках штатского, вошедшего с улицы, были тугие пачки денег, запрятанные Виктором в сарае. Рядом со штатским был Наумка… Так вот он какой, «связной» из Уфы!

В последний раз мелькнули растерянные, в слезах, лица родных. В последний раз глянул Виктор на родной дом, на горы.

Над трехглавым Таганаем висели тучи — темные, многослойные. Солнце еще не взошло, где-то пробивалось снизу, из-за гор, окрашивало медленно плывущие облака в пурпурный цвет. Пурпур густел, боролся с тучами, и казалось, разливается река.

Сердце Виктора дрогнуло, когда за ним захлопнулись створки тяжелых тюремных ворот. Он проследил, как охранник с лязгом повернул ключ в большущем замке, взглянул на каменные стены тюремной ограды, на часовых в серых шинелях. Стало страшно. Потом, на допросах, он внутренне был готов ко всему. Но первые минуты в тюрьме были самыми тягостными.

Когда конные солдаты конвоировали его от тюрьмы к бывшему дому купца Шишкина на углу Косотурской и Большой Славянской, он шел, не опуская головы, руки его были связаны. В огромном доме Шишкина хозяйничали контрразведчики. Виктора втолкнули в большую полутемную комнату, скупо освещенную керосиновой лампой. Глаза после солнечного блеска с трудом привыкали к сутемени. Окна с крепкими двойными рамами были закрыты ставнями. Глухо, как в могиле. Воздух спертый, гнилой. На полу сидело несколько человек. Среди них Виктор разглядел Екатерину Араловец. Оглянувшись на охранника, Виктор приблизился к ней, опустился рядом на грязный пол.

Им удалось обменяться несколькими фразами.

— Тот, что приехал с деньгами из Уфы, предал, — прошептала Екатерина.

Виктор внутренне сжался, похолодел: приезжий, выдавший себя за посланца из Уфы, видел многих…

«Это конец! Погибла вся организация!» — с отчаянием подумал Виктор.

— Держись, не падай духом, они много не знают, — ласково сказала Екатерина.

Вскоре Виктора вывели во двор. Седенький старикашка с блаженной ухмылочкой на безбровом пьяном лице, нацеливаясь фотоаппаратом, просил:

— Не хмурьтесь, молодой человек. И глазки, глазки не жмурьте. Ваш лик приобщат к документикам… Да-с.

В колчаковском застенке

— Итак, старый знакомый, — почти ласково констатировал следователь. — Несовершеннолетний. Помню, отлично помню. — И вдруг резко, в упор: — Большевик-с?

Виктор замешкался с ответом. В комнату, громыхая шашками, ввели еще кого-то. Виктор скосил глаза на вошедших — сердце упало. Григорий Белоусов с огромными кровоподтеками у висков еле держался на ногах. Как он очутился здесь?

— Я спрашиваю, большевик-с? — громче повторил колчаковец. В злом прищуре глаз — нескрываемая ненависть.

Виктор еще раз взглянул на Григория, распрямился. Не отводя глаз от жесткого взгляда следователя, громко произнес:

— К сожалению, нет.

— Значит, к сожалению. Так-с, молодой человек… — Колчаковец поднялся и медленно стал надвигаться на Виктора. — К сожалению, значит? — Коротко и резко ударил кулаком в подбородок, заорал: — Щенок! Теперь ты не будешь сож… — Страшный удар в живот отбросил прапорщика на стол. Это Григорий, скрученный по рукам, изловчился и пинком опрокинул прапорщика.

Конвойные сшибли Григория, глухие удары кованых сапог по спине, голове смешались с громкой площадной бранью.