Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари

• Название: Черный феникс. Африканское сафари
• Автор: Сергей Кулик
• Издательство: Армада-пресс
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2001
• ISBN: ISBN 5-309-00216-2

Писатель-африканист, посвятивший изучению Черного континента многие годы жизни, рассказывает о самобытных традициях народов Южной и Восточной Африки.

Читатель побывает в древнем Асуме, увидит архитектуру старинных городов, познакомится с обычаями и укладом жизни пигмеев, нилотов и бушменов, узнает о многих тайных ритуалах, какие редко кому из европейцев удавалось увидеть. Быт далеких предков соседствует с современной жизнью.

---

— А, это ты, со[18] Сержио! — протягивая мне для приветствия руки, воскликнул деревенский учитель Мпагуа. — Сколько же это тебя не было видно у нас? Пожалуй, с самого начала чуки[19]. Непременно заходи сегодня вечером ко мне.

Когда же меня завидел 82-летний Нангонга — местный мудрец и заводила всех мальчишеских игр, то издалека помахал мне рукой, словно мы виделись лишь вчера, шикнул на прыгавшую вокруг него ребятню и закричал:

— Вот уже третье полнолуние, как у меня бессонница. Это все потому, что ночью не с кем стало поговорить. Ты опять остановишься у меня в хижине? Тогда я пойду подтяну ремни на иголи[20]. Я очень рад, что вновь вижу тебя.

Был и я рад вернуться к своим друзьям маконде. Всякий раз, когда я оказывался на мозамбикском севере, моя душа и сердце рвались к этим людям, с которыми я познакомился еще тогда, когда Мозамбик был португальским, а их земля уже гордо именовалась «освобожденной зоной». С тех пор я бывал в их деревеньке раз семь или восемь. Иногда гостил в ней неделями и каждый раз уезжал с ощущением, что расстаюсь с прекрасными людьми — простыми, гордыми и честными. Общение с ними всегда обогащало меня, порождая чувство прикосновения к чему-то большому, общечеловеческому.

Лесная деревня «моих» маконде затерялась на полпути между обозначенными на карте селениями Намава и Шиньонго. Они расположены в самом центре плато, носящего название Муэда, — естественной «крепости» маконде.

Плато это не столь труднодоступно, сколь ничем не привлекательно для всякого рода грабителей, захватчиков и колонизаторов. Муэда лишено воды и покрыто скудными, местами каменистыми почвами. В ландшафте плато преобладают труднопроходимые кустарники, у которых колючки порою изогнуты в виде крючка. Нелегко выбраться из этих зарослей, так как колючки не отпускают проникшего в буш путника.

Ограниченное с севера рекой Рувумой, а с юга — Месало, это плато на протяжении нескольких веков вплоть до начала освободительной борьбы ФРЕЛИМО[21] было для мозамбикских маконде своего рода микромиром, за который они не выходили, но и в пределы которого никого не впускали. Подобная «географическая ограниченность» нашла свое отражение даже в языке мозамбикских маконде, для которых Рувума и Месало стали своего рода «началом и концом света», полярными точками мироздания. Так, понятие «север» передается на киконде выражением «кулухума» (там, где Рувума), а юг — «кумвало» (там, где Месало).

К северу от Рувумы, по которой проходит современная мозамбикско-танзанийская граница, лежит столь же неприветливое в природном отношении плато Маконде, на котором живут примерно три четверти этого некогда единого народа, общая численность которого приближается в обеих республиках к миллиону человек. Однако танзанийские маконде в связи с большей активностью английского колониализма и с тем, что Танзания добилась независимости почти на пятнадцать лет раньше, чем Мозамбик, уже вышли за пределы своего плато. Они не чураются тяжелой работы и поэтому слывут лучшими рубщиками на плантациях сизаля. Многочисленные деревни-кооперативы маконде — резчиков по дереву я встречал за сотни километров от их этнотерритории — под Дар-эс-Саламом, Багамойо и даже вблизи кенийской Момбасы.

Что же касается мозамбикских маконде, то они, по единодушному мнению исследователей, до сих пор остаются наиболее изолированным и малоисследованным бантуязычным народом Восточной Африки.

Если труднодоступное плато Муэда было первой естественной «линией обороны» маконде, то их деревни можно было назвать «второй линией», созданной уже руками человека. Английский путешественник О’Нейлли в 1882 году сумел проникнуть в населенную маконде деревню Мауиа, расположенную на самой периферии плато. Он писал: «Селение это окружено стеной из растительности шириной 60–80 футов. Колючие деревья и кустарники посажены настолько густо, что нет никакой возможности проникнуть сквозь них ни человеку, ни даже животному». Португальский этнограф Д. Диаш уже в 30-х годах нашего столетия свидетельствовал, что деревни маконде круглые сутки охраняются вооруженными ружьями мужчинами, а на ночь вдоль тропинок, ведущих к селению, устанавливаются самострелы, обычно используемые при охоте на крупную дичь.

Проходя теперь по деревне маконде, узнавая знакомых и вглядываясь в лица новых для меня людей, я думаю о том, что могло способствовать ложному, но столь распространенному даже сейчас мнению о маконде как о людях с «грозной репутацией». Наверное, их суровые, как и природа каменистого плато, лица, отражающие твердость характера. Во-вторых, «непохожесть» всего облика маконде на соседей.

Лица их юношей, а у мужчин постарше и спина пересечены широкими рубцами — результат сложной и болезненной операции, которой раньше подвергались юные маконде, чтобы иметь право сказать: «Я — мужчина». У каждого второго-третьего мужчины передние зубы заточены так, что создается иллюзия: у них во рту по собственной пиле. У женщин такие подпиленные резцы встречаются еще чаще. Женщины средних лет, а тем более старухи обезображивают свои лица ношением пелеле.

Пелеле, или жажа, — это диск или кольцо, вставляемые в разрезанную нижнюю губу. У жен бедняков он оловянный или деревянный, в семьях побогаче — из слоновой кости. Этот диск играл раньше ту же роль, которую играет у других народов обручальное кольцо. Пелеле изготавливал для своей невесты сам жених, перед свадьбой он собственноручно вдевал его в предварительно прооперированную местным нганга губу своей будущей супруги. На протяжении совместной жизни, по мере того как черты лица стареющей женщины изменялись, а губа отвисала, диск несколько раз заменялся на новый, больший по размеру. В результате диаметр жажи у некоторых женщин достопочтенного возраста мог достигать восьми — десяти сантиметров. Когда обладательница подобного украшения интенсивно артикулирует (а язык киконде требует этого почти всегда) или тем более смеется, губа ее приподнимается, скрывая оба глаза, а в отверстие пелеле просовывается нос, под которым обнаруживаются подпиленные, но никогда не знавшие дантиста зубы.

Многие маконде протыкают себе ноздри, вставляя в них индона — 5—7-сантиметровые узкие палочки из олова, торчащие в обе стороны.

— Нангонга, а не были бы ваши женщины красивее, если бы они украшали себя так, как это делают соседние племена? — спросил я как-то у старика.

— А тебе, как и всем мафуташ[22], не нравятся наши женщины? — захохотал он. — Вот и хорошо: нам, мужчинам, спокойнее. А ты знаешь, что именно пелеле спасли народ маконде?

— Это еще почему? — удивился я.

— Да потому, что, когда на берега Рувумы вторглись завоеватели-нгуни, порастерявшие по пути с юга всех своих женщин, наших они не брали именно из-за пелеле. А когда наши соседи яо снюхались с арабами и мазунгуш[23] и началась торговля рабами, старейшины и вожди маконде, вспомнив прошлое, решили: надо вдевать пелеле не только женам, но и девушкам, тогда за ними не будут охотиться. Так мы и сделали, и пелеле опять уберегли наш народ.

— Не хочешь ли ты сказать, Нангонга, что рубцы на твоем теле и зубы вроде пилы уберегли маконде от проникновения на плато колонизаторов? — подзадорил я старика.

— Хе-хе, со, — довольно усмехнулся он. — Спасли, конечно, не только они, но это тоже сыграло свою роль. Глядя на нас, арабы, а затем мафуташ испытывали страх. Ведь те, кто хотели поработить нас, тоже люди, у них есть свои духи и свои боги, свои предрассудки. Все это помешало им на первых порах сунуться к нам, а нам дало время для того, чтобы поосмотреться и понять: каучук, копал и слоновую кость, которыми мы торговали с арабами, а потом и с англичанами, надо менять не на тряпки, как мы это делали раньше, а на ружья. Так мы и начали делать. И поэтому, когда позже мазунгуш перестали бояться нашей внешности и сунулись к нам, мы встретили их хоть и старыми, но ружьями. Я-то отлично помню те времена! Мы, маконде, единственные в этих местах, кто стрелял в португальцев не из лука, а из ружья. Вот так-то!

Нангонга затянулся сигарой-самокруткой, потом добрая улыбка озарила его морщинистое лицо.

— А теперь партийные комиссары правильно говорят: не нужны больше ни пелеле, ни острые зубы. Под сенью миамбо[24] стало так хорошо и спокойно. Вокруг нас нет врагов, и поэтому посмотри, какие красивые девушки выросли у маконде с тех пор, как мы стали жить в «освобожденной зоне». А какие у нас прекрасные дети! — сказал старик, кивая в сторону большой хижины-школы.

Там вокруг Мпагуа собралась детвора, чтобы заняться устным счетом. И отнюдь не на «дополнительные занятия», а просто так, из любви к работе мысли.

Это старый обычай, распространенный среди маконде и макуа. Он описан португальскими этнографами еще в начале века. Ближе к закату солнца местные старики по очереди выходили на деревенскую площадь и с помощью камешков или пальцев учили совсем маленьких счету. А затем приходили дети повзрослее, и начинался урок арифметических действий.