Генрик Сенкевич - Огнем и мечом

• Название: Огнем и мечом
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066617-1, 978-5-271-30996-0

Самый прославленный роман Генрика Сенкевича, признанный классикой историко-приключенческой литературы, не однажды положенный в основу талантливых и увлекательных фильмов и многосерийных саг…

История смутного времени по-польски.

История жестокого и беспощадного противостояния народов Речи Посполитой – поляков, литовцев, украинцев…

История юного польского дворянина, его великой любви, личностного становления в лихую годину перемен и опасных приключений.

История, в которой реально существовавшие и вымышленные гением Сенкевича персонажи и события переплетены настолько плотно, что различить их не сможет даже самый придирчивый читатель…

---

– Ах ты, сова! Коли так, зачем мне беду наворожила, какого черта прожужжала все уши: «Лях при ней! Лях при ней!»?

– Духи так говорят, не я. Но, может, что и переменилось. Завтра на мельничном колесе погадаю. Вода все скажет, только глядеть нужно долго. Сам увидишь. Но ведь ты пес бешеный: скажешь тебе правду – тотчас гневаешься и за чекан…

Разговор оборвался, слышно было цоканье копыт по камням, да какие-то звуки доносились со стороны реки, словно там кузнечики стрекотали.

Богун даже ухом не повел, хотя среди ночи подобные звуки могли озадачить. Он обратил лицо к луне и задумался.

– Горпына!.. – сказал он несколько погодя.

– Чего?

– Ты колдунья, должна знать: правда ли, такое зелье есть, от которого и постылых любят? Любисток, что ли?

– Любисток. Только он твоей беде не поможет. Глоточка бы княжне хватило, не люби она другого, но раз любит, знаешь, что будет?

– Что?

– Еще сильней прилучится к тому, другому.

– Пропади ты со своим любистком! Каркать умеешь, а помочь не хочешь.

– Послушай: я другое былье, что в земле растет, знаю. Кто его отвару выпьет, два дня и две ночи лежмя пролежит, про все позабудет. Дам я ей этого зелья – а ты…

Казак дернулся в седле и уставил на колдунью свои горящие во тьме очи.

– Чего-чего?

– Т а й г о д i! – выкрикнула ведьма и залилась зычным смехом – точно кобылица заржала.

Смех этот зловещим эхом прокатился по оврагам.

– Сука! – сказал атаман.

Глаза его стали постепенно меркнуть, и он снова глубоко задумался, а потом заговорил словно бы сам с собою:

– Нет, нет! Когда мы Бар брали, я первым в монастырь ворвался, чтоб от сброда пьяного ее уберечь, снести башку каждому, кто хоть пальцем ее коснется, а она себя ножом и теперь божьего свету не видит… А тронь я ее, опять схватится за нож или в речку прыгнет – не уберечь ее тебе, бессчастный!

– Лях ты душой, не казак – девку по-казацки приневолить не хочешь…

– Кабы я лях был! – воскликнул Богун. – О, если бы я был лях!

И, пронзенный болью, за голову обеими руками схватился.

– Причаровала, гляжу, тебя эта полячка, – пробормотала Горпына.

– Ой, причаровала! – печально ответил казак. – Чтоб мне от шальной пули пасть, на колу собачью жизнь окончить… Одна она нужна мне, и больше никто, а я ей не нужен!

– Дурной! Она ж твоя! – сердито воскликнула Горпына.

– Замолчи! – вскричал казак в ярости. – А если она на себя руки наложит? Да я тебя разорву, себя искалечу, башку разобью об камень, на людей кидаться, как пес, буду. Я бы душу за нее отдал, славу казацкую отдал, за Ягорлык убежал, людей бы своих бросил! Хоть на край света, лишь бы с ней… С ней хочу жить, возле нее подохнуть… Вот оно как! А она себя ножом! И из-за кого? Из-за меня! Ножом себя, понимаешь?

– Ничего ей не станется. Не помрет.

– Помрет – я тебя к двери приколочу.

– Нету над ней твоей воли.

– Нету, нету. Пусть бы уж меня ножом пырнула, хоть бы убила, и то лучше.

– Глупая ляшка. Нет бы ей прилепиться к тебе по доброй воле! Где она краше сыщет?

– Помоги ты мне, а я тебе дукатов горшок насыплю и в придачу еще один – жемчугу. Мы в Баре много чего взяли, да и прежде брали.

– Богат ты, как князь Ярема, и славен. Говорят, тебя сам Кривонос боится.

Казак махнул рукой.

– Ч т о с т о г о, к о л и с е р ц е б о л и т ь…

И снова настало молчанье. Берег реки делался все более дик и пустынен. Белый свет луны причудливо искажал очертания скал и деревьев. Наконец Горпына сказала:

– Вот оно, Вражье урочище. Дальше всем бы рядом лучше быть.

– Почему?

– Гиблое место.

Они придержали коней, и минуту спустя едущие позади их догнали.

Богун привстал в стременах и заглянул в люльку.

– С п и т ь? – спросил он.

– С п и т ь, – ответил старый казак, – с о л о д к о, я к д и т и н а.

– Я ей сон-травы дала, – сказала ведьма.

– Полегче, осторожно, – повторял Богун, не сводя глаз со спящей, – щ о б в и ї ї н е р о з б у д и л и. М i с я ц ь ї й п р о с т о в л и ч к о з а г л я д а е, с е р д е н ь к у м о й о м у.

– Т и х о с в i т и т ь, н е р о з б у д и т ь, – шепнул один из казаков.

И отряд двинулся дальше. Вскоре подъехали к Вражьему урочищу. Это был холм над самой рекой, невысокий и облый, точно круглый, лежащий на земле щит. Луна заливала его светом, озаряя белые, разбросанные повсюду камни. Кое-где они лежали поврозь, кое-где кучами, словно развалины каких-то строений, остатки разрушенных храмов и замков. Кое-где из земли, наподобие кладбищенских надгробий, торчали каменные плиты. Весь холм представлялся одной гигантской руиной. Быть может, когда-то встарь, во времена Ягеллы, здесь и кипела жизнь, но сейчас холм этот и вся окрестность, до самого Рашкова, были глухой пустынею, в которой селился лишь дикий зверь да по ночам водила свои хороводы нечистая сила.

И впрямь, едва путники одолели половину склона, легкий до сих пор ветерок превратился в настоящий вихрь, который с мрачным, зловещим свистом пронесся над взгорьем, и почудилось молодцам, будто послышались из развалин словно вырывающиеся из сгнетенных грудей тяжкие вздохи, смех, рыдания, детский плач и жалобные стоны. Холм стал оживать, перекликаться разными голосами. Из-за камней, казалось, выглядывали высокие темные фигуры: диковинных очертаний тени беззвучно скользили меж валунов, вдали мерцали во мраке, точно волчьи глаза, какие-то огоньки, ко всему еще с другого конца взгорья, где теснее всего громоздились камни, донесся низкий горловой вой, которому другие голоса тотчас стали вторить.

– С i р о м а х и? – прошептал молодой казак, обращаясь к старому есаулу.

– Упыри, – ответил есаул еще тише.

– О! Г о с п о д и п о м и л у й! – вскричали в страхе остальные, сдергивая шапки и истово крестясь.

Лошади начали храпеть и прясть ушами. Горпына, ехавшая впереди всех, вполголоса бормотала непонятные слова, будто сатанинскую молитву читала. Лишь когда достигли противоположной оконечности взгорья, она обернулась и сказала:

– Ну, все. Здесь уже тихо. Заклятьем пришлось отгонять, а то они голодные больно.

Все облегченно вздохнули. Богун с Горпыной снова поехали вперед, а казаки, минуту назад боявшиеся даже перевести дух, зашептались. Каждый стал вспоминать разные встречи с духами либо с упырями.

– Когда б не Горпына, не прошли бы, – сказал один.

– Сильна в i д ь м а.

– А наш атаман и д i д ь к а не боится. Ухом не повел, глазом не моргнул, только на свою зазнобу оглядывался.

– Приключись с ним, что со мною было, не больно бы хорохорился, – сказал старый есаул.

– А что же с вами, отец Овсивой, приключилось?

– Ехал я раз из Рейментаровки в Гуляйполе, а дело было ночью. Еду мимо кладбища, вдруг б а ч у, что-то сзаду с могилы прыг на кульбаку. Оборачиваюсь: дите, бледное-бледное, аж синее!.. Видать, татары в полон вели с матерью и помер младенец неокрещенным. Глазенки, как свечки, горят, и плачет тихонечко, плачет! Перескочил с седла ко мне на спину и, чую, кусает за ухом. О Г о с п о д и! Упырь, не иначе. Только недаром я в Валахии долго служил – там упырей куда больше даже, чем людей, и каждый с ними управляться умеет. Спрыгнул я с коня и кинжалом в землю. «Сгинь! Пропади!» – а он охнул, ухватился за рукоять кинжала и по острею под дернину утек. Начертил я на земле крест и поехал.

– Неужто в Валахии упырей столько?

– Считай, каждый второй валах как помрет – в упыря обращается, и валашские самые изо всех вредные. Их там б р у к о л а к а м и зовут.

– А кто сильнее: д i д ь к о или упырь?

– Д i д ь к о сильней, а упырь злее. Д i д ь к а одолеешь, он тебе служить будет, а от упырей проку никакого – только и глядят, где бы крови напиться. Но д i д ь к о завсегда атаман над ними.

– А Горпына д i д ь к а м и верховодит.

– Это точно. Покуда жива – верховодит. Не имей она над ними силы, атаман бы ей своей зозули не отдал, б р у к о л а к и девичью кровушку страсть как любят.

– А я слыхал, им к невинной душе доступа нету.

– К душе нету, а к телу – очень даже есть.

– Ой, упаси Господь! Она же раскрасавица прямо! Кровь с молоком! Знал наш б а т ь к о, что брать в Баре.

Овсивой прищелкнул языком.

– Чего и говорить. Чисто золото л я ш к а…

– А мне эту л я ш к у жалко, – сказал молодой казак. – Когда мы ее в люльку клали, она белы рученьки свои сложила и так просила, так просила: «У б и й, к а ж е, н е г у б и, к а ж е, н е щ а с л и в о ї!»

– Не будет ей плохо.

Тут подъехала Горпына, и разговор оборвался.

– Эй, молодцы, – сказала ведьма, – вот и Татарский Разлог. Да не бойтесь вы, здесь только одна ночь в году страшная, а Чертов яр и мой хутор уже близко.

И вправду, скоро послышался собачий лай. Отряд вступил в горловину яра, идущего от реки под прямым углом и такого узкого, что четверо конных едва могли ехать рядом. По дну яра, словно змея, переливчато блестя в лунном свете, быстро бежал к реке ручеек. По мере того как всадники продвигались вперед, крутые, обрывистые склоны расступались, образуя полого поднимающуюся, довольно большую долину, с боков замкнутую скалами. Кое-где росли высокие деревья. Ветра здесь не было. Долгие черные тени от дерев ложились на землю, а на прогалинах, залитых лунным светом, сверкали какие-то белые округлые и продолговатые предметы, в которых казаки, к ужасу своему, распознали людские черепа и кости. Молодцы, то и дело крестясь, пугливо озирались. Внезапно вдалеке блеснул за деревьями огонек, и тотчас прибежали две собаки, огромные, черные, страшные, с горящими как угли глазами; завидев людей и лошадей, они начали громко лаять. Лишь услышав голос Горпыны, они унялись и, тяжело дыша и хрипя, стали бегать вокруг всадников.