Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан

• Название: Гринвичский меридиан
• Автор: Юлия Лавряшина
• Издательство: «Мангазея»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-8091-0031-7

… — Я люблю тебя, Пол, — жалобно вскрикнула она. — Я так люблю тебя! Мне больше ничего не надо в жизни… Я это поняла, когда ты… когда тебя…

Она подалась к нему, не страстно, как бывало, а точно ища защиты… Пол отшатнулся… Чтобы не видеть ее, он впился в лицо руками.

— Почему я не умер? — пробормотал он…

"Умереть бы… сейчас… глядя в ее глаза…" — мелькнуло у него в мыслях. Она гладила его лицо так робко, что в пору было заплакать от жалости к ней. Оцепенев, он понял, что не знал ничего лучше этих легких прикосновений.

— Пожалуйста, Пол! Пожалуйста…

— Пожалуйста? — выдохнул он и с силой опустил ее руки. — Я тоже говорил: пожалуйста. Ты не услышала. Я не… виню тебя. Я уезжаю…

О ЛЮБВИ… — новый роман Юлии Лавряшиной «Гринвичский меридиан».

---

Я включила свет, и она исчезла.

Глава 28

— Пол, вы хотели познакомиться с моим мужем… Он тоже этого хочет. Приходите сегодня к нам обедать, у меня именины.

Записав адрес, Пол повесил трубку. Обычно он вежливо отказывался от подобных предложений, на ходу придумывая какую-нибудь отговорку. После возвращения из России Пол беззастенчиво ссылался на свое сердце, и перед этим аргументом отступали даже самые настойчивые.

Но Эмме он не отказал. Не потому, что не смог, просто не захотел. И еще немного соскучился в своем тихом доме, ведь наплыв любопытных посетителей уже спал. Зима ползала по Лондону мелкими, прерывистыми, как дыхание тяжелобольного, дождями. Пол пытался дышать в забытом ритме и удивлялся, как же быстро приучился вбирать воздух всей грудью. Так дышат влюбленные — глубоко и часто, пьянея от избытка кислорода.

Звонок Эммы поднял его с постели. Ей, конечно, и в голову не пришло, что можно спать до самого полудня. Она не догадывалась, что каждый вечер ее странный друг принимает снотворное: в будни — чуть меньше, в выходные — столько, чтобы как можно больший отрезок времени канул в сон.

Конечно, Бартон был далеко не первым, видевшим спасение в том, чтоб "уснуть и видеть сны", однако, в этом случае вторичность не пугала его. Страх заключался в другом. В том что раньше составляло его радость — в одиночестве. Пол бродил по дому с банкой пива в руке и не мог найти себе занятия. Иногда по субботам он напивался, и когда все границы дозволенного стирались виски, орал на весь дом: "Режиссер! Ты здесь? Покажись!" Но никто не выходил к нему.

Однажды утром Пол обнаружил прямо на постели топорик, который обычно хранился в подвале, и долго взирал на него с недоумением, размышляя, каким образом он тут оказался. Наверное, он принес его, чтобы сразиться с Режиссером, если тот все же появится. На всякий случай Бартон обошел дом, желая убедиться, что ничего не порубил спьяну. Все было цело, и тогда он пожалел, что не прорубил голову самому себе.

В будни было легче, потому что Пол любил свою работу, и общение с детьми доставляло ему радость. Он никогда не пытался играть "своего парня", не допускал фамильярности и уж тем более не прыгал с ними и не гонял в футбол. И все же дети почему-то тянулись к нему больше, чем к другим учителям. Пол не особенно задумывался над этим, ему просто было приятно.

Первое занятие по английской литературе в своем любимом классе Пол посвятил "Ромео и Джульетте". Бартон и не думал сравнивать себя с Ромео, это было б уж совсем смешно. И тем не менее, в каждую фразу, обращенную к детям, он вкладывал столько своего, что к концу урока у него заболело сердце.

— Первое чувство, коснувшееся человека еще в момент его сотворения, это любовь, — говорил Пол, присев на край стола и медленно обводя ребят взглядом. — Наверное, вы уже заметили, что среди взрослых не принято говорить о любви. О сексе — да, о карьере, о спорте… Но показать, что ты по-настоящему влюблен, почему-то считается неловким, стыдным. Все равно, что расписаться в своей старомодности. Сентиментальности, если хотите… А ведь это как раз самое естественное для человека чувство, потому что, в отличие от многих других, оно — от Бога. Он создал человека, руководствуясь любовью. Но сегодня мы поговорим не только о христианской любви ко всему живому, до которой каждый из нас поднимается всю жизнь, но и о самой распространенной любви — между двумя людьми. Такой, какая вспыхнула между Ромео и Джульеттой. Я слышал, как многие из вас высказывали сомнения в подлинности их чувств. Ведь Ромео испытывал влечение к другой девушке. И вдруг, увидев Джульетту, совсем еще девочку, в один миг понял, что нашел свою единственную любовь. Так не бывает, скажете вы. А я вам отвечу, что только так и бывает. Человек, обделенный любовью, сродни слепцу, потому что его взгляд устремлен вглубь самого себя. В этом нет ничего плохого или страшного, всегда полезно присмотреться к себе повнимательнее. И все же, любовь — это всегда прозрение, это чудо Иисуса, исцеляющего от слепоты. Это не обязательно может быть первый взгляд, как у Ромео…

"И как у меня", — застенчиво добавил он про себя.

— …но это всегда — особый взгляд. Я знаю людей, знакомых друг с другом долгие годы и вдруг — увидевших. Как это происходит? Почему? Я не берусь объяснить, как не взялся бы толковать ни одно из тех чудес, что случаются в жизни. Может быть, ангел, посланный Богом, пролетает над самой землей и касается двоих крыльями. Но, к несчастью этих двоих, люди в своей гордыне настроили столько стен и препятствий, мешающих единству любви, что часто она погибает, не успев достигнуть своего расцвета. Границы, условности, предрассудки…

Дети подхватили, зараженные его горячностью. Они спорили с ним и задавали самые смелые вопросы. Но Бартона трудно было смутить, ведь в знании пороков человечества мало нашлось бы равных ему. Только теперь он уже не видел в них красоты и пытался объяснить это детям. Что-то подсказывало Полу, что они ему верят.

Каждый урок он позволял себе маленькое отступление от темы и что-нибудь рассказывал о России. Дети слушали его, затаив дыхание. Для них Россия была не менее таинственна, чем затонувшая Атлантида. Но Пол не стремился оберегать детские иллюзии. Он выкладывал им всю правду о том, что увидел. Из его коротких рассказов они узнали и об экзотической, броской красоте Собора Василия Блаженного, и о русских учителях, продолжающих вести занятия, не получая зарплаты, православной религии, и об умирающих деревнях, где в каждом доме не перестают молиться на маленькие иконки. Он показал им портрет Достоевского и поразил их воображение тем, что русский писатель точно предсказал, когда произойдет самая кровавая революция и сколько жертв она принесет. Каждому ребенку Пол дал подержать кусочек коры от той сосны, что погибла в угоду русским нуворишам. Бартон не мог вспомнить, как положил его в карман, но, обнаружив, сохранил. Из дома он принес альбом Левитана, который купил в Москве. Полу казалось, что никто лучше не передал состояние не просто русской природы, но самой России. Дети бережно передавали альбом из рук в руки, и кто-то их них вслух прочел:

— "Над вечным покоем". Да разве у них там бывает покой?

Майк решил поставить вопрос ребром:

— Все-таки Россия плохая или хорошая?

— А ты — плохой или хороший? — напрямик спросил Бартон. Мальчик замялся, и Пол не стал его мучить.

— Трудно ответить, да? — сказал он. — Это ведь только в голливудских фильмах люди делятся на хороших парней и плохих. А на самом деле в каждом из нас столько всего намешано… Немного людей, которых безоговорочно можно назвать хорошими. Тех, которые не только не сделали в своей жизни плохого, но и не подумали о таком. Из таких людей и выходят святые. Боюсь, нам с вами это не грозит, потому что мы — разные. То же самое происходит и со странами, ведь их составляют люди. Разве у нас в Англии все так уж превосходно? В России много плохого, очень много. Государство в открытую грабит людей, а люди воруют у государства. Я не знаю, что может изменить это положение. Я могу только надеяться, что это не приведет к новой катастрофе. Но Россия уже столько раз выбиралась с самого дна… Это очень жизнеспособная страна. Думаю, не многие из вас безропотно вынесли бы ту жизнь, которую ведут русские. У большинства из них нет ни приличного жилья, ни денег, ни надежды на лучшее, а они верят, что все — в руках Божьих и что рано или поздно Он их спасет. И не впадают в отчаяние, а продолжают влюбляться, писать картины и стихи, рожать детей… Помните, что говорил Христос о верблюде и игольном ушке? Если это действительно так, то рай просто переполнен русскими, потому что все они — нищие.

Однажды после занятий в голову Бартона пришла безумная мысль, и он понимал, что она — безумна, однако, и не подумал ее отвергнуть. Не позволив себе промедлить, он накинул плащ и направился в сторону Гринвич-парка, где была Королевская обсерватория. Было ветрено, и рождественские украшения, уже развешанные на фасадах домов и соединяющие стороны улиц веселыми змейками, вовсю раскачивались. Полу казалось, что он колышется на разноцветных воздушных волнах, и в теле его было пусто и холодновато, как во время морской болтанки.

Слившись с группой туристов, Пол прошел в обсерваторию, но в отличие от них, не стал проявлять терпеливой последовательности, а сразу направился в основной зал. Он подумал, что глупо выглядит сейчас, даже усмехнулся, но все же проделал то, что непременно совершал каждый посетитель: подошел к линии гринвичского меридиана и встал так, чтобы одна нога оказалась в восточном полушарии, а другая в западном. И почувствовал то, что, наверное, чувствовали тысячи людей до него, ощущая, как тело наливается невиданной вселенской мощью: "Я объединяю собой этот мир".

Опустив голову, Пол посмотрел на самый знаменитый меридиан и с горечью спросил себя: "Зачем? Зачем нужна эта линия, разделившая нас? Зачем существуют восток и запад, север и юг? Зачем столько стран и континентов? Разве любовь может быть ограничена какими-либо пределами, кроме пределов человеческого духа? Разве она может иметь другие контуры, кроме очертаний человеческого сердца?"