Пьер Губер - Мазарини

• Название: Мазарини
• Автор: Пьер Губер
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-232-01256-8

Пьер Губер, известный историк, почетный профессор Университета Пантеон-Сорбонна, автор целого ряда нашумевших книг, свою новую работу посвящает кардиналу Мазарини, оставившему заметный след в истории Франции. Написав портрет честолюбца, чья жизнь окружена бесчисленными мифами, Пьер Губер постарался воссоздать картину той эпохи, очистив ее от всего наносного и предвзятого и не забыв о «неприметном» герое — народе.

---

Серьезные осложнения в Бордо начались после вторжения войск семейства Конде (принцесса появилась в 1650 году, принц чуть позже), спровоцировавших широкую гражданскую войну. Весной 1648 года в Бордо началась первая фронда, в чем-то повторившая парижскую. Плакаты мятежного содержания появились в мае, день спустя после постановления о Союзе Парижских судов. Интенданта Лозона, который конфликтовал с парламентом, наверняка выгнали бы, если бы в апреле тот не уехал в Сентонж.

Парламент Бордо, считавший себя вторым в королевстве (хотя вторым был Тулузский), следовал, по всей видимости, примеру Парижского парламента, подражая его смелости, но не слишком лез на рожон. Происходили столкновения с губернатором Эперноном, наглым, грубым и жадным человеком, пользовавшимся доверием королевы и имевшим поддержку главы ремесленной гильдии. В то время как город мирился и снова ссорился, простой люд Бордо взял инициативу в свои руки: узнав, что Эпернон за большую взятку позволил отправить в Испанию зерно, в порту начались волнения (страх перед возможным голодом?)… Парламент воспользовался народным гневом и отменил разрешение на экспорт — непопулярный налог в 6 ливров на бочку вина, установленный в 1637 году. Так, почти даром, вновь обреталась популярность и уничтожалась репутация главы ремесленной гильдии и престиж губернатора. Глава ремесленной гильдии был раздавлен, Эпернон ушел из города с сильными частями, ожидая, пока другие вернутся из Каталонии и встанут на зимние квартиры — пригороде, получив «право» опустошить его.

Так началась первая гражданская война, закончившаяся очень быстро. Эпернон следовал классической тактике и пытался блокировать реки, снабжающие город водой; он разместил войска в Кадийяке (на Гаронне) и укрепил Либурн, потом захватил замок в Вейре, ниже по течению. Мазарини послал подкрепление и флот в Жиронду. Б городе парламент объявил, что «возглавляет генеральный штаб», попытался поднять «буржуазные части», финансируя их содержание, вербовал простолюдинов и призвал нескольких вельмож из Перигора и даже из Лимузена, чтобы командовать импровизированным войском, плохо обученным и не слишком храбрым. Прибегнув к услугам двух посредников (один из них был епископом), Мазарини и Эпернон решили перейти в наступление. Армия Бордо, пытавшаяся в мае 1649 года взять Аибурн, потерпела тяжелое поражение: по сведениям источников того времени, насчитывались тысячи убитых.

Эпернон вернулся в свой город, из которого его изгнали в «день новых баррикад», 24 июля. Он держал оборону в старом замке Шато-Тромпетт, который восставшие осаждали два с лишним месяца, пообещав сравнять его с землей. Губернатор вовремя вышел из крепости и снова собрал войска — как раз в тот момент, когда королевская эскадра появилась перед Лормоном (конец 1649 года). Подчинение и наказание казались неизбежными… В действительности же, столкнувшийся с серьезными трудностями (особенно в Париже) Мазарини, к великому огорчению Эпернона, 26 декабря объявил амнистию, прощение и уменьшение налогов ошеломленным жителям Бордо, обязав их передать Шато-Тромпетт королевским войскам.

Закончилось ли на этом восстание в Бордо? Конечно, нет: несколько дней спустя арест Конде и его сотоварищей вновь спровоцировал волнения и интриги в Бордо и других городах.

Так чем же был вызван этот риск — заключение в тюрьму принца, его младшего брата Конти и старого зятя Лонгвилля? У Мазарини были свои Причины или свои расчеты, скорее всего, очень смелые, но какие?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Путешествие короля и тюрьмы для принцев (лето 1649 — февраль 1651)

Следует вернуться в Париж, где чаще всего разворачиваются главные события.

Во время долгого отсутствия короля и двора (они возвратились только 18 августа) пышным цветом расцвели интриги, заговоры, памфлеты и «дела». Эту чудовищную неразбериху можно упростить, выделив противостояние — с резкими выпадами друг против друга — трех сильных группировок (Конде, Гастон и Гонди) и двух-трех парламентских группок со «сторонниками короля», объявленными «мазаринистами». Ряды сторонников Конде, обиженного, что Мазарини отстранили от командования армией, пополнялись в основном высокородными дворянами; в «партию» Гонди, озабоченного только получением кардинальской шапочки (которую Папа охотно дал бы своему верному происпански настроенному стороннику, но сделать это могла только королева, а она отказывала в просьбе), входили многие парижские кюри, влиявшие на своих прихожан, а также господа из Ордена Святых Даров и множество красивых женщин. Мсье, у которого были деньги и свой маленький двор, охотно вербовал сторонников, но всегда разрывался двумя чувствами — верностью и огромным честолюбием: во время кризисов принц сказывался больным, заявляя, что у него подагра или расстроился желудок (обычное явление в те времена из-за неразумного режима питания). Парламент делился на немногочисленных буйных (молодежь, сторонники Брусселя) и колеблющееся большинство выжидающих. В глубине души он не доверял принцам (как и слишком возбужденной черни) почти так же, как Мазарини, и склонялся к тому, чтобы довольствоваться контролем над законодательной властью эпохи. Ратуша колебалась, как и некоторые чиновники и торговцы. Однако чернь (или сброд), безусловно кем-то обработанная, могла спровоцировать серьезные волнения, взрывы и перевороты, что, впрочем, никак не отражалось на религиозном почитании юного короля. У каждого были свои более или менее верные друзья, лучше или хуже оснащенные войска, шпионы и шпионки, неутомимые и почти свободные писатели и издатели, сражавшиеся с помощью памфлетов, где отвратительное сочеталось с возвышенным.

Претензии, колебания и столкновения неустойчивых групп составляли каждодневную историю Фронды. Ловкость Мазарини (он пытался научить этому королеву) заключалась в том, что он заставлял одних играть против других, умел улыбаться, ласкать, обещать, покупать, а жесткие решения принимал лишь в самых крайних случаях. Так обстояло дело с арестом принцев, неожиданно осуществленном 18 января 1650 года. Его приветствовали в Париже, где еще помнили о страданиях при осаде: Конде и его родственники, таким образом, проиграли кардиналу, королеве и маленькой группе верных министров и солдат. Сегодня мы назвали бы такой ход перетасовкой колоды.

Вспомним для начала несколько дел, достойных пера Александра Дюма и Понсона Дю Террайя, они передают атмосферу времени и помогает объяснить неожиданную развязку, случившуюся 18 января 1650 года.

В отсутствие короля некоторые судьи из Шатле и члены парламента решили умерить пыл избирателей, поддерживавших Конде против Мазарини, фрондеров-парижан против благоразумного парламента, «жестких» против «умеренных»; три четверти листовок обвиняли кардинала во всех возможных и невозможных пороках, иногда очень остроумно. В июле внезапно разразилось невероятное дело Клода Морло.

Этот скромный труженик напечатал на своем единственном прессе отвратительную поэму, принадлежавшую, возможно, перу плодовитого и вполне остроумного барона де Бло, входившего в распущенное окружение Мсье. «Полог над кроватью королевы» открывался следующими замечательными стихами:

Люди, не сомневайтесь, он ее…
И из этой дыры стреляет в нас.

Дальше следовало уточнение:

Она согласна, подлая, на итальянский порок.

В поэме с упоением описывается «грязный половой акт» регентши и ее содомита, которого Бло обзывает то пассивным, то активным.

Подобные песенки давно гуляли по стране, но никогда еще вопиющая гнусность не выставлялась напоказ. Даже пылкие фрондеры возмутились. Морло был арестован прежде, чем успел распространить свой памфлет. Все захваченные экземпляры были конфискованы и уничтожены (уцелели лишь несколько штук). Отправленный в Шатле, Морло был немедленно осужден и приговорен к смерти через «повешение и удушение» на Гревской площади. Лучников, которые вели несчастного к ратуше, поймали вместе с палачом разъяренные парижане… благоволившие к Морло. Его освободили, и он исчез. Так работало правосудие короля (отсутствующего) в его столице.

После пышных празднеств по случаю одиннадцатилетия Людовика XIV началось дело иного рода, хотя отнюдь не новое. По истечении трех месяцев со дня 19 сентября некоторые рантье и откупщики оказались без гроша, некоторые даже объявили себя банкротами. Добропорядочные и скромные буржуа взбунтовались, как это часто случалось. Коадъютор не упустил случая: его секретарь Ги Жоли, совершенно преданный ему человек, пытается взбудоражить рантье, заставить избрать двенадцать синдиков, требует поддержки у все еще популярного герцога де Бофора и, естественно, у самого Гонди. Недовольным удается арестовать нескольких сборщиков табели (на которых были оформлены так называемые ренты), и они заявляют, что будут продолжать протестовать перед ратушей. Президент Моле, обеспокоенный бунтом, запрещает собрания, после чего экс-фрондеры требуют нового собрания Высших судов, как в июне 1648 года. Дело было приостановлено после лжепокушений на Ги Жоли, председателя Шартона и некоего маркиза де Лабуле, которые, впрочем, напрасно боялись. Парламент не реагирует, и подозреваемый в покушениях Гонди, прячет поглубже свою ярость, а получившим несколько экю рантье — их всегда находили, осталось только ждать лучших времен. Очень типичная для Парижа ситуация.