Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

Это заключение, названное «Запиской», было представлено Суслову и Шепилову. Шепилов написал, что беседу с Эренбургом следует провести — Поликарпову. Тот с нелегким для него общением не спешил (Эренбурга он побаивался[1820]). Только через 8 месяцев (4 сентября 1956 года) на Справке появилась приписка: «В соответствии с поручением секретарей ЦК КПСС с тов. Эренбургом проведена беседа по вопросам, поставленным в данной записке»[1821].

До восстания в Будапеште оставалось 20 дней[1822].

Ну а что же Тихонов? В бумагах ЦК КПСС, относящихся к этому делу, его упоминают как участника встречи в Будапеште, но в части претензий к нему — ни слова. Между тем Тихонов на будапештской писательской встрече не молчал. Он выступал дважды — в начале и в конце встречи — и (таков уж был его темперамент) говорил пылко, долго и не по делу. В книге «Люди, годы, жизнь» об этом сказано коротко и с едва заметной иронией, понятной лишь в контексте всего сюжета: «Первым выступил Н. С. Тихонов. Он подробно рассказал о декаде латышской литературы в Москве <…>»[1823]. Доносов на Тихонова не поступало.

IX. Илья Эренбург и Борис Слуцкий[**] (Рядом и вместе)

В мемуарных заметках Б. А. Слуцкого, где вспоминается 1949 год, написано: «Я начал писать стихи — после многолетнего перерыва. Когда написалась первая дюжина и когда я почувствовал, что они могут интересовать не меня одного, я набросал краткий списочек писателей, мнение которых меня интересовало. Эренбург возглавил этот список»[1825]. С тех пор такой (мысленный) список Слуцкого Эренбург возглавлял неизменно.

Личное знакомство Эренбурга со Слуцким произошло еще до войны, и предвоенная записная книжка Ильи Эренбурга позволяет точно датировать их первую встречу, состоявшуюся в Харькове: «9 мая 1941 г. у студентов. Слуцкий. Задор, а за ним эклектика»[1826]. Встреча эта упоминается и в мемуарах Эренбурга — там, где рассказывается о майской поездке 1941 года в Киев, Харьков и Ленинград: «Познакомился в Харькове с молодым студентом, который писал стихи — Борисом Слуцким»[1827]. Затем было четыре года войны — она, как написал Эренбург, сделала Слуцкого поэтом («Война была его школой, и о чем бы он ни писал, в каждом его слове память о военных годах»[1828]). Слуцкий отбыл на войну 13 июля 1941-го. Через две недели его серьезно ранило, госпитали, лечение, возвращение на фронт. С самого начала военкомат направил его военным юристом (он учился одновременно в юридическом и литературном, который успел закончить). Ему удалось развязаться со следовательскими делами, и с 1942-го он воевал политработником, потом хотел в пехоту — об этом можно все узнать в его стихах[1829].

11 апреля 1942-го Эренбургу дали Сталинскую премию за «Падение Парижа», а 24 апреля военюрист Слуцкий написал письмо в Москву: «Присуждение Сталинских премий пришло в чрезвычайно горячее для моей части время. Эренбург лауреат. 22 июня скоро. Его начнут избирать в почетные саперы. Это воин. Он действительно ведет в бой. Прошу передать ему горячий привет. Слуцкий». Это письмо хранится в личном фонде Эренбурга в РГАЛИ[1830]. Похоже, что он о нем забыл, когда писал о Слуцком в мемуарах. Следующая встреча с Эренбургом состоялась в Москве в 1949-м. Ее точная дата опять-таки есть в записной книжке Эренбурга: «30 июня 1949 12 ч. Слуцкий»[1831]; в мемуарах «Люди, годы, жизнь» она датируется ошибочно — 1950-м годом:

«В 1950 году ко мне пришел поэт Борис Слуцкий. Я с ним познакомился накануне войны, но потом мы не встречались. Когда я начал писать „Бурю“, кто-то принес мне толстую рукопись — заметки офицера, участвовавшего в войне. В рукописи среди интересных наблюдений, выраженных кратко и часто мастерски, я нашел стихи о судьбе советских военнопленных „Кельнская яма“. Я решил, что это фольклор, и включил в роман. Автором рукописи оказался Слуцкий»[1832].

Заметим, что это была первая, правда анонимная, послевоенная публикация стихов Слуцкого; отметим также, что в знаменитой статье Эренбурга о Слуцком это изложено несколько иначе:

«В 1945 году молодой офицер показал мне свои записи военных лет. Я с увлечением читал едкую и своеобразную прозу неизвестного мне дотоле Бориса Слуцкого. Меня поразили некоторые стихи, вставленные в текст, как образцы анонимного солдатского творчества <…> только много позднее я узнал, что эти стихи написаны самим Слуцким»[1833].

И еще: с рассказа именно об этой встрече Слуцкий начал свои воспоминания об Эренбурге[1834].

В заметках и стихах Слуцкого, опубликованных посмертно, рассказано о встречах с Эренбургом сравнительно подробно, если иметь в виду известную скупость, немногословность Слуцкого по мемуарной части. В свою очередь, в мемуарах «Люди, годы, жизнь» есть безусловно выверенные строки о Слуцком и его стихах. На тему «Слуцкий и Эренбург» имеются еще и страницы в «Памятных записках» Д. Самойлова[1835], исполненные нескрываемой неприязни к Эренбургу и понятной ревности к Слуцкому. Упомянем также относящееся к этой теме предисловие знатока поэзии и биографии Слуцкого, составителя собрания его поэтических сочинений Юрия Болдырева к публикации «Не путал оттепель с весною…». «Илья Григорьевич Эренбург был первым, кто по достоинству оценил поэтический талант Бориса Слуцкого, понял, явление какого характера и уровня входит в русскую литературу» — таково мнение Болдырева[1836].

Это мнение, пожалуй, неоспоримо, поскольку речь идет не о приватной оценке Эренбургом стихов Слуцкого (они в ту пору распространялись в списках и были популярны в литературной и окололитературной среде), а об оценке, высказанной в печати и высказанной человеком, чьи политические и литературные выступления вызывали острый резонанс в стране и в мире.

Речь идет о знаменитой статье Ильи Эренбурга «О стихах Бориса Слуцкого», напечатанной в «Литературной газете» 28 июля 1956 года[1837].

Эта статья появилась в популярной газете, когда не вышла даже первая книжка Слуцкого (лишь в периодике напечатано несколько его стихотворений), и он только-только еще — при яростном сопротивлении «идейных» противников — был принят в Союз писателей[1838]. Статья Эренбурга сделала имя Слуцкого известным всей стране. Историю публикации статьи рассказали как сам Эренбург[1839], так и Л. И. Лазарев — в 1956 году сотрудник «Литературной газеты»[1840].

Приведем важное свидетельство об истории этой статьи, что называется, из первых рук. Л. И. Лазарев писал:

«Эренбург в своей статье заявил, что пришел в литературу крупный поэт. Статья его вызвала газетную бурю (это происходило при мне, я работал тогда в „Литературке“, отлично помню все, что связано с этим из ряда вон тогда выходящим происшествием). О начинавших литературную стезю не принято было так писать <…>. Но Эренбурга не интересовали послужные списки — только масштаб и оригинальность поэтического дара. Статья была напечатана в отсутствие недавно назначенного главным редактором газеты Кочетова — потому и удалось ее напечатать, что его не было в газете. Вернувшийся из командировки в Москву Кочетов выходил из себя от ярости — Эренбурга он люто ненавидел как главного идейного противника в литературе, как закоперщика антисталинской „оттепели“. Думаю, что он вряд ли читал стихи Слуцкого, а если и читал, то мало что в них понял, и в спешно организованной им хамской отповеди Эренбургу, за автора которой выдавался мифический учитель физики Н. Вербицкий, главной целью был именно Эренбург <…>. Слуцкому же в этом топорно изготовленном „заказном“ изделии только во вторую очередь, попутно наносились презрительные удары — типа „возможно, Б. Слуцкий в будущем будет писать хорошие произведения“ <…>. Эренбургу, его проницательности и безукоризненному вкусу надо воздать должное — по тогда еще небольшому массиву стихов Слуцкого он сумел точно определить и масштаб и характер дарования их автора. Все, что писал Слуцкий позднее, подтверждало то, что сказал о нем Эренбург»[1841].

Процитировав неслыханные по тому времени слова, сказанные Эренбургом о «начинающем» поэте («После стихов Блока я, кажется, редко встречал столь отчетливое продолжение гражданской поэзии Некрасова»), Л. И. Лазарев свидетельствует:

«Это проницательное, точное наблюдение. Вообще, когда дело касалось поэзии, Эренбург был замечательным, почти никогда не ошибавшимся, употреблю слово, которое нынче в ходу, „экспертом“. В войну он открыл стихи молодого Семена Гудзенко, определив таким образом путь, по которому двинулись поэты поколения, названного потом фронтовым. Теперь он на передний край современной поэзии выдвигал стихи Слуцкого — они несли в себе новое время, обновляющийся взгляд на жизнь»[1842].

Шлюз для книг Слуцкого статьей Эренбурга был открыт, и в 1957-м первая книга его стихов «Память» вышла в свет. Вот что написал Слуцкий на подаренном им экземпляре: «Илье Григорьевичу Эренбургу. Без Вашей помощи эта книга не вышла бы в свет, а кроме того — от всей души Борис Слуцкий»; на странице 82 «Памяти» вписана последняя строфа стихотворения «Зоопарк ночью», которую вымарала цензура: