Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

Мы хотим, чтобы молодое поколение писателей работало в более здоровых условиях, чем те, в которых зачастую приходилось работать нам.

Советские писатели едины в своем отношении к народу, партии и государству.

Однако от былых времен наша литература унаследовала тяжкий груз нездоровых, нетоварищеских отношений.

Мы считаем, что пришла пора покончить с холодной войной в писательской среде и установить в ней мирное сосуществование.

Среди писателей, старых и молодых, существуют различные направления. Весь наш опыт свидетельствует, что подавление, администрирование одного направления другим приводит к самым тяжелым последствиям. Мы думаем, что нужно предоставить свободно развиваться различным направлениям советской литературы. Мы говорим не о различии жанров, которое очевидно для всех, а именно о различных направлениях.

Это равно относится и к нам, старым писателям, и к молодым.

Хорошие отношения между направлениями приведут к хорошим отношениям между поколениями[1857].

И молодым и нам будет легче работать».

Текст этого обращения тщательно шлифовался. В архиве Слуцкого сохранилось письмо Эренбурга, написанное на даче в Новом Иерусалиме; в нем обращение к Хрущеву конспиративно именуется статьей:

«Дорогой Борис Абрамович,

Статью я переделал — решил поменьше о политических событиях и несколько поспокойнее о беспокойном администрировании. Очень прошу Вас посмотреть ее и в четверг зайти ко мне (скажите Н. И.[1858] когда можете).

Я приеду в четверг часам к трем-четырем.

Ваш И. Эренбург»[1859].

Отредактированное письмо было подписано рядом писателей и передано Хрущеву; противники десталинизации убедили его, что в письме речь идет о «мирном существовании» не художественных направлений, а идеологий, и Хрущев в декабре 1962 года и, еще скандальнее, в марте 1963-го выступил с резкими нападками на антисталинские силы советской литературы и искусства; Эренбург оказался одной из главных мишеней этой кампании. Его перестали печатать. Только в августе 1963-го ему удалось встретиться с Хрущевым и объясниться с ним. 1964 год Эренбург встречал с большими надеждами, и это выразилось в его новогодних поздравлениях близким друзьям, поддержавшим его в трудную пору; среди них Слуцкий был из самых близких:

«31 декабря 1963.

Дорогой Борис Абрамович и гордая Таня[1860], ваши друзья вас обнимают, желают года получше и ждут в Новоиерусалиме[1861]. Обнимаем. Эренбурги»[1862].

Через год после встречи с Хрущевым, в августе 1964-го, Эренбург понял, что обещание продолжить публикацию его мемуаров, полученное им от Хрущева с глазу на глаз, для парт- и литчиновников никакой силы не имеет. Вместе со Слуцким он обсуждал план дальнейших действий. Было решено, что следует снова обратиться к Хрущеву; первоначальный вариант письма написан Слуцким:

«Дорогой Никита Сергеевич!

Год тому назад Вы меня приняли. Я вспоминаю о нашем разговоре с чувством сердечной благодарности. Если я решил снова Вас обеспокоить, то только потому, что обстоятельства сложились для меня чрезвычайно неблагоприятно, а мы говорили с глазу на глаз, при нашем разговоре никто не присутствовал[1863].

Я убежден, что мое письмо будет Вам передано. Я ушел от Вас ободренным. В нашей беседе шла речь о том, что мне нужно кончить книгу воспоминаний[1864]. Я это сделал. А. Т. Твардовский и редакционная коллегия „Нового мира“ приняли рукопись, попросив меня внести некоторые изменения, что я и выполнил. Редакция объявила в печати, что в 1964 году публикация будет завершена[1865]. Книга должна была начаться печатанием в июльском номере[1866]. Недавно редакция сообщила мне, что книгу сняли по указанию свыше и что она бессильна разрешить этот вопрос[1867].

Шестая (и последняя) часть книги охватывает время с конца войны и до конца пятьдесят третьего года.

Мне (да и редколлегии „Нового мира“) кажется, что в описании этого времени я выдержал правильные политические пропорции[1868]. В конце книги я пишу о времени после смерти Сталина, когда наш народ зажил по-новому. Книга кончается размышлениями над теми вопросами, которых мы коснулись в разговоре.

Никаких политических сенсаций, ничего, что могло бы быть использовано нашими врагами, в книге нет.

Я работал над воспоминаниями пять лет. Это очень важная для меня книга. Вы поймете, как тяжко писателю, особенно немолодому, видеть, что его книга оборвана, лишена конца[1869].

С другой стороны, читатели, и наши и зарубежные, не могут не понять, что публикация окончания книги запрещена.

Мне, Никита Сергеевич, и без того нелегко. Свыше тридцати лет я был советским газетчиком. Истекший год, первый за это время, когда ни одна газета не обратилась ко мне с просьбой написать какую-либо статью[1870].

Московские студенты-физики попросили меня рассказать о встречах с Жолио-Кюри и Эйнштейном. В последнюю минуту встреча была отменена. Мне было даже трудно добиться встречи с моими избирателями.

Я хочу и могу работать в нашей литературе, в нашей печати и участвовать в борьбе за мир. А запрет книги поставит меня в то положение, в котором я был до встречи с Вами.

Мы с Вами оба немолодые люди и я верю, что Вы меня поймете и дадите указание о разрешении журналу публиковать книгу[1871]».

Окончательный текст письма был отправлен Хрущеву 14 августа 1964 года[1872]. Дошло ли оно до адресата, неизвестно; никакого ответа Эренбург не получил, а 14 октября 1964 года Хрущев был свергнут и отправлен на пенсию.

3. О. Савич и другие (Слуцкий в кругу Эренбурга)

Овадий Герцович Савич (1896–1967) — поэт, прозаик, переводчик-испанист — был ближайшим и давним другом Ильи Эренбурга и со Слуцким познакомился в его доме. В полностью не опубликованных воспоминаниях «Минувшее проходит предо мною…» вдовы Савича Али Яковлевны (1904–1991), которые я записывал с начала 1980-х годов и которые ею авторизованы, есть две странички о Слуцком:

«О. Г. сразу полюбил стихи Слуцкого, собирал их, переписывал от руки, когда нельзя было иначе. Познакомил его с Пабло Нерудой. Неруда нашел Слуцкого очень серьезным для дружеского общения, перегружавшим его вопросами и информацией. О. Г. хотел, чтобы Неруда перевел стихи Слуцкого, и для этого сделал подстрочный перевод на французский. Привлек меня (А. Я. Савич преподавала французский язык в вузе. — Б.Ф.); мы очень старались. При следующей встрече выяснилось, что Неруда где-то читал стихи Слуцкого по-французски в подстрочном переводе О. Г. В свою очередь О. Г. попросил Слуцкого перевести стихи Неруды, сделал для него подстрочный перевод. Поначалу Б. А. сказал, что не видит, что делать ему после О. Г., но потом нашел. Этот перевод был напечатан („Ода прачке“) <…>.

Эренбург безусловно любил Слуцкого; Б. А. был одним из самых частых его гостей — и в Москве, и в Новом Иерусалиме. Помню, как И. Г. договаривался по телефону с „Литературной газетой“ о публикации статьи про Слуцкого (это начало карьеры Слуцкого). Помню и тот приезд Б. А. на дачу, когда после обеда он прочел два стихотворения — „Лошади в океане“ и „Я строю на песке…“. И. Г. сказал, что ему понравились „Лошади“, и Б. А. тут же посвятил их ему (нам с О. Г. больше понравилось второе стихотворение, кажется, до сих пор не опубликованное).

Начитанность Слуцкого была такой, что казалось — он знал все. Однажды, провожая нас от Эренбургов на Арбат, он рассказал, как в 1945 году, кажется, в Югославии, когда еще шла война, наткнулся на большую русскую библиотеку и тогда впервые прочел „Воображаемого собеседника“ (роман Савича, написанный за границей и изданный в СССР в 1928 году. — Б.Ф.) <…>.

Приветливый, светлый день на даче в Новом Иерусалиме. Разговариваем после обеда. И. Г. в игривом настроении — вспоминает дни юности, потом Париж 20-х годов, как еще на Сен-Марселе (на этом бульваре Эренбурги жили в ту пору. — Б.Ф.) мы однажды танцевали гимназические танцы. Совсем неожиданно И. Г. предложил станцевать с ним падеспань. Мы с И. Г. немного потанцевали, подпевая себе. Слуцкий был несколько растерян…

И. Г. не пошел на собрание, где Б. Л. Пастернака исключали из Союза писателей, а О. Г. пошел — скорее из желания увидеть все своими глазами. Когда голосовали за исключение, О. Г. успел схватить за руки товарищей, с которыми сидел рядом, и они не проголосовали <…>. Когда Савич пришел к Эренбургу и рассказал про собрание, И. Г. сказал, как бы про себя, имея в виду О. Г.: „Понимаю, ему было интересно посмотреть, как это выглядит…“

Своего выступления на том собрании Слуцкий никогда не мог себе простить, с того дня и началась его болезнь. Встретив вскоре меня в поликлинике, он сказал:

— Я теперь не сплю. Овадий Герцович тоже не спит?»[1873]