Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

«1. Общая.

2. Съезд писателей.

3. 1954–1955.

4. Венгрия.

5. Индия.

6. XX съезд.

7. Роже Вайян.

8. Лето 1957.

9. Венгрия.

10. „Необходимые объяснения“, „Уроки Стендаля“.

11. Япония.

12. Еврейские дела.

13. Греция.

14. Шварц.

15. Двинск.

16. Стихи.

17. Армения.

18 Салат.

19. Всемирный Совет мира и китайцы.

20. Круглый стол»[839].

Дальнейший план работы реконструируется так (названия глав привожу по черновым планам):

21. Полетаев.

22. Сарьян.

23. «Люди, годы, жизнь».

24. Франция.

25. Маршак.

26. 1962 год, XXII съезд.

27. Выставка в Манеже, обсуждение.

28. Хрущев.

29. Март 1963 г., Мальме. Собрание. Мрак.

30 Бухарин.

31. Шагал.

32. Ахматова.

33. Падение Хрущева.

34. Заключение[840].

Судя по черновым заметкам, новая глава о Бухарине должна была начаться тем днем 1965 года, когда к Эренбургу пришли вдова Николая Ивановича А. М. Ларина и его сын Юрий; глава об Ахматовой — вручением Анне Андреевне в Италии премии Этна Таормина; в некоторых черновиках плана упоминаются имена Ле Корбюзье и Паустовского[841].

В мае 1967 года Эренбург сообщил о начатой работе Твардовскому, а также передал для публикации несколько глав в журнал «Наука и жизнь» и в «Литературную газету» — и они были напечатаны[842].

Лето 1967 года было тяжелым для Ильи Григорьевича. 19 июля умер Овадий Герцович Савич — ближайший и давний друг… В августе Эренбург продолжал работу над седьмой книгой — стучал на машинке (из-за ужасного почерка, который и сам, бывало, не мог разобрать, он уже очень давно привык писать на машинке). 9 августа на даче, работая над вторым вариантом 21-й главы за машинкой, Эренбург почувствовал нестерпимую боль в руке. Оказалось, это инфаркт. 30 августа его разрешили перевезти в город. По дороге он нервничал: боялся, что повезут в больницу, а не домой. За несколько часов до смерти, лежа с обширным инфарктом, Эренбург еще диктовал письмо знакомой журналистке, бежавшей от военного переворота в Греции, — пытался как-то ей помочь… 31 августа в половине девятого вечера, когда медсестра мерила пульс, сердце Ильи Григорьевича тихо остановилось…

Твардовский написал текст телеграммы родным Эренбурга, был на прощании с ним и на похоронах. 7 сентября 1967 года он написал вдове писателя Л. М. Козинцевой-Эренбург:

«Глубокоуважаемая Любовь Михайловна!

Понимаю всю неловкость обращения к Вам в эти дни по делам, которые могут лишний раз напомнить Вам о том, что еще и без того не могло улечься, но, думаю, Илья Григорьевич не осудил бы меня.

Незадолго до его болезни я получил (в ответ на мое письмо) уведомление от него о том, что 16 глав седьмой части „Люди, годы, жизнь“ написаны и что он мог бы дать их мне прочесть, но, — писал он, — может быть лучше подождать, пока книга будет закончена.

Это позволяет мне просить Вас, Любовь Михайловна, дать, если возможно, не откладывая, мне на прочтение все то, что было написано до рокового дня. Я быстро прочту и уведомлю Вас о видах редакции на конец этого или начало будущего года.

Если же Вам решительно не под силу еще заниматься этим, то простите меня.

Для девятой книжки „Н<ового> М<ира>“ я написал об Илье Григорьевиче. Конечно, с расчетом, чтобы прошло, но все же, надеюсь, по иному, чем другие.

Позвольте пожелать Вам сил и твердости душевной для выполнения тех задач, которые теперь встают перед Вами.

С глубоким уважением

Ваш А. Твардовский»[843].

Действительно, в сентябрьском номере «Нового мира» была напечатана статья Твардовского памяти И. Г. Эренбурга[844]. Статья начиналась со слов: «Это одна из тех утрат, которые выявляют значение личности ушедшего в масштабах куда более обширных, чем представлялось при его жизни». Приведу ту часть статьи, где речь идет о мемуарах Эренбурга:

«Писательскую судьбу Эренбурга можно смело назвать счастливой. Это очень редко бывает, когда художник уже на склоне лет создает свою самую значительную книгу, как бы итог всей своей творческой жизни. Можно по-разному относиться к отдельным страницам книги „Люди. Годы. Жизнь“, но кто смог бы отрицать особую значительность этого произведения, и не только в объеме творчества Эренбурга, но и в объеме нашей литературы в целом на новом этапе ее развития в годы после XX съезда КПСС.

Первым из своих литературных сверстников Илья Григорьевич Эренбург обратился к современникам и потомкам с этим рассказом о „времени и о себе“, исповедью своей жизни, так или иначе переплетенной с величественной и сложнейшей полувековой историей нашей революции. Он смело вышел из-за укрытия беллетристических условностей, натяжек и допущений, присущих общепринятой литературной форме, и обрел в этой своей книге высоко ценимую читателем непринужденность изложения и емкость содержания. В этом плане его у нас не с кем покамест сравнивать.

Пусть иные критики Эренбурга еще в период журнальной публикации его книги настойчиво советовали ему вспоминать в своих записках о том, чего он не мог знать и помнить, и забывать о том, что он знал и не мог забыть, писатель остался верен себе. И несмотря на все неизбежные издержки „субъективного жанра“ мемуаров, романист, публицист, эссеист и поэт Илья Эренбург именно в этом жанре, привлекающем читателя искренностью и непосредственностью личного свидетельства о пережитом, в результате слияния всех сторон своего литературного таланта и жизненного опыта достигает, на мой взгляд, огромной творческой победы. Этой его книге, уже обошедшей весь мир и переведенной на многие языки, безусловно обеспечена прочная долговечность».

Когда Кондратович прочел этот текст, он записал в дневнике: «Да, редко А. Т. писал так…»[845].

Рукопись седьмой книги вместе с эссе о Шагале, написанным летом 1967 года для журнала «Декоративное искусство»[846], включенным в седьмую часть в качестве двадцать второй главы[847], была передана в «Новый мир»; ее стали готовить для 4-го и 5-го номеров 1968 года.

Одновременно в ответ на пылкую просьбу сотрудников журнала «Литературная Армения» вдова писателя передала им для публикации семнадцатую главу о поездке в Армению в 1959 году. Глава была напечатана[848] с одной купюрой (выпустили весь абзац об армянском художнике-репатрианте Арутюне Галенце, у которого не сложились отношения с властью).

Из десяти глав, стоявших в № 4 «Нового мира», редакция, чтоб не злить цензуру, сняла две — о XX съезде и о Венгрии; из № 5 сняла главу о еврейском вопросе. В таком виде сохранилась новомировская верстка седьмой книги[849]. Однако и этот вариант цензура не пропустила.

«Времена стали посуровее, — вспоминал А. И. Кондратович. — И самое печальное: не было самого И. Г. Живого его побаивались, мертвый никому не страшен. В новых главах были совсем невозможные куски, абзацы, строчки… Я отредактировал, а точнее говоря, изуродовал текст, хотелось любой ценой напечатать, мы набрали текст, но прочитала вдова, за ней В. А. Каверин и решили: нет, в таком виде не стоит печатать»[850].

А через год после смерти Эренбурга советские танки вошли в Прагу. Как невозможно представить Маяковского в 1937 году, так нет места Эренбургу в августе 1968-го. Его время — время эзопова языка, упорной защиты культуры и диалога с властью — закончилось. Началась эпоха диссидентов — прямой речи и открытого неприятия режима.

В течение двадцати лет после смерти Эренбурга не было и речи о публикации седьмой книги его мемуаров, более того, самое упоминание о них в печати считалось нежелательным.

Так продолжалось до прихода к власти М. С. Горбачева, т. е. до перестройки. Весной 1987 года дочь писателя Ирина Эренбург опубликовала в «Огоньке» седьмую книгу «Люди, годы, жизнь». В предисловии редакции журнала говорилось:

«Мы предлагаем читателю неопубликованные главы (это неточно: главы 1 и 13, напечатанные в „Огоньке“, были опубликованы раньше. — Б.Ф.) из незавершенного большого автобиографического произведения Ильи Григорьевича Эренбурга „Люди, годы, жизнь“ <…>. Когда мы готовили к печати рукопись, то иногда возникало желание убрать ту или иную фамилию, смягчить некоторые акценты, — словом, „причесать“ исповедь И. Г. Эренбурга. Видимо, срабатывала привычка. К тому же с рядом оценок людей и событий мы не были согласны. Однако, изменив что-либо в рукописи, мы невольно попытались бы скорректировать мысли, да и саму жизнь этого человека (это обман: главы 2 и 12 напечатаны с серьезными политическими купюрами. — Б.Ф.)».

В заключение «Огонек» процитировал слова Твардовского о мемуарах Эренбурга из некролога ему. Очень популярный тогда «Огонек», редактируемый В. Коротичем, в каком-то смысле ощущал себя наследником дела Твардовского — только в неизмеримо более легких условиях существования. Коротич напечатал 17 глав седьмой книги мемуаров Эренбурга (15 из них — впервые)[851], отказавшись от их нумерации. Напечатал, увы, с купюрами, постыдившись в этом признаться.