Борис Фрезинский - Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

• Название: Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2006
• ISBN: 5-7784-0331-3

Эта книга — собрание избранных писем, полученных Ильей Эренбургом в 1916–1967 годах. Среди них очень мало довоенных — их Эренбург сжег в Париже в 1940 г. (сохранились лишь черновые варианты нескольких писем Брюсова, Волошина и Цветаевой). Но зато архив Эренбурга начиная с 1940 г. был богатейшим. Среди адресатов писателя — выдающиеся деятели мировой культуры XX века, крупные общественные и политические деятели: Брюсов, Ахматова, Н.Я. Мандельштам, Б. Пастернак, Твардовский, К. Симонов, Бродский, В. Гроссман, Паустовский, Шварц, Каверин, Казакевич, В. Некрасов, Ю. Домбровский, В. Шаламов, А. Эфрон, Шкловский, Якобсон, Эйхенбаум, Лихачев, Эткинд, Вяч. Вс. Иванов, Ю. Лотман, Ф. Вигдорова, Мейерхольд, Таиров, Коонен, Ф. Раневская, Эйзенштейн, Прокофьев, Шостакович, Бухарин, Коллонтай, Рокоссовский, Пикассо, Шагал, Сарьян, Ле Корбюзье, Хемингуэй, Стейнбек, Сартр, Ж.-Р. Блок, Арагон, Кокто, Мальро, Веркор, Сименон, Моравиа, Фейхтвангер, Амаду, Неруда и многие другие.

В книгу включены также избранные письма родных, любимых женщин, фрагменты военной и депутатской почты. Последний раздел книги составляют письма сочувствия, адресованные жене и дочери Эренбурга после его кончины.

---

Крепко Вас обнимаю и целую

Натан.

P.S. Очень сожалею, что не слышал Ваше выступление по радио[793]. Единодушное мнение многих людей, которые мне о нем говорили, что оно было замечательным. В их словах была благодарность Вам за него.

Н.

Впервые. Подлинник — ГМИИ им. Пушкина. Ф.41. Оп.1. Д.1. Л.1.

360. И.Е.Мерас

Вильнюс, 22.II.1961

Уважаемый Илья Эренбург!

Теперь, когда, очевидно, закончилось празднование Вашей годовщины, я решил потревожить Вас своим коротким письмом.

Я Вас очень уважаю и люблю как публициста, писателя и, главным образом, — человека, и к Вашей годовщине посылаю Вам свой маленький подарок, самое дорогое, что у меня есть, — первую книгу рассказов «Желтый лоскут»[794].

Она в прошлом году вышла в свет на литовском языке. Вы, наверное, не знаете этого языка, но некоторые иллюстрации Вам подскажут хоть что-нибудь. Эта тема меня очень волнует, я не мог пройти мимо нее, только сожалею, что для этого мне очень недоставало писательского мастерства.

Я бы очень хотел хоть раз встретиться, поговорить с Вами. Я иногда бываю в Москве по служебным делам (по специальности я — радиоинженер). Если бы Вы разрешили мне это, я был бы счастлив, когда опять буду в Москве, хоть на самое короткое время повидать Вас[795].

Желаю Вам наилучшего здоровья и долгих лет + <несколько неразборчивых слов на идиш>.

С уважением

Ицхокас Мерас.

Впервые. Подлинник ФЭ. Ед.хр.1903. Л.1. Ицхокас Ехудович Мерас (р. 1934).

361. Е.Г.Лундберг

<Москва,> 9/III <1961>

Дорогой Илья Григорьевич, хочется поскорее прочитать Вашу книгу всю, не дробя на куски. Только тогда определятся ее линии, ее голоса. А она «многоголосая». Это одно из ее основных достоинств.

Коснусь пока только нескольких частностей.

Думаю, что Вы, как и все мы, проглядели молодую крестьянскую поэзию. Вспоминаю очень рано погибшего юношу Ганина[796] и др., разделивших его судьбу. Правда, другого Есенина среди них не было.

Читая «Люди, годы» я вдруг остро ощутил, что когда-то проглядел Осипа Мандельштама. Я ценил его поэзию, безотказно, по убеждению, печатал его стихи в «Знамени труда»[797]. Он меня за что-то ненавидел, я это чувствовал, он не скрывал. В памяти остался фантом, а не человек, писавший эти прекрасные, отстоенные, неожиданные строки. Отзыв о них см. «Записки» т.1, стр.222[798].

Исполать Вам за все сказанное о Борисе Леонидовиче <Пастернаке>. Но, думаю, Вы недооцениваете «Живаго». Роман — не роман; многое смутно и недотянуто; но затронуты большие темы. Одна из них, старинная, и по старинке взятая — «народная стихия» (крестьянство), жестокость ее, «вещая слепота»… кое-что проницательно выразил Асмус[799] в своем надгробном слове.

Очень подкупает во всей книге лукаво поблескивающий умный юмор. Он помог Вам охватить и оценить по достоинству широчайший круг явлений искусства. Это большая заслуга, это — «глас вопиющего в пустыни», и я не знаю никого в современной критической и эссеистической литературе, кто бы это сделал с таким мастерством, как Вы.

Жду выхода книги, чтобы проделать (для себя) очень занятную работу: подобрать по крупицам мозаичный портрет автора воспоминаний — все не могу угадать, больше ли в этих крупицах непосредственности или они определены тем или другим замыслом? На беглый (поневоле!) взгляд эти фрагменты несобранного портрета полны печали, тревоги и — я не нашел более точного слова — скромности; не обходится дело и без легкой иронии. Это очень приятно в устах писателя, дающего такое сложное и широкое полотно. Обычно даже самые приспособленные авторы мемуаров теряют в этих случаях равновесие и впадают в наивность, правда, доставляющую удовольствие читателю.

Сердечно жму руку.

Евг.Лундберг.

Вы обратили внимание, как в записях Л.Н.Толстого чередуются скромность и вспышки властолюбия, учительства, проповедничества? О таком же чередовании рассказывают и его современники. Еще любопытнее такое же чередование у Ж.Ж.Руссо, у Монтэня и др. Я не агитирую Вас с помощью этих примеров… но… но в этой свободе выявлений есть тоже великий смысл…

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1841. Л.1–2. Ответ ИЭ — см. П2, №467. Евгений Германович Лундберг (1887–1965) — литератор, редактор, мемуарист.

362. Ю.Г.Оксман

<Москва,> 9.III.<1961>

Дорогие Любовь Михайловна и Илья Григорьевич,

ваше приглашение получил в день отправки меня в больницу — опять напомнили о себе колымские каторжные норы. Но около 23 марта я буду дома и в первый же хороший день напрошусь опять к вам в гости.

В больницу принесли мне вторую книжку «Нового мира»[800]. Ваши страницы о Мейерхольде поразительны по художественной смелости решений показа его живого и исторического образа во всей его диалектике. Менее Вам удался Пастернак — по причинам, впрочем, может быть, от Вас и не всегда зависевшим*.

Со всех концов страны мне пишут о том, какое значение имеют Ваши воспоминания для подъема интеллектуального уровня нашей молодежи. Ваши университеты в этом отношении, конечно, сейчас более значимы, чем в свое время горьковские и даже короленковские. Простите за бессвязность этой записочки. Все-таки я в больнице! Весь Ваш

Ю.Оксман.

*) Чем дальше развертываются Ваши мемуары, тем более развертываются они в эпос, а автобиография отмирает.

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

363. Е.Д.Гогоберидзе

<Тбилиси,> 9/III 1961

Дорогой Илья Григорьевич, пишу взволнованная теплыми строками, посвященными Вами Паоло и Тициану[801]. Я дружила с ними, они были знакомы с моим братом[802], погибшим в 1937 году, одновременно почти со всем «юношеским» — в ту пору — ЦК <компартии> Грузии, принявшим на свои плечи все трудности первых лет революции.

Конечно, Тициан и Паоло — настоящие люди. Хорошо, что Вы не видели их еще на свободе, живых, но уже смертельно затравленных.

Не знаю, как выразить Вам свою признательность за то, что они как бы оживают в Вашей книге вместе с многими дорогими мне в прошлом людьми.

Прочитала и 2 номер «Нового мира» за <19>61 год и должна Вам сказать — только в похвалу — у Вас на редкость, и неожиданно для меня — добрый глаз. Что это? Большая любовь, отнюдь не в ущерб современности, к неповторимой творческой жизни недавнего прошлого, или та мудрость, которую извечно, не всегда с основаниями, приписывают опыту, многолетнему опыту людей, живущих напряженной интеллектуальной жизнью?

Андрей Белый писал «На рубеже двух столетий» примерно в возрасте 35–40 лет[803]. «Записки писателя» Лундберга написаны примерно в том же возрасте[804]. Борис Николаевич <А.Белый> дал серию кривых зеркал, искажающих действительность, подобно видениям раненного бесовским стеклышком мальчика.

Лундбергом, когда он писал «Записки» явно владели тени требовательных к себе и к другим суровых скандинавских литераторов.

А у Вас вдруг оказался такой «добрый глаз»!

И это не только наперекор стилю «наших дней»; гораздо важнее, что Ваш «добрый глаз» помогает правильно осветить многие сложные проблемы тех лет, и безболезненно распутать иные противоречия.

Я близко знала многих, о ком Вы рассказываете, встречалась на тех же перепутьях — Москва, <1 слово нрзб.>, Берлин, <1 слово нрзб.>, Тбилиси… Среди них немало было людей чудовищно честолюбивых, снедаемых завистью, тщеславием, алчностью и другими мало привлекательными страстями.

А вот Вы неожиданно нашли у кого душевную чистоту, у кого чуткость и верность, у кого… И очевидно, Вы правы, как все авторы-художники «тридцати трех уродов» — помните эту милую новеллу Зиновьевой-Аннибал[805]? От всей души желаю вам еще много, много радостных дней.

Посылаю две книги — одна о любимом Тицианом и Паоло грузинском поэте; другая — создание иронического мудреца XVII века, не утратившее своей прелести до наших дней[806].

Елена Гогоберидзе.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1449. Л.1. Елена Давидовна Гогоберидзе — сестра Л.Д.Гогоберидзе.

364. С.Н.Мотовилова

Киев, 12/III <19>61

Многоуважаемый Илья Григорьевич.

Хочется поблагодарить Вас за Ваши воспоминания во 2-м № «Нового мира». Наконец-то! Кто-то осмелился человеческим языком написать о Пастернаке[807]. Эта история с Нобелевской премией Пастернаку, по-моему, позорная страница нашей литературы. Доставили тогда удовольствие этому мерзавцу Даллесу[808]. Люди, никогда не имевшие ни малейшего понятия о Пастернаке, никогда не читавшие его, считали своим долгом посылать негодующие письма в газеты. А как позорно держали себя наши писатели!

Мне хочется рассказать Вам, какой любовью, каким интересом Вы пользуетесь среди Ваших читателей.