Михаил Покрасс - Активная депрессия. Исцеление эгоизмом

• Название: Активная депрессия. Исцеление эгоизмом
• Автор: Михаил Покрасс
• Издательство: Бахрах-М
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-94648-048-0

«Неожиданно для себя догадываешься и чувствуешь, что над мучающими тебя вопросами бились во многих поколениях и бьются теперь многие такие же, как ты, люди. У каждого и у всех повторяются одни и те же проблемы...»

Книги психотерапевта Михаила Львовича Покрасса об этих «мучающих всех проблемах». Эти книги предназначены тем, кто не боится встречи со своей тоской, своей тревогой и болью. Тем, кто готов учиться на своем и чужом опыте. Учиться жить.

---

Здесь результат очень похож, на тот, что получился с дочерью у мамы Валерии Егоровны. Помните?

“Дозволив” дочери любое самое бездушное отношение ко всем, как к предметам, она, как предательство “сироты-мамы”, запретила той только любить кого-нибудь как людей. За "верность” обещала свою любовь. Прямо героиня Ани Жирардо!

Эти ребята тоже были свободны ото всех!

Первое, что настораживало в манере психолога “не мешать проявляться инициативе других”, это то, что все, кого он “привел” в группу, проявляли себя абсолютно безлико. Как угодно активно, умненько, выкрутасно, вычурно даже... Но без открытия, без новизны, самим себе несвойственно - скучнейше предсказуемо... Как-то не по-человечески безвинно? Безынициативно!

Их живое, иногда обаятельное поведение проявлялось лишь настолько, насколько было бесконтрольно, незамечено ими самими.

Они производили впечатление людей, движимых чувством неполноценности и вызывали сострадание, как подранки.

Кто ты рядом с Вечностью?

Второе. Убедительное сокрытие тридцатилетним мужчиной собственной инициативы было сознательным, ответственным, полностью продуманным, энергичным, весьма инициативным действием.

Предоставление другому возможности проявиться. Ироничное, по принципу “не делай того-то”, подсказывание фабулы, якобы желаемых партнером проявлений. Доброжелательное по форме и безразличное, по сути, подтрунивание надо всем, чего партнер мог бы стесняться, считать своими пороками, недостатками. А вместе с тем, походя, и - надо всеми остальными свойствами партнера. Все в манере психолога общаться - на деле обезразличивало, вместе с мнимыми пороками, все свойства другого. Обезразличивало само ваше, а с вами и всех людей, существование вообще.

Только вечное имеет смысл. А что ты рядом с Вечностью?!

Принявший это отношение человек начинал ощущать себя никтожеством и ничтожеством: “Все мы козявки, и что мы тут делаем, не имеет значения! Все сойдет!”.

Скованность, страх ошибиться проходили. Но приходила не свобода человека, а раскованное существование пищевой трубки, раздражающей приложенный к ней центр удовольствия.

Ощущалась свобода для никтожества. “Как просто быть ни в чем не виноватым!..”.

Кто будет доволен собой, ощущая себя свободной бессмысленностью?!

- Разве имеет смысл жизнь!?

Непоследовательность беспристрастного психолога

Третье. Психолог был непоследователен.

Он оживлялся и становился действительно открытым и очень инициативным, когда партнер перечил ему словами.

По-прежнему сдерживая внешнюю активность, он переставал быть ироничным внутренне. И, возражая, увлеченно демонстрировал партнеру его неправоту, нелогичность и очевидную интеллектуальную недостаточность - глупость.

Партнер (в кабинете чаще партнерша) бывал ошеломлен (ошеломлена). Разделяя яркое отношение психолога, партнерша впервые ощущала, что столкнулась с чем-то, наконец, не незначительным для него, впервые существенным, даже очень важным, пожалуй, единственно имеющим смысл, вместе с ним и для нее.

Но в этом, единственно значимом, восхитителен и вне конкуренции был - только сам психолог. И в этом же, по сравнению с психологом, совершенно несостоятельной начинала ощущать себя партнерша. Но у нее (или у него) есть возможность... совершенствоваться. И она (он) становились... соискателями. Шли в ученичество. Готовые теперь за перспективу равенства платить боготворимому учителю... всем.

Правда, ему ничего собственно и не надо! Он готов потерпеть все, что они предлагают..., “если им так легче”..., а делиться будет по-прежнему “бескорыстно” он.

То, что это волшебное свойство сверхзначимым оказывается не для жизни. Не потому оказывается сверхзначимым, что оно помогает психологу или его ученикам решать насущные свои задачи и осуществлять себя. Что оно (это свойство) просто единственная способность психолога, которая с детства давала ему, всеми шпыняемому мальчику, победить обидчиков. Всех победить! То, что способность (и не важно какая!), которую он в себе ценит, потому лишь ценна, что она дает ему власть. Что от этой власти ни ему, ни другим, никому - не хорошо. Но, зато, он - первый! Он - сверху! Что психолог этой своей способностью мстит всем за детские обиды. То, что “единственно ценное” это свойство выбрано молодым человеком не для жизни, а для демонстрации, жертвы психолога не понимают и не замечают.

Увлеченные искательством, они, ради его признания, отказываются от своих ценностей.

Так получается, что, суля свободу и неподавление, но ни чьей неповторимостью не интересуясь, “беспристрастный” психолог поддерживает в других отражение своих собственных талантов и удобное ему поведение, а не их инициативу.

Но в чужом исполнении его свойства оказываются не только убожеством подражателей, но и бессмыслицей исполнителей, не умеющих эти таланты использовать для себя. Ведь те, кому он “отдает” свой инструментарий, себя перестают замечать.

Фокус в том, что, предоставляя свободу тем, кто не умеет еще быть свободными, наш все приемлющий добряк этой свободы их как раз и лишает. Подавляет инициативу и невольно выбирает тех, из кого штампует безответственных, послушных функционеров (послушанием платящих за возможность быть ни в чем не виноватыми).

Только грандиозное неверие в себя может рождать бесчувственность вынести это оболванивание других, почти детей?!

* * *

Не дай мне бог бесталанных читателей!

Не дай мне бог сделать их такими - впасть в грех “кашпирирования”, “очумления” или “оджунивания”.

Уничтожив другого (не врага), уничтожаешь свою среду, уничтожаешь себя.

Мне кажется, именно так (обратив для себя мир людей в пустыню) лишил себя смыслов, а с ними и сил жить Щедровицкий-старший.

Как подросток третировал девочку...

Ирина Витальевна - одна из тех молодых людей, о которых я пишу. Студентка юридического. Красивая, но похожая на мальчишку-подростка девушка в черных, беззащитно оголяющих ее попу легинсах.

Она так старательно громко и выразительно читала в группе последнюю часть записки, что сама не успевала понимать почти ничего.

Спросил, зачем она так бездарно тратит свою жизнь?

- Я же для всех читала! - что, когда она читает без понимания, то и другие перестают понимать, слышат бессмыслицу, она не догадывалась.

- Кого вы здесь любите больше себя? - я добивался понимания происшедшего.

- Никого!

- Зачем же ради нас, безразличных вам, вы, себе любимая, убиваете свое время, свою жизнь? Лишаете себя шанса получить что-то нужное вам. Да и нас обкрадываете. Мы же вместе с вами перестаем понимать. Ни себе, ни людям?!

- Наверно, я себе не очень важна, - она выглядела совсем беззащитной. А еще - в ее неприкрытых легинсах, без кокетства — совсем без штанов.

* * *

Я снова вспомнил про волчонка, который ждет заботы и не заботится даже о себе.

Волк заботится о волчонке, о волчице, о стае, о себе.

Человеческий детеныш ждет заботы и не заботится ни о ком.

Человек - участник своей человеческой “стаи” - о другом человеке заботится раньше, чем о себе.

Мужчина - тот, кто о женщине заботится раньше, чем о себе!

* * *

В Ирине Витальевне, как и во всех нас, “жили” мужчина и женщина.

Но, если в зрелой женщине ее внутренний мужчина благоговейно относится к женщине в ней. Как всякий зрелый муж, подчинен этой женщине и заботится о ней. То в Ирине Витальевне внутренний мужчина был подростком!

Этот подросток соревновался с девочкой в ней, интересничал, рисовался, доказывал, что он стоящий, интересный человек, а девочка - “так себе, нечего воображать, не стоит внимания!”.

Подросток в ней проделывал то же, что проделывал со всеми своими приятелями и приятельницами ироничный психолог. И проделывал это ее подросток с девочкой в ней -весьма успешно.

Девочка верила. Стушевывалась. Не замечала, что она давно уже - нуждающаяся в совершенно ином отношении к себе женщина.

Лебедь в “Гадком утенке” Г.-Х. Андерсена не знал, что он лебедь. Но и шпыняющим его окружающим не верил. А женщина в Ирине Витальевне - верила!

Всем знакомым психолога - женщинам (и мужчинам тоже) еще предстояло сбросить с себя власть третирующего их подростка. Открыть пока не известный ему (подростку) факт их существования. Этим открытием - помочь своему внутреннему подростку сформироваться в мужчину - в того, кто посвящен женщине[234].

Встреча с такой женщиной могла бы побудить к открытию, что она существует, и самого психолога.

Поиск понимания с молодым и действительно очень способным психологом привел к новому вопросу.