Михаил Покрасс - Активная депрессия. Исцеление эгоизмом

• Название: Активная депрессия. Исцеление эгоизмом
• Автор: Михаил Покрасс
• Издательство: Бахрах-М
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-94648-048-0

«Неожиданно для себя догадываешься и чувствуешь, что над мучающими тебя вопросами бились во многих поколениях и бьются теперь многие такие же, как ты, люди. У каждого и у всех повторяются одни и те же проблемы...»

Книги психотерапевта Михаила Львовича Покрасса об этих «мучающих всех проблемах». Эти книги предназначены тем, кто не боится встречи со своей тоской, своей тревогой и болью. Тем, кто готов учиться на своем и чужом опыте. Учиться жить.

---

Специализация заканчивается...

Валерия Егоровна заканчивает специализацию.

Она давно уже не чумазит себя сурьмой и макияжем. Не лезет в глаза приставучими раздеждами. И пахнет не надушенностью, а собственной свежестью.

Занята своими делами в кабинете. Не цепляет больше. Не выпрашивает не причитающегося ей внимания у незамеченных ею людей.

- В макияже я обязана была кокетничать. А теперь отдыхаю. Могу смотреть, слышать, ощущать. И поспевать замечать, что чувствую. В другое измерение попала!

Ее кажущаяся безынициативность обернулась подлинностью Фомы Неверующего. Она не надевала на себя ничьих масок, костюмов и слов. Говорила и делала только то, что понимала и выяснила сама. Внешнее неучастие ни в ком обернулось неброской и теплой привязанностью к ней многих.

Грустно, что она уходит из кабинета.

Первоначальное безликое пристраивание к Елене Сергеевне сменилось ничем не подчеркиваемой, но твердой независимостью.

И Елена Сергеевна от этого вдруг снова стала рядом с ней той же обиженной на свою беспомощность маленькой девочкой из женской гимназии, завидующей старшекласснице.

Валерия Егоровна, наконец, не только догадалась, но впервые в жизни заметила, что и она и другие люди есть. И, как и она себе, не известны ей. Она теперь отзывается, наблюдает, и, в соответствии с силой своего сочувствования, действует.

Все эти ее изменения произошли с ней и с реакциями на нее окружающих, с моим и их восприятием ее как-то незаметно, исподволь, словно чудом.

Она открыла в себе и в мире ту реальность, которой занимается психотерапевт. С уважением относится к этой реальности. Готова отказываться от намерения ее менять, ломать, судить. В состоянии вникать в ее структуру, жизнь и законы. Способствовать ее более свободному существованию.

Стоя на пороге этой реальности, она готова теперь самостоятельно осваивать способы взаимодействия с ней в соответствии с теми задачами, которые будут перед ней как врачом вставать.

Она достаточно не враг себе, чтобы не стать самоутверждающимся за чужой счет халтурщиком. Достаточно открыта другим, чтобы хотеть и не мочь не быть им полезной. Достаточно умна, чтобы задачи эти были ей по силам.

Она готова сама осваивать терапевтическую практику, становиться психотерапевтом.

Открыта. Готова теперь к любым другим специализациям и усовершенствованиям, встречам с самыми серьезными психотерапевтами. Они будут ей доступны и понятны. Она освоила новый язык.

Доступна ей теперь и литература по предмету - предмет для нее перестал быть невидимым.

Готова она и осваивать нравственность моего цеха. Но это уже дело ее судьбы...

Четырехлетняя девочка

— Все-то вы можете разобъяснить!

- Не все, а только то, что изменить надеюсь! Может быть, и вы захотите задаться вопросом: зачем беду и горе вы благоговейно бережете, а к успеху, счастью пренебрежительны, даже брезгливы?

- А как же жертва?!

- Жертва или самоубийство?! Вы хотите .принести кому-нибудь в жертву живую женщину: свою мать, сестру, дочь? Сами-то вы готовы принять от кого-нибудь, от самой женщины такую жертву?!

Из разговора по поводу этой записки.

Четырехлетняя девочка выглядывала из травы и трогала дерево. И трава была она. И дерево было она. И золотом сквозь зелень сочилась прохладная и теплая голубизна...

Я хотел проводить, но проспал. Когда я выбежал, папа был недалеко. Я бежал, как мог. Но это расстояние не уменьшалось. Уменьшался папа. Папа быстро шел на электричку. Он всегда очень быстро ходит. Иногда папа оборачивался и махал мне рукой. Кажется, он сердился, что я не встал и не вышел с ним, а теперь вот не догоняю. Но земля стала какая-то большая, и дорога удлинилась. По ней надо было делать все больше шагов, чтобы пробежать то же расстояние. И сандалии стали почему-то тяжелее. Папа последний раз махнул мне и исчез в электричке. Электричка разогналась, пропала и увезла папу на работу. Я не догнал и не обнял его за шею. Я пошел домой, на дачу. Обратно спешить не надо было. Я не пошел по дороге. Я пробирался сквозь заросли золотистой ржи. Рожь была выше меня. Так что я теперь был не виден с дороги. А голубые васильки, почти вровень с глазами, были мне ориентирами. Васильки я стал рвать для мамы. Мама сегодня на работу не поедет. У нее каникулы....

* * *

Васильки, запах того ржаного поля я ощущаю и теперь ...

* * *

А еще раньше, на детсадовской даче в Малаховке. Я чуть не поймал сачком самолет. Я только вылез из песочницы, зачем-то взял один из сачков и услышал его. Он летел прямо к нам. Он был больше меня, но короче моего сачка. Я примерился дотянуться рукой с сачком. Не хватало чуть-чуть. Я успел сбегать за стульчиком. Поставил его посредине. Залез и вытянул сачок. Но немного не успел. Самолет оказался впереди моего сачка. Даже за хвост не успел зацепить. Надо было стул поставить ближе к забору. Тогда бы поймал. Он совсем низко летел. Большой бы одной рукой дотянулся...

* * *

Четырехлетняя девочка купалась в ощущении, что папа -рядом, весь с ней и совсем-совсем все с ней чувствует. Мама тоже была здесь. Мама смотрела в другую сторону. И, “ну, кажется, совсем даже не знала, что я есть на свете”! Девочка давно поняла это. Еще, когда накануне видела маму с распухшим носом, заплаканную, обиженную на папу. Мама и теперь занималась не ею. Мама была тайной. Она была волшебна и так - до задыханья - красива, что девочка растворялась и исчезала в этой маминой загадочной, как утро или как дождик, красоте. Когда девочка оставалась одна дома, ей казалось, что родители в окно к ней заглядывают и улыбаются ей. Хотя она знала, что они не могут дотянуться от земли до окошка. Ей было хорошо с ними...

Разговор, собственно, начался не с этого, а с того, что взрослая студентка педагогического вспомнила, что она “рисуется всю жизнь”. Ей даже приходило в голову, что “это все врут, будто люди сочувствуют друг другу,... что вовсе и не надо сочувствовать никому,... надо только притворяться,... и чем лучше притворяешься,... тем больше будут ценить”. И что дело не в той первой “заслуженной учительнице”, которая их муштровала, как истуканчиков, чтобы считаться лучшей... И не в строгости дедушки, заходя в комнату к которому, она заранее чувствовала себя в чем-то виноватой... Это все ей понятно и все уже - только последствия.

- Я от чего расплакалась? Я вспомнила, мне было года четыре. Я была в шубке. Мы опаздывали. И мама меня почти волокла за руку. Я чуть не падала. И было смешно. Вот упаду и стану - снежный ком. И мама меня прикатит на гимнастику. И будут доставать.... Потом там отбор был. Надо было сделать угол. Тренер шла и говорила, кто годится, а кто нет. Я очень старалась. Я привыкла, что я - везде первая. Держала угол и аж носками дергала, ждала, что она меня похвалит. Мне и в голову не приходило, что могут не похвалить.

- Вот так? - Я теперь толстый и, сидя в кресле, попытался сделать угол, который даже прямым получился не очень.

- Очень похоже, - рассмеялась и поддержала мою прыть девушка. - Я так именно и старалась...

- А вы в то время были немножечко полной девочкой?

- Не полной, но и не такой жилистой, как она.

- Тренер была сухощавой, как мужчина?

- Да, как теперь культуристки.

- А мама?

- Ну, что вы! Мама - красивая!

- А тренер?

- Ну, ее было жалко немножко. У нее, наверно, ничего кроме работы не было.

- Это вы теперь знаете?

- Мне ее сразу жалко было. Когда они еще с мамой договаривались. Она дергалась. Стеснялась или суетилась.

- Извините, я вас перебил. Что дальше произошло?

- А дальше я оттуда вышла квадратная!.. Ну как так может подействовать!? Один пустяк - на всю жизнь!.. Как сглазили!

- Теперь говорят: “закодировали”. Не ругайтесь! Расскажите подробно.

- Ну, сидела я, изо всех сил тянула носки, ждала, что она меня похвалит...

- Что похвалит некрасивая, жилистая женщина, которую вам было жалко?

- Я об этом тогда не думала...

- Похвалит женственную, едва только не пухлую, красивую девочку, которой надсаживаться в поту противно и рядом с чьей мамой женщина-тренер тушуется?

- Позвольте я дорасскажу!

- Извините!

- Я тянулась изо всех сил, а она пробежала мимо, и рукой махнула: “Квадратная!”.

- Не понял?!

- Ну, угол должен быть острым. А у меня - не достаточно высоко ноги.

- Ну и что?

- Меня это как ушибло! Я такого не ждала. Я же ее жалела! Значит, и от нее ничего плохого не должно было быть!.. Это, как во сне: как током поразило, прошло в меня. Я вышла и всю жизнь теперь должна была скрывать, что я - “квадратная” ! Квадратная, понимаете?! Чушь какая-то! И учительница, и дедушка, и все остальное - это потом... Им я уже доказывала, показывала, притворялась, что не квадратная!..