Игорь Зотиков - Зимние солдаты

• Название: Зимние солдаты
• Автор: Игорь Зотиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98797-030-0

Игорь Алексеевич Зотиков – член-корреспондент РАН, полярный исследователь, гляциолог, предсказавший существование подледниковых антарктических озер, один из первооткрывателей озера Восток. Его имя хорошо известно тем, кто интересуется историей освоения Арктики и Антарктики.

Книга отличается необычной структурой. Основой ее стали бесхитростные рассказы – американца и русского – о жизни во время войны и первые годы после… Объединенные вместе в одной книге, эти рассказы усилили друг друга, внезапно создав картину жизни не двух человек, а жизни двух стран за важный период их истории. А встретились и подружились американский летчик Роберт Дейл и русский ученый Игорь Зотиков в Антарктиде.

Завершают книгу репродукции картин И.А. Зотикова, который брал во все экспедиции мольберт и краски и даже на антарктическом морозе писал только с натуры.

---

Так случилось, что я вовремя не подключился, не научился играть в волейбол вместе со всеми, поэтому стеснялся участвовать в игре. Мне оставалось лишь незаметно наблюдать за играющими. И для этого мое второе окно, слегка занавешенное шторкой, было очень кстати.

Сердце сладко, горестно-сладко, замирало, кода среди волейболистов появлялась девочка по имени Люся. Как мне хотелось играть с ней рядом. Но не мог же я показать ей свое неумение…

Люсе было примерно столько же лет, сколько и мне. Может, она была даже чуть старше, я никогда не спрашивал ее, хотя мы и жили по соседству.

Наш дом, левый из двух соседних, если смотреть с улицы, имел в плане почти квадратную форму и два входа с лестницами наверх. Вход в середине дома с фасада мы называли парадным, второй – тоже в середине дома, но со двора, назывался черным. На каждом этаже по плану архитектора были всего две квартиры, справа и слева от лестничных площадок. Таким образом, в каждой из однотипных квартир были: кухня, три комнаты и два входа – с парадной и черной лестниц. Парадный вход нашей квартиры вел в небольшую прихожую, из которой дверь налево – в большую проходную комнату с окнами на улицу, а из нее во вторую комнату с окном на конский двор. Эта часть квартиры, по моим понятиям роскошная часть, была занята, когда мы въехали.

Здесь жила семья отставного балтийского матроса Силуянова – работника комендатуры Кремля, как он сам отрекомендовался. Его жену мы сразу прозвали Силуянихой, потому что невзлюбили ее за громкий, скандальный голос. У них было двое детей – сын Вова, на три года младше меня, и дочь Люся, та самая, при виде которой у меня с какого-то времени екало сердце, дрожали ноги и отнимался язык.

Дверь с другой стороны парадной прихожей вела в небольшую комнатку с окном во двор. Она называлась кухней, потому что там стояла небольшая плита, топившаяся дровами, и два стола с керосинкой на каждом. Одна керосинка осталась от прежнего хозяина, ведь он переехал в дом с газом, о котором мы даже понятия не имели.

На кухне было еще две двери. Одна – толстая, утепленная – вела на лестничную клетку черного хода; наша семья в основном пользовалась им. Вторая дверь – с противоположной стороны, легкая, белая – вела в комнату, которую папа назвал нашей и которую я мгновенно и, теперь ясно, навечно полюбил.

Я думаю, что у Силуянихи были причины не любить нас, может быть, даже ненавидеть. Ведь до нашего приезда у нее была надежда, что в освободившуюся комнату въедет какой-нибудь одинокий человек, который и дома-то бывать почти не будет, а значит, не будет мешать, то теперь эти мечты рухнули. В жестокой реальности она увидела настырных от выпавшего на их долю, еще молодых, полных сил и желания бороться мужчину и женщину; двух мальчиков самого разрушительного для мебели и стенных обоев возраста и крепкую еще старуху, застенчиво заявившую, что будет спать на кухне, на раскладушке, раскладывая ее, когда кухня вечером уже никому не будет нужна – в комнате не хватило места для кровати.

Первое, с чего новые жильцы начали, они прибили в и без того маленькой кухне умывальник, под ним поставили таз на табуретке, а под табуреткой еще и ведро для мусора. И, кроме того, когда папа узнал, что туалет находится на улице в страшно грязной будке в самом дальнем и темном углу двора, он заявил, что он не может отпускать туда своих женщин и еще маленьких детей. Он ввел в семье режим ночных горшков и вынужден был поставить на кухне еще одно ведро с крышкой для слива туда отходов человеческой деятельности членов семьи. И хотя папа обещал всегда начинать каждое утро с выноса этого ведра на помойку, я внутренне краснел и млел от стыда. Но что я мог?

Второй дом у дороги был другой конструкции. Тоже деревянный, двухэтажный, бревенчатый, он имел как бы коридорную систему расположения квартир. Продолговатый по форме, он был обращен к улице боком. Окна квартир в бревенчатой стене слева, а справа часть дома, сделанная в виде длинного коридора, в котором слева были двери квартир, по четыре квартиры на каждом этаже; а справа, в центре коридора, из досок было отгорожено помещение кабинок уборной, тоже по четыре на каждом этаже. Кроме того, в торце каждого коридора имелись тоже отгороженные досками чуланчики, принадлежащие счастливым обладателям торцевых квартир. Именно в этой квартире получил со временем папа комнатку для Бабуси. А еще через несколько лет туда же, спасая Бабусю от тети Нюры, переехали из своей комнаты с видом на конюшню и мы, обменявшись с дядей Колей. В этом доме в каждой квартире жили каким-то образом тоже по несколько семей.

Наш двор

За фасадом двух наших домов и соединяющего их высокого забора с обычно закрытыми огромными воротами находился свой, не связанный с улицей мир. Это был большой зеленый двор, отгороженный с одной стороны высокой каменной стеной конного двора, а с другой – рядом придвинутых вплотную маленьких сарайчиков проживающих здесь семей. Отопление в домах было печным. Каждая семья топила свою печку и поэтому еще с осени заготавливала в сарайчике дрова на всю зиму. Хранились вместе с дровами и приспособления, чтобы их пилить и колоть: козлы, пилы, колуны.

Участок двора, принадлежащий нашему комплексу дом 3, простирался от линии его фасада из двухэтажных домов довольно далеко. Конный двор за забором успевал смениться другим, тоже очень интересным объектом – одноэтажным заводиком с непонятным названием «Химрадио». Что на нем делали, никто толком не знал, но все знали, что там много каких-то устройств, состоящих из длиннейших лент вощеной бумаги и металлической фольги. В устройствах – по-видимому, конденсаторах – эти ленты были туго намотаны в виде плоских брикетов, но стоило брикет вскрыть, как метры и метры лент просто вырывались наружу. Каждый мальчик мог проникнуть на заводик и найти там себе сколько угодно этих брикетов-конденсаторов, а потом бегать по двору с красиво развевающимися от ветра лентами.

Одна доска нашего забора в нужном месте всегда держалась наполовину оторванной, и мы лазили на заводик, когда хотели. Интересным при этом было то, что у парадного входа в «Химрадио» всегда стояла охрана, не пропускавшая туда никого. Конный двор же, более привлекательный для нас, вообще, казалось, не охранялся, но конюхи и другие мужики, работавшие на этом дворе, так бесцеремонно драли уши тем ребятам, которым удавалось проникнуть туда, что мы наблюдали жизнь этого лакомого для нас места лишь со стороны.

Задняя граница участка, принадлежащего нашему дому, также была огорожена дощатым легко преодолимым забором – в нем было много дыр. За тем, чтобы они не исчезли, мы, мальчишки, внимательно следили. Дырки в заборе помогали нашей мобильности, особенно во время частых войн, которые мы вели с ребятами из других дворов. Кроме того, существовало несколько дыр, поддерживаемых взрослыми, для более быстрого прохода между домами. Эти дыры можно было отличить по хорошо протоптанным тропинкам, идущим от них к калитке наших ворот.

Кроме двух многоквартирных домов на нашем участке стоял небольшой, на одну семью, одноэтажный рубленый дом с красивым крыльцом, перед которым расположился огороженный штакетником палисадник, наполнявшийся летом красивыми цветами. За домом рос прекрасный сад из яблоневых и вишневых деревьев. Сад не отделялся от основного двора оградой, но и взрослые, и дети следовали неписаному правилу – бывать в этом саду как можно реже и рвать его фрукты и ягоды как можно меньше. В доме – рассказали мне мои новые друзья – жил сам инженер Кулаков, его дети и внуки. До революции инженер Кулаков, место которого занял в ЖЭКе мой папа, был богатым человеком. Он на свои деньги построил все три дома, входивших в наш комплекс, и двор наш принадлежал ему. Перед революцией Кулаков, как и сейчас, жил с семьей в маленьком доме, а два многоквартирных дома, выходящих на улицу, сдавал внаем, зарабатывая на этом деньги.

Но инженер Кулаков принадлежал к кругу интеллигенции, которая поддерживала революцию и Ленина. И после победы революции его семье оставили занимаемый ею дом и сохранили свободу, а остальные его дома и землю национализировали, превратив в собственность государства.

Рассказ о нашем дворе будет неполным, если не упомянуть о нескольких огромных старинных тополях, дававших летом прекрасную тень. И еще – важной частью двора и всей его жизни была водозаборная колонка. Она стояла в центре зеленой территории в самом высоком месте двора. Здесь, когда началась война, наши родители выкопали узкие глубокие траншеи, накрыли их сверху досками от сломанных заборов и толем, и мы прятались там во время налетов. Но до этого времени было еще далеко.

От колонки, деля пространство между фасадными домами надвое, шла неглубокая, то ли естественная, то ли рукотворная канавка, по которой вода, вытекавшая из колонки на землю, направлялась вдоль дома, стоящего торцом к улице, за ворота. Длинный ручеек был слабеньким и потому заболоченным. Существование постоянно грязного ручейка посреди двора оправдывалось тем, что жильцы первого этажа дома, вдоль фасада которого шла канавка, сделали, каждый под своими окнами, маленькие, простирающиеся почти до ручейка садики-огородики. А зимой наличие колонки давало возможность родителям многочисленной детворы, населяющей наши дома, заливать каток на ровном пространстве между домами – моим и инженера Кулакова.