Генри Филдинг - Амелия

• Название: Амелия
• Автор: Генри Филдинг
• Издательство: Российская академия наук и издательство «Наука»
• Жанр: Разное
• Год: 1996
• ISBN: 5-02-011249-6

«Амелия» – четвертый роман Генри Филдинга, четвертый и последний.

Группа задержанных ночной стражей правонарушителей предстает перед судьей Трэшером, творящим скорый и неправый суд; затем один из задержанных – капитан Бут – оказывается в тюрьме. В тюрьме он неожиданно встречается с красивой дамой, тоже арестанткой, которую он знал несколько лет назад и которую, к его изумлению, обвиняют в убийстве…

---

Более того, я вполне отдаю себе отчет в том, что уважение к доктору со стороны некоторых моих читателей теперь, возможно, несколько поколебалось, коль скоро он так легко поддался на грубую лесть пожилого джентльмена. Если подобные критики и отыщутся, мы от всей души посочувствуем как им, так и доктору, но в том и состоит наш долг, чтобы исполнять роль правдивого историка и описывать человеческую природу такой, какова она на самом деле, а не какой нам хотелось бы ее видеть.

Глава 5, в которой полковник Бат предстает во всем своем величии

В тот же самый день, когда Бут после обеда гулял в Парке, он встретил там полковника Бата, который тотчас же осведомился у него о судьбе письма, отданного им Буту накануне на маскараде; Бут немедленно возвратил ему это письмо.

– Вы не находите, – спросил Бат, – что оно написано с большим чувством собственного достоинства и… и обладает глубокой силой убеждения?

– Но я все же немало удивлен тем, – ответствовал Бут, – что кому-то пришло в голову написать такое письмо именно вам.

– Мне! – недоуменно переспросил полковник Бат. – Что вы хотите этим сказать? Надеюсь, вы не воображаете, будто кто-то осмелился написать такое письмо мне? Будь я проклят, да если бы я знал человека, считающего, что я способен совратить жену друга, да будь я проклят, да я бы тогда…

– Я полагаю, сударь, – воскликнул Бут, – что ни одна живая душа не осмелилась бы подписать такое письмо своим именем; и, как видите, оно без подписи; так сказать, анонимное послание в прозе.

– О какой там еще угрозе идет речь? – вскричал полковник. – Что вы хотите этим сказать? Да позор на мою голову, если бы я, получив такое письмо, не обыскал весь мир и не успокоился до тех пор, пока не нашел бы его сочинителя. Будь я проклят, если бы я не добрался до самой Ост-Индии и не оторвал бы ему нос.

– Он бы вполне это заслужил, – согласился Бут. – Но прошу вас, сударь, объясните, как это письмо попало к вам?

– Оно досталось мне от шайки наглых молодых бездельников, – пояснил полковник, – один из которых читал его вслух, взобравшись на стул, в то время как остальные пытались подвергнуть осмеянию не только это письмо, но и благопристойность, добродетель и религию. Да вы, должно быть, видели этих молодчиков или, по крайней мере, слыхали о них в Лондоне; такие, как они, будь я проклят, только позорят род человеческий; жалкие щенки, у которых буйство, бесстыдство, наглость и богохульство сходят за остроумие. Да если бы мои барабанщики были такими же тупицами, как эти хлыщи, я бы, не раздумывая, изгнал их из своего полка кнутом.

– Так, выходит, вы не знаете, кому было предназначено это письмо? – осведомился Бут.

– Послушайте, лейтенант, – вспылил полковник, – я считаю ниже своего достоинства отвечать на ваш вопрос. Мне еще надо подумать, не следует ли мне счесть себя оскорбленным подобным предположением. Уж не воображаете ли вы, сударь, что я знаком с таким проходимцем?

– Я не думаю, полковник, – отвечал Бут, – что вы стали бы поддерживать близкие отношения с таким негодяем по собственной воле, но ведь любому человеку, имеющему знакомых, следует считать большой для себя удачей, если среди них не окажется несколько проходимцев.

– Ну, что ж, дитя мое, – сказал полковник, – в таком случае я на вас не в обиде. Я знаю, у вас не было намерения меня оскорбить.

– Я полагаю, что ни одна живая душа не отважилась бы на это, – заметил Бут.

– Признаться, и я такого же мнения, – кивнул полковник, – да я, собственно, на сей счет и не сомневаюсь, будь я проклят. Но ведь вы же сами прекрасно знаете, дитя мое, насколько я в этом отношении щепетилен. Да если бы я сам когда-нибудь женился, я бы раскроил череп любому мужчине, посмевшему бросить на мою жену бесстыдный взгляд.

– Еще бы, ведь это самое тяжкое из всех возможных оскорблений, – подтвердил Бут. – Как прекрасно выразил это Шекспир в своем «Отелло», сказав, что это все равно, что

… потерять сокровищницу сердца,
Куда сносил я все, чем был богат.[335]

– Этот Шекспир, я вижу, был славный малый! – воскликнул полковник. – И к тому же, разумеется, очень неплохой поэт. Ведь это, кажется, Шекспир написал пьесу про Хотспера?[336] Вы должны помнить эти строки. Я затвердил их почти наизусть, потому что никогда не пропускал эту пьесу, если ее давали на театре в то время, когда я бывал в Лондоне:

Клянусь душой, мне было б нипочем
До лика бледного Луны допрыгнуть,
Чтоб яркой чести там себе добыть,
Или нырнуть в морскую глубину… —

и… и… право, забыл, какие там дальше слова; помню только, – там говорится о том, чтобы не дать своей чести пойти ко дну. О, это замечательно сказано! Я утверждаю, будь я проклят, что человек, написавший такие строки, величайший поэт на свете. Сколько здесь достоинства и энергии в выражении мысли, будь я проклят!

Согласившись с мнением полковника, Бут добавил:

– Я бы хотел, полковник, чтобы вы оказали мне любезность, отдав это письмо мне.

Полковник ответил, что охотно отдаст письмо Буту, если ему есть в этом какая-то надобность, и тут же вручил его, после чего они расстались.

Вновь перечитав письмо, Бут был на этот раз тотчас поражен некоторыми строками, которые вызвали у него немалое беспокойство; теперь он понял, что ошибочно заподозрил совсем не того полковника, хотя никак не мог объяснить, каким образом это попало к молодым людям, передавшим его потом Бату (на самом деле Джеймс просто-напросто выронил его из кармана). Однако множество обстоятельств не оставляли никакого сомнения относительно того, кто именно имелся здесь в виду и был куда более способен вызвать подозрения у мужа, нежели честный Бат, который скорее был готов в любое время драться с мужчиной, нежели возлежать с женщиной.

Буту же припомнилось теперь все поведение Амелии. Ее решение ни в коем случае не переезжать в дом полковника и даже ее нежелание обедать там; припомнился ему отказ жены поехать в маскарад; всплыли в его памяти и многие замечания, оброненные ею по неосмотрительности, и кое-что из сказанного ею, когда она была более осмотрительна, – все это вместе довело мистера Бута до такого состояния, что он почти готов был без промедления отправиться к полковнику домой и разорвать на мелкие куски. Однако ему удалось, к счастью, вовремя взглянуть на это более хладнокровно. Бут вспомнил, что дал на сей счет торжественное обещание доктору. Кроме того, он принял во внимание, что, в сущности, находится пока еще в полном неведении относительно степени виновности полковника. А посему, поскольку ему сейчас ничто с этой стороны не грозило, он счел за лучшее сдержать на время свое негодование, не отказавшись, тем не менее, от мысли счесться с полковником позднее, если окажется, что тот и в самом деле в какой-то мере виновен.

Бут решил поэтому сначала при первой же возможности прочитать полковнику Джеймсу письмо и рассказать, каким образом оно к нему попало. Он полагал, что по поведению полковника легко поймет, имеют ли опасения Амелии и доктора хоть какое-то основание; что же касается жены, то Бут решил, что ни словом ни обмолвится ей о своих подозрениях до тех, пока не возвратится доктор.

Как раз в тот момент, когда Бут был весь погружен в эти раздумья, к нему подошел капитан Трент и фамильярно похлопал его по плечу.

Далее к ним присоединился еще какой-то третий джентльмен, а вслед за ним и четвертый, причем оба они, как выяснилось, были приятелями мистера Трента; сначала они вчетвером дважды прогулялись по Мэл,[337] а потом, поскольку был уже десятый час вечера, Трент предложил зайти в таверну, на что оба незнакомца тотчас с готовностью согласились, да и сам Бут, после некоторого сопротивления, в конце концов уступил их уговорам.

Немного спустя они уже сидели в таверне «Королевский герб», где бутылка с вином то и дело переходила из рук в руки, пока не пробило одиннадцать, после чего Трент предложил сыграть в карты, и Бут и на этот раз точно так же дал себя уговорить; правда, для этого пришлось употребить немало усилий, потому что, хотя он и имел некоторую склонность к карточной игре и в прежние времена не отказывал себе иногда в этом удовольствии, но уже много лет как не прикасался к картам.[338]

Бут и его приятель были партнерами и поначалу им везло, но Фортуна, по обыкновению своему, вскоре решительно им изменила и стала преследовать Бута с такой злобой, что не прошло и двух часов, как его карман был полностью очищен от находившихся там золотых монет, а это составляло сумму в двенадцать гиней, то есть более половины всех имевшихся у него в то время наличных денег.

Насколько легко человеку, охваченному зудом азарта, прервать игру в такой момент, особенно если он к тому же разгорячен вином, я предоставляю решить картежникам. Одно лишь несомненно, что Бут не имел ни малейшей склонности воспротивиться соблазну, напротив, он с таким нетерпением жаждал отыграться, что, вызвав своего приятеля в другую комнату, попросил у него взаймы десять гиней, пообещав непременно возвратить их на следующее же утро.