Владимир Шевелев - Н.С. Хрущев

• Название: Н.С. Хрущев
• Автор: Владимир Шевелев
• Издательство: Ростов-на-Дону: «Феникс», 1999. — 352 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00701-4

Никита Сергеевич Хрущев, третий по счету лидер Советского государства после Ленина и Сталина, так и вошел в историю в «черно-белом» образе. Добро и зло были уравновешены в нем, что и отразил надгробный памятник. Это был человек больших страстей и великих заблуждений.

В книге рассматривается жизненный путь Хрущева, его взаимоотношения со Сталиным, другими вождями, входящими в «ближний круг». Автор стремится осмыслить период хрущевской «оттепели», способствовавшей формированию нового общественного и духовного климата в обществе.

---

Так еще до XX съезда в общественном сознании, прежде всего среди творческой интеллигенции, отчетливо появились тенденции к пересмотру административных основ партийного всевластия в области литературы и искусства. Однако ни сам Хрущев, ни другие партийные и государственные руководители не поддержали эти устремления, усматривая в них покушение на исключительные полномочия партийного аппарата в духовной жизни.

После XX съезда советские литература и искусство получили импульс к обновлению и развитию. Были восстановлены Ленинские премии за наиболее выдающиеся достижения, в том числе в области литературы и искусства. Появились новые журналы: «Юность», «Иностранная литература», «Москва», «Нева», «Наш современник» и другие.

В 1956 году увидел свет второй сборник «Литературная Москва». «Там, где вкус одного человека становится непререкаемым, — писал в нем А. Крон, — неизбежны нивелировка и грубое вмешательство в творческий процесс, вредная опека, травмирующая талант, но вполне устраивающая ремесленников. Сейчас уже не нужно быть, смельчаком, чтобы сказать вслух о том, как мало пользы и как много вреда принесли Сталинские премии».

Во второй половине 1956 года в «Новом мире» (№ 8-10) был опубликован роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Первоначально он получил высокие оценки в общественной мысли и критике. В. Тендряков так отозвался о романе: «В последнее время появились более или менее сильные произведения, но ни в одном из них так открыто и так сильно не было сказано о дряни». Дудинцев бил прямо по бюрократии, чего она не могла стерпеть. В это же время происходили волнения в Венгрии. Лев Копелев позднее вспоминал:

«В тот самый день, когда для нас всего важнее было — состоится ли обсуждение романа Дудинцева, издадут ли его отдельной книгой, именно в этот день и в те же часы в Будапеште была опрокинута чугунная статуя Сталина, шли демонстрации у памятника польскому генералу Бему, который в 1848 году сражался за свободу Венгрии. А в наших газетах скупо и зло писали о «венгерских событиях» или «попытках контрреволюционного переворота» Мы тогда едва понимали, насколько все это связано с судьбой нашей страны и с нашими жизнями. Сталинцы оказались более догадливыми. Они пугали Хрущева и Политбюро, называя московских писателей «кружком Петефи»; в доказательство приводили, в частности, обсуждение романа Дудинцева и речь Паустовского, запись которой многократно перепечатывали и распространяли первые самиздатчики».

Шло время. Волна критических выступлений в печати в адрес Дудинцева и других «неудобных» писателей нарастала. На пленуме правления московской писательской организации в марте 1957 года В связи с обсуждением состояния современной прозы вновь столкнулись разные мнения. Основной докладчик Д. Еремин заявил:

«К сожалению, в прошлом году появились и такие произведения, в которых авторы не нашли своей правильной позиции, не учли обобщающей силы искусства, не сумели с реалистической простотой решить поставленные перед собой идейно-творческие задачи. Это прежде всего роман В. Дудинцева «Не хлебом единым* и рассказ Г. Гранина «Собственное мнение», опубликованные в «Новом мире», рассказы А. Яшина «Рычаги», Н. Жданова «Поездка на родину», Ю. Нагибина «Свет в окне», появившиеся во втором сборнике «Литературная Москва» Причины таких срывов надо искать в идейной незрелости этих писателей, оказавшихся несостоятельными, когда перед ними встали сложные вопросы жизни, в слабости мастерства, особенно проявившейся в обрисовке положительных героев».

В защиту Дудинцева и других «идейно незрелых» выступали В. Каверин, Л. Чуковская, С. Кирсанов, Е. Евтушенко. М. Алигер заметила, что смысл полемики заключается в различном принятии XX съезда партии. Сам Дудинцев, защищая свой роман, два раза выступил на пленуме, но не встретил сочувствия у большинства его участников. М. Прилежаева высказалась так: «Слушая выступление Дудинцева, я все время ждала, что он скажет что-то светлое, доброе, обращенное к молодежи, с чем после этого захочется идти на трудовые подвиги, но этого я так и не услышала».

В ситуации продолжающейся конфронтации двух линий в общественной мысли Хрущев счел необходимым вмешаться и дать руководящие указания. 14 мая 1957 года он выступил на встрече с участниками правления Союза писателей СССР, где говорил, что среди интеллигенции «нашлись отдельные люди, которые начали терять почву под ногами, проявили известные шатания и колебания в оценке сложных идеологических вопросов, связанных с преодолением последствий культа личности. Нельзя скатываться на волне критики к огульному отрицанию положительной роли Сталина, выискиванию только теневых сторон и ошибок в борьбе нашего народа за победу социализма».

На открывшемся 14 мая пленуме правления Союза писателей доклад Секретариата был выдержан в духе указаний Хрущева. В нем подчеркивалось, что «Сталин сыграл большую роль в деле упрочения социалистической сущности нашей литературы», а плодотворность методов руководства партии литературой «непоколебимо ясна для подавляющего большинства советских писателей».

Прошло лишь несколько дней, и 19 мая партийно-государственные руководители вновь встретились с деятелями культуры. В официальном сообщении говорилось, что встреча прошла в обстановке исключительной сдержанности и теплоты. Но вот что об этом написал Владимир Тендряков:

«Крепко захмелевший Хрущев оседлал тему идейности в литературе — «лакировщики не такие уж плохие ребята… Мы не станем цацкаться с теми, кто нам исподтишка пакостит». Он неожиданно обрушился на хрупкую Маргариту Алигер, активно поддерживавшую альманах «Литературная Москва»:

— Вы — идеологический диверсант. Отрыжка капиталистического Запада!

— Никита Сергеевич, что вы говорите? — отбивалась ошеломленная Алигер. — Я же коммунистка, член партии.

— Лжете! Не верю таким коммунистам! Вот беспартийному Соболеву верю!

— Верно, Никита Сергеевич! — услужливо поддакивал Соболев. — Верно! Нельзя им верить!»

Это был откат «оттепели». И. Эренбург вспоминал:

«Нападки на писателей были связаны не с критикой литературных произведений, а с изменением политической ситуации. Люди старались не вспоминать о XX съезде и, конечно, не могли предвидеть XXII. Молодежь пытались припугнуть, и студенты перестали говорить на собраниях о том, что думали, говорили между собой. Страх, заставлявший людей молчать при Сталине, исчез. Он заменился обычными опасениями: если много кричать, пошлют на работу подальше от Москвы».

Выступая на юбилейной сессии Верховного Совета СССР, посвященной 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции, Хрущев говорил, что «критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина… Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории!» Все это были серьезные аргументы в руках тех, кто противостоял переменам.

Хрущева и других «вождей» особенно обеспокоили события в Венгрии, да и в ряде других социалистических стран.

В Польше разоблачение сталинской карательной политики и признание Москвой разнообразия путей перехода к социализму вызвали немалое смятение. Последовавшая вскоре смерть коммунистического лидера Берута породила надежду на либерализацию авторитарного политического режима. В июне 1956 года в городе Познани состоялись антисталинские и антисоветские выступления. 28 июня войска расстреляли демонстрацию рабочих, требовавших улучшения условий труда. В ходе столкновений 73 человека погибли, а более 300 было ранено. Новое руководство во главе с первым секретарем ЦК Польской Объединенной Рабочей Партии Э. Охабом утрачивало контроль над ситуацией. В июле пленум ЦК партии исключил из своего состава некоторых наиболее одиозных деятелей, причастных к репрессиям, и обновил Политбюро. Были освобождены осужденные в 1949 году по сфальсифицированным политическим процессам заключенные, в том числе В. Гомулка, арестованный и обвиненный в конце 40-х годов в «правонационалистическом» уклоне.

Процесс десталинизации нарастал. Э. Охаб уступил свой пост Гомулке, ставшему символом сопротивления диктату Москвы и выразителем «польского пути к социализму». Обеспокоенный Хрущев вместе с Молотовым, Микояном и Кагановичем без приглашения прибыли в Варшаву на пленум ЦК, начавший свою работу 19 октября. Одновременно Хрущев приказал советским танковым частям, стоявшим в Польше, начать продвижение к Варшаве. Однако напряженность с отчетливо выраженной антисоветской направленностью была очень высока, и Хрущев не решился применить вооруженную силу.

Советские представители провели серию бесед, в которых участвовали В. Гомулка, Э. Охаб, Э. Терек и К. Рокоссовский, являвшийся тогда министром национальной обороны Польши. Несмотря на первоначальное противодействие, советские «вожди» вынуждены были принять польские требования, чтобы разрядить сложившуюся обстановку: обновление партийного руководства, уступки рабочим, требующим создания рабочих Советов, роспуск поспешно созданных колхозов, расширение границ свободы слова, собраний и манифестаций. Маршал Рокоссовский и советские военные и политические советники вернулись в Москву.