Дукенбай Досжан - Шелковый путь

• Название: Шелковый путь
• Автор: Дукенбай Досжан
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1983

Восемнадцать рассказов-самоцветов, вошедших в книгу Дукенбая Досжанова вместе с романом «Шелковый путь», написаны в разное время и щедро отданы читателю. Д. Досжанов — умелый гранильщик своих камений, вобравших в себя чистый свет и теплый голос мастера, пользующегося особыми резцами, только своими инструментами. Точность социального анализа казахской действительности, психологическая разработка характеров, сложный, звучный, узорчатый, многоцветный слог, высокие стилистические достоинства рассказов Д. Досжанова превращают их в яркое явление современной казахской прозы.

---

Сейчас посольский караван длинной цепью полз по убитой, белесой тропе, ведущей к Отрару, — по одному из ответвлений Главного Шелкового пути. Тропа петляла, уклонялась то влево, то вправо, точно полноводный приток своенравной, с опасными воронками Инжу-огуз. То и дело дорога наталкивалась на развалины, поселения, укрепления, стоянки. С каждой такой встречи караван, казалось, подстегивала мощная волна бурлящей жизни, и, подхваченный ею, он шел все легче и быстрее. Погонщики нетерпеливо вытягивали шеи, до рези в глазах всматривались в даль, стараясь разглядеть за горизонтом прославленный город Отрар. Никто уже не помнил о дорожных мытарствах, не чувствовал усталости.

Отрар, стоявший на пересечении бесчисленных дорог, казался огромным водоворотом с неукротимым подводным течением, в пучине которого бесследно исчезал многоликий мир. Этот водоворот издалека почти не замечался, но притягивал властно. Тайн своих он тоже не раскрывал. Однако еще на расстоянии дневного пути караванщики начали спотыкаться, торопиться, непонятное волнение охватило их. Они чувствовали себя словно воробей, завороженный змеей. Неотвратимая сила водоворота уже подспудно проявлялась, сказывалась на них. И чем ближе становился центр колдовского водоворота, тем беспокойней билось сердце в груди и странная тревога будоражила душу.

Это чувство не проходило у людей, наоборот, нарастало с каждым часом, усиливалось, превращалось в лихорадочное нетерпение, с которым не мог уже сладить трезвый, холодный рассудок. Волновал каждый звук, настораживал малейший шорох. Все вокруг наполнено было жизнью, особенно яркой после однообразной тяжелой дороги.

— Вон тот караван только вчера, говорят, выехал с отрарского Кан-базара!

— Пах, пах, до чего нарядный — глаза разбегаются!

— А ты глянь-ка на райскую гурию под балдахином, Неужто среди двуногих рождаются такие красавицы?!

— Да-а… Как ваза. Взять бы ее да налюбоваться бы всласть!

— Ох и высока же караульная вышка вон того укрепления! На нее и взобраться-то не просто.

— А дорога-то, дорога… В полфарсанга уже шириной!

Не смолкают восторги, возгласы удивления. Все заметнее ощущается притяжение водоворота, прямо-таки чувствуется, как воронка, кружась, затягивает вглубь. И ты не сопротивляешься, наоборот, покорно отдаешься этой властной силе. Никакая воля не могла б заставить тебя сейчас повернуть назад караван. Это было бы выше человеческих сил. Ты теперь страстно жаждешь увидеть знаменитый город, только об этом твои помыслы. И всем своим существом отдаешься ты неуемному течению.

— Отрар!.. Отрар!..

Это послышался ликующий голос Хаммаля Мераги, ехавшего впереди каравана. Люди вздрогнули, насторожились. Казалось, молния ударила в караван, и он сразу вдруг остановился.

— Отрар!

Караванщиков охватило такое же волнение, какое испытывает мореплаватель, истомившийся по суше после долгого плавания на содрогавших корабль морских волнах. Безбрежное зыбкое пространство, сливающееся с горизонтом, притупляет его зрение, изнуряет, выматывает душу. Не однажды мореход рискует быть погребенным под громадными, как скалы, волнами, но яростно сражается с неистовым и необузданным чудовищем-морем. И вот в одно прекрасное мгновение, бывает, раздается вдруг вопль обезумевшего от радости матроса на мачте: «Земля! Земля!» Сердце его готово выскочить из груди. Такое же чувство захлестнуло сейчас и караванщиков, много дней бороздивших просторы степного океана. У всех возликовали сердца от возгласа проводника каравана Хаммаля Мераги.

За спиной путников медленно выкатилось солнце, и город впереди ослепительно засверкал в его лучах. Сначала блеснули в небесной синеве горделивые минареты. Потом из-за дымки выплыли округлые купола, похожие на украшенную перьями филина шапку-борик на голове щеголя-джигита. Солнечные лучи на боках купола отражались, словно от яхонга на девичьей саукеле. Еще немного погодя вырисовались очертания ханского дворца — Гумбез Сарая. Он был окрашен в молочно-белый цвет, и смутно различались вдали его пестрые, затейливые контуры. Величественный вид дворца рождал благоговение. Караванщики от восторга и удивления языками зацокали, заахали и заохали при виде разветвленных, как жилы на руке, улиц, величественных дворцов, медресе, мечетей, базаров, мавзолеев, молельных домов, усыпальниц, скотобоен, кирпичных и каменных жилых домов, караван-сараев, хаузов, садов и площадей. Люди поражались, восхищались, качали головами, закатывали глаза, в один голос утверждая, что ничего подобного им в жизни видеть не приходилось.

У Омара от волнения прямо-таки живот свело, когда он посмотрел на высоченные крепостные стены, надежно защищавшие пышный город. Он даже по ляжкам себя хлопнул, невольно воскликнув: «Надо же было нагромоздить этакую махину!» А про себя с досадой подумал: «Даже караульного на вышке стрелой не достанешь. Ворота отлиты из чугуна. Такие высокие, что шапка слетит, если посмотреть. Их не то что катапультой — копьеметом не пробьешь. Скала неприступная!» Загрустил главный караван-баши, опечалился и, расстроенный, забормотал что-то невразумительное.

Весь город за крепостной стеной был виден лишь издали, на расстоянии, когда солнце поднимается на высоту аркана. Но потом город окутывает мглистая дымка, постройки постепенно скрываются за дувалами, как бы хоронясь от постороннего глаза. Чем ближе подъезжает путник к городу, тем все зримей предстает перед его глазами крепостная стена. Все остальное как бы исчезает, словно и нет ничего, кроме нее.

Это чудо особенно поразило Омара. «О боже милостивый! Издали город виден как на ладони, а вблизи будто в землю провалился. Как же так? Или дьявол его проглотил? Видно, неспроста говорят, что в нем поселилась колдовская сила. Недаром здесь нашли приют книжники и звездочеты!»

Главный караван-баши, конечно, и представления не имел об отрарских зодчих, сумевших поставить город на таком месте, откуда он обретал многоликий вид. Когда до города осталось расстояние, равное конским скачкам, Омар остановил стремительно шедший караван и приказал сделать привал на обочине дороги. Здесь был плоский такыр, где трава почти сплошь была вытоптана копытами животных. Погонщики опустили верблюдов, всадники спешились.

Омар решил совершить ритуал прощания с Великим Шелковым путем. Первым долгом сам караван-баши, а за ним все погонщики и слуги, усевшись за лежащими верблюдами, совершили омовение: ополоснули руки, прополоскали рот. Перед огромным черным дромадером, громоздившимся впереди каравана, расстелили молитвенный коврик — жайнамаз. Черный дромадер и ослепительно белый, из шерсти ягненка сотканный коврик оттеняли друг друга. Караван-баши снял кебисы, встал на край чистого паласа и застыл, вытянувшись в смиренной позе, сложив руки на груди. Остальные опустились на колени длинной цепью вдоль дороги. Глухим, торжественно-монотонным голосом караван-баши начал громко читать двадцать вторую суру Корана, именуемую «Дорога». Гортанная молитва проникала в сердце, заставляла съежиться кожу на голове. Стихи звучали печально, как скорбная прощальная песня. Караванщики слушали с благоговением, со слезами на глазах.

Нелегко прощаться с Шелковой дорогой. Великая дорога — мать путника. В далеком пути — добрая заступница, в близком — задушевная собеседница. Она водит нас по всему свету, по самым неведомым закоулкам судьбы, изматывает нас, а порой одаривает желанной встречей с далекими и близкими людьми. Она мудрая наставница, что за руку вела самого прародителя нашего. Вместе с нами она встречается и с добрыми друзьями, простирающими к нам свои щедрые объятия, и с коварными разбойниками, подстерегающими нас в засаде. И беды, и напасти делит она с нами. Пройдет-проедет по ней неудачник, назовет ее дурным именем. Порой одни названия ее страх нагоняют: «Вражья дорога», «Волчье место», «Разбойничья тропа». А ведь не она, дорога, виновата. Виноваты люди, проезжавшие по ней. Но мудрая мать все прощает, все покорно стерпит. Великодушие ее поистине безгранично. И лихой бродяга, который, вздымая пыль, галопом скачет по ней, и ненасытный торгаш, изъездивший ее вдоль и поперек, — все ее сыновья. Всех она любит, всех балует, всех на своем хребте носит. Приведет, не давая заблудиться, в невиданные, неслыханные страны, познакомит с хорошими людьми, подружит и породнит. Не будь ее, дороги, не узнал бы ты горячего дыхания родного края, сладости плодов родной земли, не различал бы плохое и хорошее, высокое и низменное, не познал, не испытал бы на чужбине великую скорбь, тоской по родине именуемую, не оставил бы потомкам мудрого завещания и речения.

Да какие там завещания! Какие мудрости! Жизнь, прошедшая без дороги, — и не жизнь вовсе, а так, одно жалкое, слепое прозябание. Без Великой дороги, без Шелкового пути не было бы на свете золотой колыбели казахов, священного остова народа, красы и гордости его — несравненного Отрара. Она, Великая дорога, породила его. Она — его щедрая и благодатная мать…