Марсель Райх-Раницкий - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Марсель Райх-Раницкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-86793-176-5

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор многих статей и книг о немецкой литературе. В воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам многих известных немецких писателей (Г.Белль, Г.Грасс, И.Бахман, В.Кеппен и др.), а также подробности литературной жизни в Польше и Германии 2-й пол. XX века.

---

При всей несравнимости наших ситуаций мы оба были не на высоте положения, наши силы были перенапряжены. Она знала уже около десяти минут, что у нее нет отца, и плакала, будучи не в состоянии сказать хоть что-нибудь. А что я мог сказать девушке, которая еще каких-то десять минут назад безуспешно пыталась освободить своего отца от ремня? Мы оба, девятнадцатилетние, оказались в равной мере беспомощны. Я осознавал всю драматичность момента, но мне не пришло в голову ничего другого, как только погладить голову отчаявшейся и поцеловать ее полные слез глаза. Думаю, она едва это восприняла.

Чтобы хотя бы на мгновение отвлечь Тосю, я спросил ее, что она делала в Лодзи. Она ответила, запинаясь, и я понял, что полгода назад она получила аттестат зрелости и должна была изучать в Париже графику и художественное ремесло. Из этого ничего не вышло, так как началась война. Подумалось, что надо ей что-то сказать.

Несколько лет назад, еще в Берлине, мне понравился фильм «Траумулус», конечно же, прежде всего потому, что в экранизации этой написанной незадолго до конца XIX века пьесы Арно Хольца и Оскара Ершке главную роль — учителя, не без основания прозванного «Траумулус»,[36] играл Эмиль Яннингс. Над телом своего любимого ученика, совершившего самоубийство, этот учитель заявляет, что мы должны не отбрасывать жизнь от себя, а побеждать ее. Примерно так сохранились у меня в памяти его слова. Конечно, это высокопарная фраза, но она казалась мне все-таки не столь невыносимой, как зловещая тишина или обычные слова «Жизнь продолжается».

Но затем я сделал нечто неуместное, такое, что ошеломило меня самого, что посчитал бы совершенно невозможным в такой ситуации еще десять секунд назад. Я внезапно схватил ее и, дрожа, коснулся ее груди. Она вздрогнула, но не сопротивлялась, а застыла, и ее взгляд казался благодарным. Я хотел поцеловать ее, но не сделал этого.

На следующий день отца Тоси похоронили. Евреев еще хоронили, пока хоронили, ибо уже вскоре для них оставались, как сказано в «Фуге смерти» Целана, только «могилы в воздухе». Поскольку поначалу не привыкли к самоубийствам евреев, на кладбище пришло много народу, тем более что тихий господин Лангнас в своем родном городе слыл не только уважаемым, но и любимым коммерсантом.

Я сопровождал Тосю, поддерживал ее и стоял рядом с ней у открытой могилы. Друг ее отца спросил несколько удивленно, кто, собственно, этот молодой человек, очевидно заботящийся о дочери покойного. Может быть, он счел это неподходящим или несколько неуместным. Но мы оба, она и я, не размышляли на этот счет. Мы считали само собой разумевшимся, что были вместе в этот мрачный, дождливый день января 1940 года. И мы остались вместе.

СНАЧАЛА «КАРАНТИННАЯ ЗОНА» ПОТОМ ГЕТТО

Документы об «окончательном решении еврейского вопроса»[37] еще не были приняты, да и понятия такого тогда еще не знали. Но к актам произвола, которые превратили повседневную жизнь евреев в ад, сразу же добавились систематические меры властей. Немецкие бюрократы, усердствовавшие преступники за письменным столом, взялись за работу. С помощью других средств они преследовали такие же цели, как и те немцы, что нападали на евреев, грабили и мучили их повсюду, где только встречали. В генерал-губернаторстве Польша непрерывно выходили новые законы и распоряжения, постановления, декреты и указы. Мы тогда и не знали и не чувствовали, для чего должны были служить все эти меры, и, если бы нам кто-нибудь об этом рассказал, мы, конечно же, не поверили бы. Ибо с помощью этих мер готовилось не что иное, как уничтожение всех евреев, их «искоренение».

Уже через несколько дней после вступления вермахта в Варшаву СС издали распоряжение о том, что евреи отныне могли жить и находиться только в определенной части города. Таким образом, предписывалось создание гетто. Это возвращение к средневековью нельзя было утаить, но можно было официально замаскировать и приукрасить. Поэтому употребления слова «гетто» тщательно избегали — как в объявлениях, расклеивавшихся в виде плакатов, так и в газетах, оно ни разу не всплыло в переписке между различными немецкими ведомствами. То, что предполагалось создать, а потом и было создано, официально называлось «еврейским кварталом».

На протяжении трех дней евреям предписывалось переселиться в северные, большей частью отвратительные заброшенные кварталы Варшавы. В то же время жившие там неевреи должны были покинуть эти кварталы и также переселиться со всеми пожитками. Среди тех, кого это коснулось, как евреев, так и неевреев, началась паника, город пришел в возбуждение. Очевидно, СС вообще не осознавали последствий, вызванных этим распоряжением.

В кварталах, предназначенных для евреев, находились фабрики и другие предприятия, принадлежавшие неевреям. Что должно было произойти с ними? Те, от кого зависели судьбы крупнейшей еврейской общины Европы, и понятия не имели о том, что современный крупный город является сложным образованием, из которого нельзя без последствий вырвать и изолировать целые кварталы. То, чего они хотели, не поддавалось быстрому осуществлению. Руководство СС оказалось вынужденным отменить распоряжение о создании гетто.

Оккупационные власти публично осрамились, но евреям не пришлось вздохнуть: было ясно, что немецкие ведомства не собираются отказываться от своего плана. Дело только отложили, и не приходилось сомневаться в том, что они жестоко отомстят за свое ошибочное решение — разумеется, евреям.

Как могло состояться это очевидно импровизированное и компрометировавшее немецких властителей распоряжение? Ответ очень прост: служившие в Варшаве руководители СС, наделенные большими полномочиями, были людьми с убогим образованием, о чем свидетельствуют хотя бы их письма и заметки. Часто на этих должностях находились простые унтер-офицеры, но если временами попадались и офицеры, то в звании, соответствовавшем лейтенанту или обер-лейтенанту вермахта, которые, как правило, во время своей службы в Варшаве не повышались.

Итак, сначала в Варшаве не было гетто. Тем более уместным показалось СС и многочисленным немецким инстанциям возможно скорее обособить и унизить евреев другими способами. С 1 декабря 1939 года всем евреям старше десяти лет — в дистрикте Варшава возрастная граница составляла двенадцать лет — предписывалось носить на правой руке белую повязку шириной не менее десяти сантиметров с голубой звездой Давида. Многим варшавянам, немцам или полякам, испытывавшим потребность нападать на евреев на улицах, этот знак пришелся как нельзя кстати, и они поняли его правильно. Евреи объявлялись вне закона.

Если еврей попадался навстречу немцу в форме, он должен был сразу же уступить ему дорогу. Распоряжение на этот счет было недвусмысленным. Напротив, остался невыясненным вопрос о том, как должен был вести себя еврей, видя немца, — например, приветствовать ли его немецким приветствием. Однажды я этого не сделал, и сразу же меня избил немецкий солдат, который был не старше, чем я. В другой раз, чтобы избежать грозившего наказания, я подчеркнуто поприветствовал солдата, что, кстати, не составило для меня никакого труда, — я привык к этому в школьные годы в Берлине. Но юный представитель народа господ в ярости заорал: «Что ты, мой товарищ, что ли, что приветствуешь меня?» — и изо всей силы ударил меня.

Сразу же были введены помеченные особым образом продовольственные карточки для евреев. Нормы выдачи по ним устанавливались гораздо меньшие, чем для нееврейского населения, а последствия оказались предвиденными и запланированными. Недоедание и резкое ухудшение здоровья большинства евреев не заставили себя ждать. Мыло выдавалось скудными порциями, и к тому же в нем было много серого песка. Тот, кто мылся им, становился грязнее, чем прежде.

Одной из многочисленных акций, направленных на последовательное обособление евреев, была специальная перепись населения. Каждому еврею надлежало заполнить очень длинную и подробную анкету. Почему немецким властям требовалась точная информация — не только о месте и дате рождения, но и о владении иностранными языками и образовании, о прохождении военной службы и профессиональной карьере?

На вопросы о цели этого обследования следовал краткий ответ «таков порядок», ответ не особенно убедительный, ибо соблюдения этого порядка желали только от евреев. Поэтому опасались худшего — и в виде исключения необоснованно. Хотя гигантская акция стоила евреям больших усилий и денег, но никому не причинила вреда. Как вскоре выяснилось, перепись населения оказалась совершенно излишним делом. У немецких властей не было ни времени, ни настроения анализировать ее результаты. Да и зачем? Чтобы убивать евреев, им не надо было знать ни их имена, ни их возраст, ни профессию, ни уровень образования, как и всю остальную информацию, которую приходилось указывать в анкетах.