Елена Булгакова - Дневник Елены Булгаковой

• Название: Дневник Елены Булгаковой
• Автор: Елена Булгакова
• Издательство: Книжная палата
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990

Дневник Е. С. Булгаковой охватывает последний период жизни и творчества великого писателя и драматурга (1 сент. 1933 — 19 февр. 1940 г.). В нем зафиксирована повседневная жизнь писателя, его интересы, творческие планы, рабочие и дружеские встречи с деятелями искусства и литературы, подробно отражен процесс работы над романами «Жизнь господина де Мольера», «Мастер и Маргарита», пьесами «Пушкин», «Иван Васильевич», «Мольер», оперными либретто.

Для литературоведов, историков литературы, широкого круга читателей.

---

Звонил Марков — когда можно придти? Условились на сегодня вечером.

28 сентября.

Вчера, конечно, засиделись очень поздно. Пришли Марков и Виленкин. Старались доказать, что сейчас все по-иному: плохие пьесы никого не удовлетворяют, у всех желание настоящей вещи. Надо, чтобы М. А. сейчас именно написал пьесу. М. А. отвечал, что раз Литовский опять выплыл, опять получил место и чин, — все будет по-старому. Литовский — это символ.

После ужина они уговорили М. А. почитать. Он прочел три первые главы «Мастера». Сказали, что все так ясно видно, так ощутимо. Условились, что первого придут слушать продолжение.

Марков, уходя, говорил, что «в воздухе — грозный призрак войны».

Сегодня утром М. А. читал присланное ему на отзыв либретто «Ледовое побоище». Авторы приводят мотивы, почему надо ставить эту оперу, доказывают на трех страницах, что театру выгодна эта постановка, так как налицо полная аналогия с немецкими фашистами. А кроме того — можно показать на сцене такие эффектные вещи, как северное сияние, перевертывающуюся льдину, кровавый лед и тому подобное.

Либретто (текста) нет, есть экспозиция. Неизвестно, что они сделают, сюжетная линия путаная, громоздкая.

М. А. пошел с Сережкой в Сандуновские бани.

Включила радио: войска идут через Берлин в полной готовности. Гитлер объявил Чехии ультиматум.

Значит, действительно, война! Боже.

Вчера говорили об Олином зрении, боюсь, что оно у нее очень ухудшается. Сегодня позвонила к Жене Калужскому, просила его запретить Оле так много печатать (она берет работу на стороне, чтобы покупать всякую фарфоровую ерунду — ее увлечение). Уговаривала показать ее врачам лучшим, предлагала устроить прием у Бурденко. Но Калужский как-то равнодушно, вяло отнесся. Буду говорить с Оленькой опять.

29 сентября.

Звонил Марков. По моей просьбе он говорил с Владимиром Ивановичем об Олиных глазах, и тот обещал, что будет говорить с Оленькой и просто запретит ей брать халтуру, а то она стучит часов по 5–6 по вечерам.

Потом Паша Марков стал восхищенно говорить о романе.

А под конец — о «Дон-Кихоте», очень хочется познакомиться с пьесой.

— Как вы думаете, может так быть, что вахтанговцы, испугавшись, что у них нет нужных актеров, — отказались бы от пьесы?

И сам добавил:

— Конечно, ни за что не откажутся, не дураки.

Я обещала на этих днях — если М. А. согласится — позвать Маркова, Виленкина и Калужских, которые давно просят, — и устроить чтение.

Звонил Ермолинский, приехавший из Вешенской от Шолохова, у которого он прожил около месяца, — работал над сценарием «Поднятая целина».

Охотился там с Шолоховым, рыбарил.

Потом М. А., по вызову Мордвинова, пошел в филиал, я проводила его, и мы условились встретиться в дирекции у Якова Л.

М. А. пришел туда измученный напористым разговором с автором (или обоими — не поняла) «Ледового побоища». Сказал, что он будет к нам звонить, придется еще встретиться.

Яков отвез нас домой, а вечером М. А. опять пошел в дирекцию, где назначено совещание по поводу поздравления МХАТа с юбилеем.

30 сентября.

М. А. пришел вчера часов в одиннадцать. Рассказывал, что он предложил сыграть какую-нибудь сцену из «Вишневого сада», чтобы певцы играли. Но никто не принял этого.

Сейчас двенадцать часов ночи. М. А. ушел в дом писателей, в клуб посидеть, поужинать с Евгением Петровым.

Видимо, Чехословакию поделят без вмешательства военной силы.

1 октября.

С раннего утра звонки Таранова, автора этого самого Побоища: как бы встретиться с М. А.?

М. А. назначил — в час дня в дирекции. Куда я его и проводила.

Погода изумительная, тепло, солнце.

М. А. вернулся усталый в пять часов. Кроме встречи с Тарановым, было еще совещание по поводу юбилея МХАТа.

А сейчас только что за ним заехал Мордвинов (начало девятого) и повез его к Гусеву — работа над гусевским либретто «Волочаевские дни».

Утром М. А. рассказывал мне, что Катаев в отчаянии от истории с пьесой. Он не привык к ругани, а тут — во всех газетах! Обвиняет театр — что испортил пьесу из подхалимства.

Часов в десять позвонил Куза и сказал, что «Дон-Кихота» читали в надлежащих местах (где?!) и он очень понравился. Теперь же читают роман (для проверки, что ли?).

Я говорю — ну, тогда ответ будет через год.

— Нет, нет. Этот человек, которому поручили, уже прочитал первый том. Я надеюсь дать в конце этой шестидневки Михаилу Афанасьевичу благоприятный ответ.

Да, Чехия вынуждена была сдаться без борьбы. Германцы занимают ее области. Войны не будет.

2 октября.

М. А. днем пошел в «Националь» навестить Асафьева, хотел объяснить ему свое молчание. Асафьева не застал, говорил с его женой — Ириной Степановной. Вечером Асафьев позвонил. А позднее М. А. пошел с Дмитриевым в Клуб писателей — ужинать. Дмитриев позвонил, сказал, что хочет посоветоваться. Разговор этот вылился в объяснение. М. А. говорил ему, что его эгоизм нетерпим, что он почему-то позволяет себе говорить грубо с людьми, да еще ссорит людей между собой, передавая им сплетни, что из-за этого М. А. стал относиться к нему неприязненно, что Дмитриев должен изменить свое поведение.

Думаю, что Дмитриев был очень огорчен. Все это правда, что ему говорил М. А., но в корне он (Дмитриев) страшно любит М. А.

М. А-чу нравится Клуб писателей, говорит, кухня хорошая и пусто. Я-то не люблю этих заведений — тоска нападает.

3 октября.

Днем М. А. рассказывал Самосуду в театре содержание «Рашели» («Фифи»). Тому понравилось, но он сейчас же, по своему обыкновению, стал делать предложения каких-то изменений.

М. А. грустен, но ничего поделать нельзя. Приходится работать и подчиняться указаниям, делать исправления. Выхода никакого нет.

Днем звонил Федя:

— Дирекция МХАТ спрашивает, на какие юбилейные спектакли М. А. хотел бы пойти с Вами?

— Спрошу у М. А.

Он — М. А. — тут же впал в ярость.

— Никогда моя нога там не будет!

Стал вспоминать все надругательства, которые над ним произвели во МХАТе…

Еле успокоила. Решили прогуляться по Арбату, в букинистический, в диетический — за икрой.

В диетическом толчея безумная, купили икры — 69 руб. кило.

Книг интересных М. А. не нашел.

Поражает погода — стоят совершенно ясные дни, очень тепло.

Кроме германских, вступили в Чехию и польские войска. Чехия кончила свое существование — без боя.

4 октября.

Утром позвонил Федя — о том же.

— Поблагодарите, пожалуйста, от Мишиного имени дирекцию, но пойти он не может. Он никогда не пойдет во МХАТ.

Федя:

— Я все понимаю, Люсенька, но я думаю, что время заставляет забывать…

— Ну, есть вещи, которые не только не забываются, но еще острее становятся с течением времени.

Настроение у нас убийственное. Это, конечно, естественно, нельзя жить, не видя результатов своей работы.

Поехали за деньгами в сберкассу, оттуда в дирекцию. Яков Л., как всегда обаятельный, попросил М. А. помочь ему — написать адрес МХАТу.

М. А. сказал:

— Яков Леонтьевич! Хотите, я напишу адрес вашей несгораемой кассе? Но МХАТу — зарежьте меня — не могу! Я не найду слов.

Яков нас повез домой, по дороге заезжали за пивом к Никитским воротам. Условились, что вечером Яков придет к нам.

6 октября.

Вчера вечером — Оленька с Калужским. Старались уговорить Олю обратить серьезное внимание на зрение. Может быть, йодистое лечение нужно? Нужно пойти к опытному невропатологу?

Оля рассказывала о том, как Леонидов обрушился на Немировича на репетиции «Достигаева» — за его замечания после репетиции, назвал Немировича, в числе прочего, душителем, кричал:

— Вы опять ходите грязными сапогами по бриллиантам! и прочее.

Немиров не нашел ничего лучшего, как велел Оле преподнести Леонидову его (Немировича) книгу. Леонидов от этого впал в совершенное бешенство.

7 октября.

Вчера приехали: Яков Л., Дунаевский Исаак, еще какой-то приятель его (опять — Туллер?).

Либретто «Рашели» им чрезвычайно понравилось. Дунаевский, вообще экспансивная натура, зажегся, играл, импровизировал польку, взяв за основу несколько тактов, которые М. А. выдумал в шутку, сочиняя слова польки. Дунаевский возбужденно говорил:

— Тут надо будет брать у Бизе, у Пуччини! Что-нибудь такое страстное, эмоциональное! Вот послушайте, это ария Рашели!

Тут же начинал делать парафразы из упомянутых композиторов, блестел глазами, вертелся, как вьюн, подпрыгивал на табуретке.

Рассказал — очень умело — несколько остроумных анекдотов. Объяснялся М. А. в любви. Словом, стояло полное веселье. Как вдруг Яков сказал мне отдельно, что Самосуд заявил: