Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Заключительная часть трилогии о княжне Хаидэ

---

Казым, двигаясь к скалам, подал коня в черную тень. Под самой горой добрался к основанию холма, спрыгнув, бросил поводья. Кони молчали, послушно замерев там, где их оставил воин. Сам, пригибаясь и почти ложась на мокрую траву, быстро, как ящерица, двинулся вверх, не поднимая головы и глядя перед собой исподлобья. Куст возвышался над ним, и Казым, преодолев длинный склон, залег, стараясь не шевелить пучки длинной осоки, растущие вокруг тонких стволиков. Заглядывая сквозь прутья, усыпанные шипами, поморщился. Дальние пространства степи, плавно, как тихие волны, поднимались холмами и опускались широкими ложбинами. И у края, что уходил в небо, насыпаны по траве еле видные черные точки.

Казым опустил голову, прижимая ухо к влажной земле. Не слыхать. Далеко еще всадники, если б не Брат, еще гулял бы и песни пел, пока сам не услышит. По шее побежали холодные капли с потревоженной травы. Щекоча, сунулись к уху, стекли на грудь под рубаху. Не поднимаясь, Казым пополз обратно к подножию холма. У степняков бывают сторожевые соколы, летят над всадниками, глядят вниз. Хоть и далеко конники, лучше зря не маячить.

Рядом с конями Казым поднялся, встряхиваясь, как пес.

— Еще бы сказал — кто такие. А?

Но Брат косил выпуклым глазом, перебирал стройными ногами. Казым задумался. Кони — хорошо, сейчас уйдет он верхами влегкую. Но ему ж не надо. А надо остаться. Был бы сам — полез в скалы, схоронился. А этих куда? И времени мало — думать.

Он забрал в руку поводья и быстро пошел к дереву, уже не заботясь — увидят ли его сверху. Заводя коней под низкие ветви, позвал негромко:

— Эргос? Старший ши славного Патаххи, и сам нынче — небесный шаман! Ты заберешь коней?

Замолчал, прислушиваясь к стрекоту кузнечиков снаружи и воплям птиц на верхних ветвях. Кони, всхрапнув, потянулись мордами к чему-то, пошли медленно, пересекая солнечный шатер у толстого, перевитого корнями ствола. Повод пополз из ладони Казыма, и он разжал пальцы, вдруг сильно затосковав. Шагнул следом за толстый ствол, куда зашли кони, и сказал в звонкую пустоту:

— Сбереги. Далеко не веди, как позову, чтоб — сразу.

Вышел на свет и между струек пара, которые солнце вытягивало из влажной земли, сплетая прозрачными косами и расплетая снова, — пошел к темным скалам, высматривая место, где проще залезть к высоким расщелинам, укрытым яркой зеленью.

За четыре дня пути мерного конского хода от горного побережья Патахха, сидя у маленькой палатки, отложил к ногам недоплетеную корзину, закрыл глаза, перебирая по старым кожаным штанам сухими пальцами.

Много всего вмещала стариковская голова. И что успел прожить и запомнить, и что знал от отцов, а еще — мысли. Опасения, уверенности, надежды и безнадежности. Иногда казалось ему — не голова, а гулкий огромный котел, в который жизнь бросает то понемногу, а то — полными горстями, щедро, перемешивает, ставит на огонь, сыплет сверху шепоти пряных трав. И варево булькает, источая странные запахи. Кому пробовать то, что изготовилось? И — когда? А сам старик, маленький, тощий, с хромой ногой и высушенными долгой жизнью руками, да разве ж хватит старого рта, в котором уже и зубы не все, чтоб выхлебать целый котел?

Не открывая глаз, нащупал плетево и снова примостил на колени. Ткнул прутик, промахнулся, уколов ладонь острым кончиком. Эк придумал, про голову с похлебкой. А сердце ноет и ноет. Потому что видит он больше, чем может поправить. Или даже указать. Или просить кого, чтоб помогли. Ничто никуда не ушло, не утекло в голову Эргоса, опустошив его собственный разум. — Все, чем поделился с молодым, все осталось при старике. И тяжесть знаний спускается из головы в сердце.

Она там, ушла за маленьким князем. И это правильный шаг. А перед тем сказала, что будет помогать и спасать, на сколько достанет ей сил. И это шаг не просто верный, а шаг вверх. Там, внутри горы, все сошлось. Ей придется спасать сына и помогать целому народу. И не только справиться тойрам со своей ленью и беспамятством. Есть еще те, кто приближается из степей. Снаружи Казым, бережет ее черного коня. Кто поможет Казыму, пока его княгиня внутри горы? Кто поможет тойрам, над которыми висит черная угроза, давит и жмет с двух сторон — из собственных душ и от пришлых врагов? Кто поможет сестре ее Ахатте, которая спит больным сном в своем временном доме, а сама уже помечена злом, приготовлена к нему, как готовят овцу, ставя на курчавом боку знак? В чьих руках должны сплестись нити, чтоб получился не корявый узел, а полотно судеб, сотканных в общую судьбу? Беслаи? Но, похоже, и ему нужно помочь в этот раз. Какой шаг надо совершить и кто кивнет старому шаману — ты идешь верно, Патахха, и пусть твои ши следуют за тобой?…

Шепча, покачивал головой, замирал, задавая вопросы, а они все множились и множились, тыкались в углы, разыскивая ответы. А руки двигались, наощупь заплетая гибкие тонкие прутья.

— Ух! — сказал детский голос.

И Патахха открыл глаза, разглядывая то, что вышло вместо привычной корзинки. На его коленях примостился плетеный конек. Донце лодочкой, над которой выплетена золотая крутая шея — переходит в длинную морду, всего-то три-четыре прута подогнул, а — похоже. И с другой стороны — торчит смешной хвост из растрепанных тонких кончиков.

Безымянный ши, сидя на корточках, с восторгом рассматривал плетеную игрушку.

Патахха смущенно кашлянул, прикрывая поделку руками. И покорившись, убрал руки. Ну нельзя, да. Спокон веку не повторяют Зубы Дракона зверей и людей в мертвых поделках, чтоб не множить отражения жизни и не застить остроту глаза. Все в памяти воинов, все в их сердцах. Ход по степи должен быть легким, вместо чаши ладонь, вместо постели — трава. Потому и нет алтарей у бога-учителя Беслаи, сам так велел в незапамятные времена. И все, что есть у каждого в племени, все может быть брошено без сожаления, и тут же заменено другим, найденным под ногами. Земное отражение небесного воинства…

Старик повертел игрушку, дивясь, как солнце бежит по крутому боку, протягивая полоски света по высушенным звонким прутикам. И сунул коника безымянному:

— Держи. Твой теперь.

Мальчик вздохнул, прижимая плетушку к груди. Отступил и, недоверчиво оглядываясь, побежал, косолапя, за редкие кустишки.

— Да! — с вызовом сказал Патахха, обращаясь к стрекоту поздних кузнечиков и скрипучему пению птиц-стрелков, — пусть порадуется, чего уж.

Встал, и, поведя ноющими плечами, пошел разыскивать Цез. Может, старуха скажет еще что верное. Но самое главное Патахха понял сам: время и люди и события сдвинулись, уже перемешиваются, меняясь не только в главном, а даже в мелких мелочах. И никто не в силах удержать в одной руке все нити судеб. Остается только надеяться. И просить. Кого-то, кто выше и больше, чем даже сам Беслаи, стоящий в ряду множества равных богов, присматривающих за племенами и народами. Пусть этот большой обратит свой взор и на молодого бога Зубов Дракона. Поможет и ему.

— Это все так, — сказала Цез, не вставая с колен. Она собирала с куска полотна высушенные солнцем листья и веточки, совала их в раскрытый мешочек.

— Но все же отправь среднего ши в племя, как решил-то. Да побыстрее. Пусть едут к горам.

Глава 54

Высокие черные двери с полукруглым верхом, скрипя, медленно сошлись и, тяжко хлопнув, сомкнули толстые створки. Загремел снаружи засов, отсекая далекие голоса тойров. Хаидэ стояла на маленькой поляне, от которой в глубину вели извитые тропки, скрытые нависшими темными листьями. Сладкий запах наплывал волнами, жужжали пчелы, пролетая мимо.

За ее спиной Пастух заложил железный засов изнутри, грохотнул, притягивая петли. Обойдя женщину и Целителя, который по-прежнему стоял вплотную, прижимая к ее боку коробку, холодно улыбнулся, распахивая руки и обводя ими полную мягкого света огромную пещеру.

— Смотри, княгиня, как прекрасна может быть темнота, когда она соединяется с истинным светом. А ты, убери свою тварь, тут нечего опасаться. Наша гостья с нами одна.

Светлые глаза внимательно рассматривали лицо женщины, а на губах, подкрашенным кармином играла ухмылка. Одна, говорила она, и никто не поможет и не отзовется на зов.

— Пойдем, я покажу места, которые расскажут тебе кое-что. О тех, кого ты любишь.

Поманив рукой, повернулся и пошел вдоль светло-серой стены, омахивая подолом темные листья. Княгиня двинулась следом, осматривая купы кустов, усыпанные белыми цветами, траву, что застилала тропы и уползала под стебли, темнея до черноты. Еле заметные струйки изжелта-серого пара выбивались из-под валунов и пропадали в рассеянном свете. Тут сладко пахло, запах забирался в ноздри, сперва лаская, щекоча, а потом пощипывая, до легкой тошноты, кружил голову. Жрецы тихо шли следом.

У начала широкой тропы, ведущей в самый центр подземелья, Пастух повернулся.