Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Заключительная часть трилогии о княжне Хаидэ

---

Поднимая с травы сумку, надела ее через плечо, затянула ремень на рубахе и поправила на плечах скинутую на спину шапку. Она голодна, но степь накормит, нож у пояса, и надо ехать как можно скорее.

Поклонившись, прижала руку к сердцу:

— Благодарю тебя, Патахха, мой второй отец, отец отца моего Торзы непобедимого. Цветущих тебе слив за снеговым перевалом, если нам не суждено больше увидеться здесь. А может быть, я первая встречу тебя там, за снегами.

— Ты еще не все сделала тут, дочка.

Улыбнувшись, она устроилась в седле, и, похлопав Цаплю по шее, повернула ее к югу, туда, где на полпути к побережью степь пересекала широкая караванная дорога. Позже она остановится переждать зной, наловит рыбы или поставив силки, поймает пару перепелок. Поест и поскачет дальше.

Патахха посмотрел вслед скачущей женщине и, прихрамывая, пошел к Найтеосу, что ждал его, сидя на траве и разглядывая муравьиные дырки. Она все верно увидела в каменной роще. Увидела сеть, наброшенную темнотой и то, как она растет. Жаль, не показана была ей темнота возлюбленного, но верно, так надо. Верно, она сама должна разглядеть, без всяких подсказок. Иначе ее преданность и доброе сердце не смогут разорвать связь, он снова и снова станет дергать поводья, направляя ее по плохому, темному пути. И ведь не позволит она темноте себя сожрать. Но, двигаясь по чужому пути, умрет. Ей — только свой.

Трава хватала старика за ноги, отпускала, шелестя, пыхала свежими ароматами, пощелкивала семенами, выскакивающими из сухих коробочек. А он шел, не обращая внимания на семенящего впереди Найтеоса, и шептал слова, болея сердцем за уехавшую княгиню.

— Что ж ты, Беслаи, разве бросал когда своих детей? Почему так далек от нее? Почему нет ей ясной тропы? Пусть бы неровной, с камнями и терном в шипах, но чтоб видела, куда идти. Ты хороший отец для своих детей, учитель Беслаи, но что-то примолк ты в последние дни. А?

Глава 37

Комнаты, отданные Техути, располагались в просторном гостевом павильоне, который обычно пустовал, если хозяина дома не было в городе. Павильон стоял в глубине большого сада и имел четыре отдельных входа по числу комнат, украшенных статуями в нишах и фресками во все стены. В центре павильона находился небольшой перистиль с кушетками-клине и большим очагом вместо бассейна. В него тоже можно было войти из каждой комнаты отдельно, а все они соединялись между собой узкими дверями.

Сейчас входы в две смежные комнаты были распахнуты, шторы подобраны наверх и теплый ветерок гулял, принося из сада запахи созревающих яблок и слив. В одной комнате стояла богатая деревянная кровать с ножками в виде львиных лап и мордами, вырезанными в изголовье. Несколько покрывал, небрежно брошенных на ложе, свисали, касаясь пола кистями на вышитой кайме. А в другой комнате — сундуки со свитками, широкий стол, заваленный табличками и пергаменами, и вдоль стен тянулись узкие кушетки с мягкими сиденьями. Обе двери в пустые комнаты были закрыты, но госпожа Канария с недавних пор невероятно полюбила музицировать и читать в одной из них. Потому сложный замок на деревянной двери был всегда смазан и ключ от него висел на длинной цепочке, обвитой вокруг талии хозяйки.

И у Техути был такой же ключ…

Вставая с постели, он потянулся и подошел к низкому окну, в которое старая яблоня свешивала ветви. Потрогал красное яблоко и, сорвав с ветки, поморщился, повернув зеленым боком. Такое когда-то он крутил в руках, показывая Хаидэ, а она блестела глазами, как сейчас блестит своими Канария. Слушала. Хотела его. Лучше не вспоминать.

Размахнувшись, он швырнул яблоко в зеленую глубину сада, пронизанную косыми лучами. В ажурных клетках, закрепленных на толстых ветвях, запорхали, нежно пугаясь, красные и синие птицы, сверкая полированным блеском перьев.

Канария будто сошла с ума. Уже слуги шепчутся, поглядывая на него, а она не думает о том, что случится, когда вернется муж, вот-вот уже. Ладно, она не думает о себе, но Техути тоже рискует, еще и как. Сегодня утром с трудом выпроводил ее в сад, пока не рассвело. Хорошо, кустарник скрывает дорожки и можно прокрадываться к той самой небольшой дверце в дальние покои, откуда потайной коридорчик ведет в ее спальню. Но, а вдруг что случится ночью? С детьми? И тогда рабыни станут ломиться в ее двери, выкрикивая имя, а постель хозяйки пуста и холодна.

Он кисло посмотрел на солнечные лучи, пятнающие богатую зелень. В дымчатой глубине медленно проплыл девичий силуэт — Алкиноя бродила по дорожкам, поглядывая на распахнутые окна павильона. С тех пор как из учителя он стал приближенным слугой ее матери, девочка не подходила близко, но постоянно Техути ловил ее упорный тяжелый взгляд. И встряхивал головой, будто выгоняя из памяти кружащую муху.

Не дожидаясь, пока девочка встанет напротив окон, держа куклу за ногу и глядя на его прикрытый ветками силуэт, он поспешно отошел от окна. Уселся в кресло, хлопнув в ладоши, чтоб подавали завтрак. Лениво провожая глазами раба, что ставил поднос и наливал вина, размышлял. Эти женщины… Им только бы добиться своего. И потом понукать мужчину, чтоб скакал под седлом, как послушный конь, куда надо хозяйке. Так делала Хаидэ, таская его на поиски сына да в степные походы. Так и Онторо, нашептывая в уши, вертела им. Но по сравнению с Канарией обе кажутся певчими птичками рядом с грозным ястребом. Надо очень сильно любить эту женщину, чтоб выдержать такой натиск. Или любить ее деньги и власть.

Беря с подноса полоски жареного мяса, макал в острую подливу, жевал медленно, наслаждаясь изысканным вкусом. Запивал прохладным вином, отдающим запахом свежих роз и садовых ягод.

Судя по словам, что шепчет ему госпожа каждую ночь, он получит сполна ее денег. И протекцию обещала, ведь когда появится муж, слишком опасно будет и дальше жить в этом доме. Но как же она ненасытна…

Пока что вместо денег он получает подарки, вполне роскошные, но они лишь привязывают его к дому все больше, уже третий сундук с одеждами и поясами стоит у стены. А денег Канария дает понемногу, видно боится, что он станет тратить на шлюх… Или уедет и бросит ее.

— Госпожа велела приготовить повозку, она едет на представление, — раб поклонился, забирая грязные тарелки.

— Хорошо. Я скоро выйду в сад.

Он взял со стола салфетку и тщательно промокнул губы, которые саднило от жадных ночных поцелуев. Что с этой женщиной? Многие эллинки коротают время без мужей, и есть небольшие хитрости, позволяющие им не сойти с ума, когда тело испытывает жажду. Неужто ей незнакомы секретные игрушки, над которыми принято посмеиваться, но которые всегда припрятаны в сундуках в дальнем углу спальни. Тщательно отполированные фаллосы из розовой терракоты, обвитые спиралями мелких значков, восхваляющих Афродиту. Статуэтки Приапа, маленькие, размером с кулак, но с гордо задранным фаллосом нормальной, а то и большей, чем у взрослого мужчины величины. Изысканные сосуды интимной формы, около ручки расписанные сценами похищения нимф и увеселения на пирах… Да всего не перечтешь. Но, видно, живая кровь Канарии требует вместо безжизненной игрушки — настоящую. Живого мужчину. И чтоб все время рядом. Она, как дочь ее Алкиноя, которая не расстается со своей куклой и то наряжает ее в одежды из драгоценных шелков и парчи, а то бьет по красивому неживому лицу, вымещая злость. Или швыряет в кусты, забывая на день, чтоб на следующий рабы на четвереньках ползали среди корней, выискивая пропажу.

Техути скомкал изящный лоскут и кинул его на цветной пол. Его мысли идут не туда. Причем тут битье? Он мужчина и не позволит! Откуда вообще эти мрачные предчувствия, разве он не желанен так, как любой мечтал бы.

Ополоснув руки и лицо, сердито вытерся краем домашнего хитона и, стащив его, отправил на пол, к салфетке. Прошел босыми ногами к тахте у стены, на которой были разложены сегодняшние одежды. И уже улыбаясь, стал с удовольствием облачаться в нежные ткани, застегивать пряжки из полированной яшмы, стянул на талии вышитый пояс. Разве это не то, о чем грезилось ему когда-то? Сладкий сон, прекрасная еда, богатая знатная женщина, что бросается на пол, целуя ему щиколотки, а потом накидывается с жадностью на его сильное тело. Он сам добился всего! И если жизнь в степи не уничтожила его, а лишь приблизила к мечтам, то почему дальше должно быть хуже? Канария любит его так, что все сделает для его блага!

Они ехали по шумным улочкам, Техути верхом, а Канария с рабыней в закрытом паланкине. Солнце жгло непокрытую голову, кованые завитки небольшого обруча, прижимающего короткие волосы, нагревались, и вдруг Техути вспомнил о серебряной подвеске, что осталась на дне сундука, забытая, с того дня, как впервые он разделил ложе в хозяйкой. Ничего, пусть Онторо отдохнет от своего подопечного.

Улочка поднималась вверх, сворачивая к рыночной площади, откуда слышались крики и рычание зверья в бродячем зверинце. Вокруг, толкаясь и гудя множеством голосов, толпа, становясь гуще, текла в одном направлении. Время от времени поднимался над гомоном отдельный голос, и слово, сказанное с жадным страхом, казалось, повисало над головами зевак.