Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

• Название: Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03048-0

Новая книга известной писательницы и историка Ольги Елисеевой посвящена повседневной жизни русского дворянства золотого века Екатерины II.

Рассказывая о житье-бытье вельмож и старосветских помещиков, самой императрицы и заезжих путешественников, автор старалась показать не только их носовые платки, свечи и грязные колеса дорожных карет, но и то, как дышали, чувствовали, любили и ненавидели наши предки в то славное, уже далекое, но по-прежнему притягательное время.

Для решения подобной задачи нет способа лучше, чем дать возможность читателю самому прикоснуться к подлинным документам эпохи. Вот почему такое важное место в книге занимают тексты, созданные два столетия назад: воспоминания, корреспонденция, политические памфлеты, донесения и т. д.

---

Благодаря совместной работе с императрицей статс-секретари обладали колоссальным влиянием. От них зависело вовремя подсунуть монархине нужную бумажку, создать у нее благоприятное мнение о том или ином чиновнике, или, напротив, представить дело в черном свете. Их уважали и побаивались.

Согласно инструкции все статс-секретари принимали прошения на высочайшее имя от любого подданного, «какого бы звания он ни был»[153]. Более 60 процентов прошений поступало от дворян, остальные от представителей различных сословий, в том числе и от крепостных крестьян, которым с 1767 года было запрещено жаловаться на своих помещиков. В основном прошения касались имущественных вопросов, тяжб, опеки над имениями, определения на службу и увольнения с нее, оказания помощи в образовании детей, усыновления незаконнорожденных, утверждения завещаний.

Кроме письменной просьбы секретари должны были получить от челобитчика словесное разъяснение. Краткое содержание дела фиксировалось в журнале, туда же заносилась резолюция императрицы. Копии прошений направлялись в соответствующее учреждение или конкретному чиновнику для исполнения решения государыни. Каждый секретарь вел дело от начала до конца, наводил справки, посылал запросы генерал-прокурору, в канцелярию Сената, в Герольдмейстерскую контору, обер-полицмейстеру и т. д. Время от времени Екатерина сама просматривала реестры челобитчиков, после чего, как писал Храповицкий, случались выговоры секретарям, «будто не принимаем просьб»[154]. Доклады императрице по новым прошениям происходили каждые три-четыре дня.

В «Записках» Державина есть эпизод с делом иркутского генерал-губернатора И. В. Якоби, облыжно обвиненного в притеснениях китайцев и прекращении торговли с Китаем. Первоначально оно поступило во 2-й департамент Сената и там разбиралось семь лет. Наконец, изучить этот щекотливый вопрос было поручено Гавриле Романовичу, которому доставили три кибитки, сверху донизу набитые бумагами. Державин возился с запутанными документами год. В результате ему удалось выжать из сенатского экстракта в 3 тысячи листов доклад императрице в 250 листов и две записки — одну на пятнадцати, другую на двух листах. Однако, согласно инструкции, он обязан был во время доклада иметь при себе оригиналы документов. Поэтому к знаменитому выгибному столику его сопровождала целая «шеренга гайдуков и лакеев» со стопками бумаг в руках. Сначала Екатерина рассчитывала понять суть, ознакомившись с «кратчайшим» экстрактом. Но вышло иначе. Ее уже успели настроить против генерал-губернатора, и, почувствовав при чтении, что «Якобий оправдывается», она приказала: «Я не такие пространные дела подлинником читала и выслушивала; прочитай мне весь экстракт сенатский. Начинай завтра. Я назначаю тебе для того всякий день после обеда два часа, 5-й и 6-й»[155]. Чтение продолжалось четыре месяца, работа стоила свеч — Якоби был оправдан.

Круг обязанностей статс-секретарей был очень широк. Они вели переписку императрицы с иностранными дворами, государственными учреждениями и должностными лицами, составляли манифесты, указы, рескрипты, инструкции, участвовали в дипломатических конференциях и комиссиях по созданию законодательных актов. Кабинет Екатерины был тем самым приводным ремнем, а исходившие из него бумаги — смазкой, при помощи которых вращалась государственная машина. Неудивительно, что именно со статс-секретарями ее величество трудилась каждый день.

В 1763 году она составила расписание, в котором позднее менялись только имена исполнителей, а ритм работы оставался прежним: «В понедельник и среду каждой недели по утру в восемь часов господин Теплов будет иметь аудиенцию. Вторник и четверг оставлены для Адама Васильевича. Пятница и суббота для Ивана Перфильевича»[156]. В течение всего дня дежурный статс-секретарь находился в приемной государыни. Праздники не были исключением, кто-то непременно дежурил близ кабинета Екатерины и в подходящий момент мог быть приглашен доложить о делах.

Сохранился анекдот, что именно так, на праздник, счастье улыбнулось Безбородко. Он был принят статс-секретарем в 1775 году по рекомендации фельдмаршала П. А. Румянцева, у которого служил прежде. Как-то на Масляной неделе императрица захотела разделить завтрак с кем-нибудь из приближенных. В приемной находился один Безбородко, молодой и отменно некрасивый хохол. Его пригласили к столу. Во время трапезы он уписывал блины за обе щеки, успевая отвечать императрице на любой заданный по текущим делам вопрос. Уникальная память и обширные сведения румянцевского протеже поразили Екатерину. Она признала справедливость характеристики фельдмаршала: «бриллиант в кожуре» — и стала доверять новому секретарю важные бумаги.

Туалет

Государыня занималась делами до полудня. К этому времени она уже часов шесть была на ногах и марала бумагу. Чтобы немного отдохнуть, ей следовало сменить род занятий: сделать туалет и показаться публике. Во внутренней уборной парикмахер Иван Козлов укладывал Екатерине волосы в невысокую простую прическу с небольшими буклями за ушами. Принц де Линь считал, что, если бы она не подбирала их вверх, а позволила «распускаться около лица», это пошло бы ей больше. Но у Екатерины был свой вкус. До старости императрица сохранила длинные густые волосы темного каштанового цвета, которые падали до полу, когда она сидела перед зеркалом в кресле. При расчесывании с них сыпались искры. Тот же электрический заряд оставался и на шелковых простынях Екатерины. Иногда при их встряхивании прислугу ударяло током[157].

Вслед за парикмахером входили камер-юнгферы. Первая, калмычка Марья Степановна Алексеева, подавала лед для обтирания лица. В те времена знатные дамы не умывались водой, а протирали кожу льдом. Марта Вильмот сообщала домой: «Каждое утро мне приносят пластинку льда толщиной со стекло стакана, и я, как настоящая русская, тру им щеки, от чего, как меня уверяют, будет хороший цвет лица»[158].

Во время утреннего туалета принято было полоскать рот и горло. С 80-х годов в обиходе появилась зубная щетка, вызвавшая неоднозначную реакцию. А. Н. Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» нападал на светских женщин за стремление «драть» себе зубы щеткой, от чего их дыхание не становится свежее. Автор противопоставлял им крестьянок, не знавших подобных ухищрений, зато здоровых и крепких: «Приезжайте сюда, любезные наши барыньки московские и петербургские, посмотрите на их зубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет. Не сдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками. Станьте, с которою из них хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не заразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало болезни»[159].

Однако, как все модное, щетка быстро привилась, и уже в кабинете Онегина читатель видит «щетки тридцати родов / И для ногтей и для зубов».

Екатерина по старой традиции еще полоскала рот. Ее калмычка Алексеева отличалась крайней нерасторопностью: забывала подогреть воду или приносила подтаявший лед. Императрица только посмеивалась: «Скажи мне, Марья Степановна, или ты обрекла себя вечно жить во дворце? Вот выйдешь замуж, отвыкнешь от своей беспечности, ведь муж не я. Право, подумай о себе»[160]. Однако все служившие императрице «комнатные женщины» предпочли остаться старыми девами и не покидать хозяйку.

Вторая камер-юнгфера, гречанка Анна Александровна Палакучи (или Полекучи), накладывала на голову флеровую наколку или надевала чепец. Государыня не любила менять слуг, весь ближний штат трудился «по комнате» много лет. Камер-юнгферы и камердинеры состарились вместе с хозяйкой, и хотя к концу царствования все это были уже весьма пожилые люди, исполнявшие свои обязанности не так проворно, как в лучшие годы (Палакучи, например, оглохла), Екатерина предпочла оставить их при себе, не взяв более молодых. Преданность этих слуг искупала и подслеповатые глаза, и трясущиеся руки.

Командовала камер-юнгферами Марья Саввишна Перекусихина, личность по-своему замечательная. Небогатая рязанская дворянка, родившаяся в 1739 году, она приехала в Петербург одна и без протекции сумела обратить на себя внимание государыни. Екатерина приняла ее на службу. Вскоре Перекусихина стала одной из ее ближайших подруг. В литературе Перекусихину часто именуют камер-фрау, что неверно, так как она никогда не выходила замуж, а приставка «фрау» означает замужнюю женщину из прислуги императрицы. До конца жизни Марья Саввишна так и проходила в юнгферах, то есть в девушках. Екатерина даже подарила ей перстень со своим эмалевым портретом в мужском костюме и вложила в него записку: «Вот жених, который тебе никогда не изменит».

О Перекусихиной говорили много дурного, так как она больше других была посвящена в личные дела императрицы. Но держалась Марья Саввишна с большим достоинством. В день смерти Екатерины она показала себя не придворной, мечущейся от старого государя к новому, а настоящим другом умирающей. «Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание всех бывших в спальне, — писал о ней граф Ф. В. Ростопчин. — Занятая единственно императрицей, она служила ей так, как будто ежеминутно ожидала ее пробуждения, сама поминутно подносила платки, коими лекаря обтирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руку, то голову, то ноги». После смерти госпожи Перекусихина тихо доживала век в своем петербургском доме, и, когда ей случалось рассказывать о временах Екатерины, никогда не касалась личных тайн хозяйки.