Элизабет Гаскелл - Север и Юг

• Название: Север и Юг
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-389-05483-7

«Север и Юг» и «Крэнфорд» — самые известные произведения Элизабет Гаскелл, замечательной писательницы Викторианской эпохи. В искусно сплетенных увлекательных сюжетах, полных трагических и счастливых сюрпризов, нашлось место и непревзойденному английскому юмору, и глубоким переживаниям. Книга станет настоящим подарком для всех любителей классической литературы в духе Джейн Остин и сестер Бронте.

---

Она просиживала долгие часы на пляже, рассматривая волны, монотонно набегавшие на покрытый галькой берег. Она всматривалась в далекие валы, сияние небес и слушала, сама того не осознавая, вечный неумолчный псалом. И постепенно она успокоилась, не зная как и почему. Маргарет безучастно сидела на земле, обхватив руками колени, пока тетя Шоу делала покупки, а Эдит и капитан Леннокс катались верхом, уезжая далеко вдоль берега или в сторону суши. Сиделки, прогуливавшиеся со своими подопечными, неоднократно проходили мимо нее и удивленно перешептывались, обсуждая, что эта дама так долго рассматривает день за днем. Когда семья собралась за обедом, Маргарет была такой молчаливой и отрешенной, что Эдит предположила, будто кузина хандрит, и с большой радостью приветствовала предложение мужа пригласить мистера Генри Леннокса приехать в Кромер на неделю по возвращении из Шотландии в октябре.

Это время размышлений дало Маргарет возможность расставить события прошлого и будущего по своим местам — по мере их возникновения и по важности. Часы, проведенные у моря, не прошли для нее даром — это понял бы любой, обладающий проницательностью и желанием прочитать выражение, которое порой появлялось на лице Маргарет. Эта перемена особенно поразила мистера Генри Леннокса.

— Я полагаю, море пошло на пользу мисс Хейл, — сказал он, когда Маргарет вышла из комнаты, оставив его в семейном кругу. — Она выглядит на десять лет моложе, чем в то время, когда жила на Харли-стрит.

— Это из-за шляпки, которую я ей подарила, — ликуя, произнесла Эдит. — Я знала, что шляпка пойдет ей, с той самой минуты, как увидела ее.

— Прошу прощения, — сказал мистер Леннокс со снисходительным пренебрежением, как всегда говорил с Эдит. — Но я думаю, что знаю разницу между прелестным платьем и прелестной женщиной. Никакая шляпка не сделает глаза мисс Хейл такими блестящими и все же такими мягкими, а ее губы — такими яркими и алыми… и не наполнит ее лицо светом и умиротворением. Она все больше становится похожей, — он понизил голос, — на ту самую Маргарет Хейл из Хелстона.

С этого времени умный и честолюбивый мужчина приложил все усилия, чтобы завоевать Маргарет. Ему нравилась ее очаровательная внешность. Он увидел глубину ее ума, который, как он считал, можно было направить на то, чтобы впитать все, к чему он всем сердцем стремился сам. Он считал богатство Маргарет только частью ее совершенства и все же вполне осознавал то влияние, которое обеспечит ему, бедному адвокату, ее богатство. Со временем он добьется надлежащего успеха и уважения, что позволит ему возместить ей сторицей тот первый шаг к богатству, которым он будет ей обязан. По возвращении из Шотландии он побывал в Милтоне по делам, связанным с ее собственностью. И с проницательностью опытного юриста, готового всегда принимать и взвешивать случайности, он понял, что наибольшую ценность имел ежегодный доход с земли и имущества, которыми она владела в этом процветающем и растущем городе. Он обрадовался, заметив, что нынешние отношения между ним и Маргарет — юридическим советником и клиентом — постепенно вытесняют воспоминания о том несчастливом и неудачном дне в Хелстоне. У него появилась исключительная возможность близко общаться с ней, помимо родственных встреч между семьями.

Маргарет желала только одного — слушать как можно дольше его рассказы о Милтоне, хотя он не видел никого из тех людей, которых она знала очень хорошо. Когда о Милтоне говорили ее тетя и кузина, Маргарет слышала в их тоне неприятие и презрение — именно те чувства, которые она сама испытывала первое время по приезде туда и о которых она стыдилась вспоминать. Но мистер Леннокс, казалось, превзошел Маргарет в своем восхищении Милтоном и его жителями. Их энергия, их сила, их упорное мужество в борьбе за выживание, их кипучая деятельность привлекли и покорили его. Мистер Леннокс без устали говорил о жителях Милтона и не видел, сколь эгоистичными и меркантильными были те непосредственные цели, к которым они стремились, прилагая поистине неутомимые усилия, до тех пор пока Маргарет, несмотря на испытываемое удовольствие, откровенно не указала, что все, чем можно восхищаться в Милтоне, запятнано грехом. Но все же Генри Леннокс заметил, что обсуждение некоторых особенностей даркширского характера неизменно возвращает свет ее глазам и окрашивает щеки румянцем.

Вернувшись в город, Маргарет выполнила одно из принятых на побережье решений и взяла свою жизнь в собственные руки. До поездки в Кромер она была так же послушна распоряжениям тети, как та маленькая испуганная девочка, которая, засыпая, плакала в первую ночь в детской на Харли-стрит. Но в эти серьезные часы раздумий она поняла, что должна сама отвечать за свою жизнь и за свои поступки. Она попыталась решить самую трудную проблему для женщин: какую долю покорности и какую — свободы можно себе позволить, занявшись какой-нибудь деятельностью. Миссис Шоу была добродушной, и Эдит унаследовала это прелестное семейное качество. Сама Маргарет, возможно, имела наихудший характер из них троих: ее проницательность и чересчур живое воображение сделали ее вспыльчивой, а стремление к уединению, чтобы избежать сочувствия, воспитало в ней гордость. Но искреннее добродушие и в прежние времена придавало ее манерам неотразимость даже в редкие минуты упрямства. А теперь, не поколебленная даже тем, что принято называть приличным состоянием, она своим обаянием заставила неуступчивую тетю подчиниться своей воле. Так Маргарет добилась признания своего права следовать своим собственным представлениям о долге.

— Только не стань чересчур эмансипированной, — умоляла Эдит. — Мама хочет, чтобы у тебя был собственный лакей. Без сомнения, ты не очень обрадуешься, поскольку от них одно расстройство. Только постарайся ради меня, дорогая, не становись слишком эмансипированной. Это единственное, о чем я прошу. С лакеем или без, не будь чересчур эмансипированной.

— Не бойся, Эдит. Я упаду в обморок тебе на руки, когда слуги будут обедать, при первой же возможности. И потом, когда Шолто станет играть с огнем, а малыш плакать, ты вдруг захочешь, чтобы рядом оказалась эмансипированная женщина, готовая к любой неожиданности.

— А ты не станешь слишком благонравной, чтобы шутить и веселиться?

— Нет. Я буду веселее, чем была, ведь теперь я иду своей дорогой.

— И ты не станешь слишком важничать и позволишь мне покупать для тебя платья?

— На самом деле я собираюсь покупать их самостоятельно. Ты пойдешь со мной, если захочешь. Но никто не угодит мне так, как я сама.

— О! Я боялась, что ты начнешь одеваться в коричневые и серые цвета, чтобы не было видно грязи, которую ты непременно соберешь в тех местах. Я рада, что ты собираешься сохранить привязанность к некоторым суетным предметам роскоши, как в былые времена.

— Я останусь прежней, Эдит, насколько вы с тетей способны себе это представить. Только раз у меня нет ни мужа, ни ребенка, чтобы исполнять свои природные обязанности, я должна кем-то стать, а не только заказывать платья.

На семейном совете, состоявшем из Эдит, ее матери и мужа, было решено, что, возможно, все эти желания только больше привяжут Маргарет к Генри Ленноксу. Они удерживали ее подальше от тех друзей, у которых могли оказаться подходящие для женитьбы сыновья или братья. Было отмечено, что ни в каком другом обществе она не находит такого удовольствия, какое испытывает в обществе Генри, принадлежавшего их собственной семье. Других поклонников, привлеченных ее красотой или молвой о богатстве, отталкивала ее неосознанно пренебрежительная улыбка, и они обращали свои взоры на других красавиц, менее привередливых, или наследниц с большим состоянием. Между Генри и Маргарет постепенно установились более близкие отношения, но ни он, ни она не допускали ни малейшего намека на развитие этих отношений.

ГЛАВА L ПЕРЕМЕНЫ В МИЛТОНЕ

Так идем мы вверх, вверх, вверх.
А так идем мы вниз, вниз, вниз!

Детская песенка

Тем временем в Милтоне дымили трубы, а непрерывный гул, мощный стук и головокружительное вращение машин постоянно соперничали друг с другом. Бесчувственными и бесцельными оставались только дерево, железо и пар, занятые бесконечным трудом. Но выносливость их монотонной работы соперничала с неутомимой стойкостью сильных людей, которые осознанно и целенаправленно были заняты бесконечными поисками… Чего? На улицах было мало праздношатающихся людей, никто не гулял просто ради удовольствия. Лица выражали сосредоточенность и беспокойство. Новостей искали с пылкой жадностью. Люди отталкивали друг друга на рынке и на бирже, как они это делали в жизни, охваченные эгоизмом соперничества. Над городом нависло уныние. Покупателей приезжало мало, а на тех, кто приезжал, продавцы смотрели с подозрением. Кредит был ненадежен, и даже у самых стойких состояния могли пострадать из-за банкротства транспортных компаний в близлежащем порту. До сих пор в Милтоне не было случаев банкротства, но из-за безмерных спекуляций, которые, как выяснилось, закончились неудачей в Америке и даже в Англии, стало известно, что некоторые торговые дома в Милтоне должны понести большие убытки, поэтому каждый день на лицах людей читался вопрос: «Что нового? Кто разорен? Как это коснется меня?» И если двое или трое собирались вместе, они скорее обсуждали имена тех, кто оставался на плаву, чем осмеливались намекнуть на тех, кто, по их мнению, был разорен, поскольку даже ленивое дуновение ветерка могло в такие времена послужить причиной падения тех, кто в других обстоятельствах мог бы пережить бурю, — один утопающий тянет за собой других. «Торнтон вне опасности, — говорят они. — У него большое дело, расширяется с каждым годом, при всем уме и дерзости он такой предусмотрительный!» Потом один отводит другого в сторону и, наклонив голову к уху своего собеседника, говорит: «У Торнтона большое дело, но он тратит всю свою прибыль на его расширение. У него нет отложенного капитала. За эти два года он обновил станки, они обошлись ему… не представляешь во что!.. ты человек умный!» Говоривший, мистер Харрисон, был брюзгой, он унаследовал богатство отца, нажитое торговлей, и боялся его потерять, изменив свои деловые методы на другие, более масштабные. И все же он завидовал каждому пенни, что зарабатывали другие, более смелые и дальновидные.