Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Классическая проза

Любовные интриги и роковые страсти, большие ожидания и фамильные секреты…

Когда овдовевший отец 17-летней Молли Гибсон решает жениться вновь, жизнь девушки превращается в хаос. Молли предстоит научиться жить рядом с властной мачехой и необузданной сводной сестрой, разобраться в мрачных семейных тайнах, испытать пылкую страсть и стать жертвой любовных интриг…

Перевод с английского Валентины Григорьевой.

Редактор: Елена Первушина.

Комментарии взяты из романа «Жёны и дочери» издательства «Wordsworth Classics».

---

Синтия быстро повернулась к Молли.

— Молли, прошу, никогда не упоминай об отношениях между мной и мистером Престоном… ни маме, никому. Никогда! У меня есть причина…

не говори больше об этом ничего.

Миссис Гибсон вернулась в эту минуту, и Молли пришлось снова резко остановиться, не услышав признания Синтии. На этот раз она была не уверена, должна ли еще что-то рассказывать, и лишь уверена в том, что Синтия всерьез рассержена.

Пришло время, когда она узнает все.

Глава XLII Гроза разражается

Осенние картины сменяли друг друга. Прошла золотая пора уборки хлеба, пешие прогулки по сжатым полям заменили прогулки в ореховые рощицы за орехами; начался сбор румяных фруктов в яблоневых садах среди радостных криков наблюдательной детворы; и вот наступили короткие дни великолепной, окрашенной в цвет тюльпанов последней поры осени. В округе царила тишина, разве что ее нарушали далекие выстрелы да шум куропаток, поднятых с полей.

Со времени неприятного разговора с мисс Браунинг дела в доме Гибсонов пошли в разлад. Синтия, казалось, держала каждого на расстоянии и особенно избегала любых разговоров наедине с Молли. Миссис Гибсон, по-прежнему лелеяла неприязнь к мисс Браунинг, и ее надзор за бедной девушкой стал почти невыносимым. «Где ты была, дитя?» «Кого ты видела?» «От кого было последнее письмо?» «Почему тебя так долго не было, если ты только пошла к такой-то?» — расспрашивала мачеха, словно Молли и в самом деле уличили в том, что она поддерживает какие-то тайные знакомства. Она отвечала на каждый заданный ей вопрос просто и правдиво, как совершенно невиновный человек; но расспросы невыносимо ее раздражали (хотя она разгадала их причину и знала, что они возникали совсем не из особых подозрений, а только для того, чтобы миссис Гибсон могла сказать, что она хорошо присматривает за своей падчерицей). Очень часто она вовсе не выходила из дома, потому, что вынуждена была рассказывать о своих планах на время прогулки, когда, возможно, у нее совсем не было планов, она только хотела прогуляться на воле и испытать удовольствие, наблюдая за ярким, торжественным увяданием года. Для Молли это было тяжелое время — живость и энергия покинули ее, оставив от стольких прежних радостей всего лишь оболочки. Ей казалось, что ее молодость исчезла, и это в девятнадцать лет! Синтия больше не была прежней, и, возможно, перемена в отношениях с ней не понравилась бы Роджеру. Мачеха казалась Молли почти доброй по сравнению с отдалившейся Синтией. Миссис Гибсон беспокоилась за нее и, разумеется, использовала всевозможные способы, чтобы наблюдать за падчерицей, но во всех других отношениях она оставалась прежней. Синтия казалась измученной заботами, хотя и не рассказывала о причинах своего беспокойства Молли. И тогда бедная девушка по доброте душевной стала винить себя в изменившемся поведении Синтии. Как сказала себе Молли: «Если мне так тяжело от постоянного беспокойства за Роджера и размышлений, где он, и как он, каково должно быть ей?»

Однажды мистер Гибсон пришел сияющий и стремительный.

— Молли, — спросил он, — где Синтия?

— Пошла выполнить какие-то поручения…

— Что ж, жаль… но ничего страшного. Надень свою шляпку и плащ, как можно скорее. Мне пришлось одолжить тележку старого Симпсона… там было бы достаточно места и для тебя, и для Синтии. Но раз так, ты должна будешь вернуться назад пешком. Я отвезу тебя на Барфорд Роуд, а там тебе придется сойти. Я не могу взять тебя к Броадхерсту, поскольку могу задержаться на несколько часов.

Миссис Гибсон не было в комнате, и, возможно, ее не было в доме, но Молли это не волновало, теперь у нее было позволение и требование отца. Надев свою шляпку и плащ, она уже через две минуты сидела рядом с отцом, заднее сиденье было сложено, и легкая повозка катилась быстро и весело, подпрыгивая на вымощенных камнем дорожках.

— О, это очаровательно! — воскликнула Молли, после того, как ее подбросило на сиденье из-за огромной выбоины.

— Для молодых, но не для ворчливых стариков, — ответил мистер Гибсон. — Мои кости страдают от ревматизма, и я охотнее проехал бы по улицам, мощеным щебнем.

— Это измена по отношению к этому восхитительному пейзажу и этому прекрасному, чистому воздуху, папа. Только я не верю тебе.

— Благодарю. Раз уж ты столь расточительна на комплименты, думаю, я высажу тебя у подножья этого холма. Мы проехали второй мильный камень от Холлингфорда.

— О, разреши мне подняться на вершину! Я знаю, оттуда мы сможем увидеть среди лесов голубую гряду холмов Малверна[116] и Дорример Холл. Лошадь немного отдохнет, и тогда я сойду без лишних слов.

Они доехали до вершины холма, и там посидели несколько минут, наслаждаясь пейзажем, почти не разговаривая. Леса стояли в золоте; старые дома из темно-красного кирпича, с покосившимися трубами, возвышались среди листвы, выходя окнами на зеленые лужайки и на безмятежное озеро. Позади раскинулись холмы Малверна.

— Теперь спрыгивай, дорогая, и постарайся добраться домой еще засветло. Просека через Кростон Хит будет короче, чем дорога, по которой мы приехали.

Чтобы добраться до Кростон Хит, Молли пришлось спуститься по узкой тропинке, затемненной деревьями, то там, то здесь на крутой песчаной насыпи были разбросаны живописные старые коттеджи. Затем нужно было пройти небольшую рощицу, там перейти ручей по дощатому мостику, и на противоположной стороне подняться на луг по вырезанным в дерне ступеням. Поднявшись, она оказалась на Кростон Хит, широко раскинувшемся выгоне, окруженном жилищами работников, мимо которых проходила ближайшая дорога на Холлингфорд.

Поначалу дорога была малолюдна. Но Молли искала уединения. Она шла под нависшими дугой ветвями вязов, с которых то здесь, то там слетали желтые листья и, проплывая, опускались ей на одежду. Прошла мимо последнего коттеджа, где маленький ребенок скатился по покатому берегу и огласил округу испуганными криками. Молли наклонилась, чтобы поднять его, и взяла на руки так нежно, что тревога в груди малыша уступила место сильному удивлению, она понесла его наверх, по грубо вырезанным в дерне ступенькам, к коттеджу, который, как она полагала, был его домом. Мать выбежала из сада, располагавшегося позади дома, все еще держа в руках последние ягоды тернослива, которые она собирала в фартук. Но, увидев мать, малыш протянул к ней свои ручки, и она, уронив все сливы, начала успокаивать его, перемежая свои «баю-бай» благодарностями Молли. Она назвала ее по имени, и Молли спросила женщину, откуда она ее знает, та ответила, что перед замужеством была служанкой миссис Гудинаф и потому была «обязана знать дочку доктора Гибсона в лицо». Обменявшись еще парой-тройкой слов с женщиной, Молли бегом спустилась на дорогу и продолжила свой путь, останавливаясь местами, чтобы собрать букетик тех листьев, что поразили ее своей яркой окраской. Она вошла в рощицу. Повернув на пустынную тропинку, она услышала пылкую речь, полную боли, и через мгновение узнала голос Синтии. Молли стояла неподвижно и оглядывалась. Густые кусты падуба сверкали темно-зеленой листвой среди янтаря и пурпура листвы. Если кто-то и был в рощице, то он, должно быть, находился за этим густым кустарником. Поэтому Молли сошла с тропинки и пошла напрямик, погружаясь в коричневые, спутанные заросли папоротника и подлеска, а затем повернула к кустам падуба. Там стояли мистер Престон и Синтия. Он держал ее крепко за руку, оба выглядели так, словно только что замолчали после пылкого разговора, заслышав шорох шагов Молли.

Минуту никто не разговаривал. Затем Синтия сказала:

— О, Молли, Молли, подойди и рассуди нас!

Мистер Престон медленно отпустил руку Синтии с улыбкой, которая была больше похожа на презрительную усмешку. И все же он был сильно взволнован, каким бы ни был предмет спора. Молли вышла вперед и взяла Синтию за руку, сосредоточив взгляд на лице мистера Престона. Было прекрасно видеть неустрашимость ее совершенной невинности. Он не смог выдержать ее взгляда и обратился к Синтии:

— Предмет нашего разговора не вполне позволяет присутствие третьего лица. Так как мисс Молли, кажется, желает составить вам компанию, я должен просить вас назначить другое время и место, где мы могли бы закончить наш спор.

— Я пойду, если Синтия разрешит мне, — сказала Молли.

— Нет, нет. Останься… я хочу, чтобы ты осталась… я хочу, чтобы ты слышала все… Мне стоило рассказать тебе раньше.

— Вы имеете ввиду, что сожалеете о том, что она не знала о нашей помолвке… что вы давно обещали стать моей женой. Прошу запомнить, что именно вы просили меня соблюдать секретность, а не я вас!

— Я не верю ему, Синтия. Не плачь, не плачь, если можешь. Я не верю ему.

— Синтия, — сказал он, внезапно меняя суровый тон на пылкую нежность, — прошу вас, не продолжайте. Вы не представляете, как это мучает меня! — он шагнул вперед, пытаясь взять ее за руку и успокоить, но она отшатнулась от него и зарыдала еще безудержнее. Синтия чувствовала, что присутствие Молли является для нее настолько сильной защитой, что теперь она осмелилась позволить себе ослабеть, дав волю эмоциям.