Отто Бисмарк - С русскими не играют

• Название: С русскими не играют
• Автор: Отто Бисмарк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086072-2

Первый канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк вошел в историю как «железный канцлер». О нем – создателе II Рейха – написано тысячи книг, но ни одна из них так и не смогла раскрыть все тайны этой самой яркой и неординарной личности 19 века. И ни один из историков не смог разгадать секреты его политической гениальности и прозорливости. Споры о нем бесконечны.

Как из «бешеного юнкера» Бисмарк превратился в «бешеного депутата» Берлинского ландтага? Почему потомок рыцарей решал «великие вопросы времени» железом и кровью? Для чего он развязал друг за другом три войны – с Данией, Австрией и Францией? Почему он поддерживал двух российских императоров – Александра II и Николая II? Какие интриги он плел, будучи послом Пруссии в России? Чем закончилась страстная любовь Бисмарка и юной русской княгини Екатерины Орловой-Трубецкой? Какие предупреждения Бисмарка о грядущих военных конфликтах полностью сбылись? А какие его оценки будущего, которое ожидает мир, не потеряли актуальности и в наши дни?

---

По отношению к России мы были в таком же положении, как и по отношению к Англии, так как с обеими этими странами у нас не наблюдалось принципиального расхождения интересов, кроме того, с обеими нас связывала долголетняя дружба. Вряд ли мы могли ожидать от Англии чего-либо кроме платонического доброжелательства да поучительных писем и газетных статей. Царская же помощь, как показала венгерская экспедиция императора Николая [19], при известных условиях, простиралась за пределы благожелательного нейтралитета. Что это будет сделано ради нас – не приходилось рассчитывать, но ничто не мешало учесть и такую возможность, что при французских попытках вмешаться в германский вопрос, император Александр сможет оказать нам хотя бы дипломатическую поддержку при отражении этих попыток. Настроение этого монарха, дающее почву такому моему допущению, обнаружилось еще в 1870 г. [20], в то время как нейтральная и дружественная Англия при всех своих симпатиях оказалась тогда на стороне Франции. Таким образом, мы имели, на мой взгляд, все основания поддерживать всякое проявление симпатии, которую в противоположность многим своим подданным и высшим чиновникам питал к нам Александр II, хотя бы в той мере, в какой это было нужно, чтобы предотвратить присоединение России к лагерю, враждебному нам. В то время нельзя было уверенно предвидеть, можно ли будет использовать практически этот политический капитал царской дружбы и если да, то как долго. Простой здравый смысл повелевал нам по крайней мере не допустить, чтобы он попал в обладание наших противников, которых мы видели в поляках, полонизирующих русских, и в конечном счете, вероятно, также и во французах. Австрия тогда имела первостепенное соперничество с Пруссией на германском поприще, и справиться с польским движением ей было легче, чем нам или России, так как, несмотря на воспоминания о 1846 г. [21] и денежные награды, назначенные за головы польских дворян, католическая империя [22] пользовалась все же у этих дворян и среди католического духовенства гораздо большими симпатиями, чем Пруссия и Россия. Согласовать австро-польские и русско-польские планы братания всегда будет сложно, но манеры австрийской политики в 1863 г. в союзе с западными державами в пользу поляков доказали, что Австрия не боялась соперничества с русскими во вновь воскресшей Польше. Она троекратно – в апреле, июне и 12 августа – предпринимала совместно с Францией и Англией шаги в пользу поляков в Петербурге. «Мы рассмотрели, – говорится в австрийской ноте от 18 июня, – условия, при которых Царству Польскому могли бы быть возвращены спокойствие и мир, и пришли к тому, чтобы сформулировать эти условия в шести нижеследующих пунктах, которые и представляем на рассмотрение санкт-петербургского кабинета: 1) полная и общая амнистия; 2) национальное представительство, участвующее в законодательстве страны и располагающее средствами действительного контроля; 3) назначение поляков на государственные должности, с тем чтобы была создана особая национальная администрация, пользующаяся доверием страны; 4) полная и неограниченная свобода совести и отмена всех стеснений в отправлении католического культа; 5) исключительное употребление польского языка, как официального, в управлении, в органах юстиции и при преподавании; 6) введение упорядоченной и узаконенной системы рекрутского набора.

Предложение Горчакова о том, чтобы Россия, Австрия и Пруссия договорились об определении судьбы своих польских подданных, австрийское правительство отклонило, заявив «что согласие, существующее между тремя кабинетами – венским, лондонским и парижским, создает между ними такую связь, от которой Австрия сейчас не может быть свободна, чтобы вести отдельные переговоры с Россией». Так было, когда император Александр собственноручным письмом в Гаштейн уведомил его величество о своем решении обнажить меч и потребовал от Пруссии союза. Нельзя усомниться в том, что близкие отношения с обеими западными державами способствовали решению императора Франца-Иосифа позволить себе 2 августа выпад против Пруссии при помощи съезда князей. Несомненно, при этом он находился в заблуждении, не зная, что императору Наполеону уже надоели польские дела и что он подумывает о том, как бы учтиво совершить отступление. Граф Гольц 31 августа писал мне: «Из отправленной мною сегодня почты вы увидите, что здесь я с Цезарем [23] единодушен (никогда еще, даже в самом начале моей миссии, он не был так любезен и откровенен со мной, как в этот раз), что Австрия своим съездом князей оказала нам в деле наших отношений с Францией большую услугу; нужно лишь уладить мирно польские разногласия, чтобы благодаря одновременному отсутствию Меттерниха и последовавшему сегодня отъезду его высочайшей приятельницы [24] вновь возвратиться к такому политическому положению, при котором мы спокойно смотрели бы навстречу событиям грядущего. Я не мог пойти навстречу намекам императора относительно польских дел в той степени, в какой сам того бы хотел. Мне казалось, он ждал предложения о посредничестве; однако заявления короля удержали меня. Во всяком случае, мне кажется, надо ковать железо, пока оно горячо. В настоящее время амбиции императора скромнее, чем когда-либо, и надо опасаться, что он снова вернется к более серьезным требованиям, если, к примеру, Австрия постарается загладить повышенной уступчивостью в польском вопросе неуклюжесть, имеющую место во Франкфурте [25]. Сейчас он лишь хочет выйти из положения с честью, сам признает эти шесть пунктов негодными и поэтому охотно будет глядеть сквозь пальцы на то, как они будут применяться на практике. Его, пожалуй, даже устраивало бы, если он не будет вынужден в слишком обязывающей форме следить за строгим их исполнением. Я боюсь только того, что если наш подход к делу останется таким же, как до сих пор, то русские отнимут у нас заслугу сглаживания конфликта, выполнив и без нас то, в чем мы собирались их уговорить. Поездка великого князя [26], который, очевидно, не отозван, внушает мне в этом большие подозрения в этом плане. А если император Александр объявит сейчас конституцию и сообщит об этом собственноручным обязывающим письмом императору Наполеону? Чем продолжать разногласия, было бы лучше (но не более выгодно для нас) сказать предварительно императору Наполеону: «Мы готовы это посоветовать; будешь ли ты этим доволен?»

Это внушение еще две недели назад было сделано непосредственно генералом Флери одному из членов прусской миссии и сводилось к тому, чтобы посоветовать императору Александру сделать указанный шаг, но мы не последовали ему. Так дипломатический поход трех держав затерялся в песках. Весь план графа Гольца казался мне политически неправильным и недостойным, задуманным скорее в парижском, нежели в нашем духе. Польский вопрос не представляет для Австрии тех трудностей, которые для нас неразрывно связаны с вопросом о восстановлении независимости Польши ввиду взаимно пересекающихся польских и немецких притязаний в Познани и Западной Пруссии, а также положения Восточной Пруссии. Наше географическое положение и смешение обеих национальностей в восточных провинциях Пруссии, включая Силезию, принуждает нас по возможности откладывать постановку польского вопроса. Поэтому и в 1863 году постановку этого вопроса Россией было целесообразно не поощрять, а напротив, предотвращать по мере сил. До 1863 г. было время, когда в Петербурге на основе теорий Велепольского [27] на пост вице-короля Польши намечали великого князя Константина с его красивой супругой (великая княгиня носила тогда польский костюм), с восстановлением, быть может, польской конституции, предоставленной Александром I и формально остававшейся в силе при старом великом князе Константине [28]. Военная конвенция, заключенная в Петербурге в феврале 1863 г. генералом Густавом фон Альвенслебеном [29], имела для прусской политики скорее дипломатическое, нежели военное значение [30]. Она воплощала собой победу прусской политики над польской, одержанную в кабинете русского царя и представленную Горчаковым, великим князем Константином, Велепольским, а также другими влиятельными лицами. Результат, достигнутый таким образом, опирался на непосредственное решение императора вопреки стремлениям министров.

Соглашение военно-политического характера, заключенное Россией с германским противником панславизма против польского «братского племени», решительно ударило по намерениям полонизирующей партии при русском дворе. В этом смысле довольно незначительное, с военной точки зрения, соглашение с лихвой исполнило свою задачу. В тот момент в нем не было военной надобности, ведь русские войска были достаточно сильны, и успехи инсургентов [31] существовали иной раз лишь в весьма фантастических донесениях, которые заказывались из Парижа, фабриковались в Мысловицах [32], помечались то границей, то театром военных действий, то Варшавой и появлялись сперва в одном берлинском листке, а затем уже обходили европейскую прессу. Конвенция была успешным шахматным ходом, решившим исход партии, которую разыгрывали друг против друга в недрах русского кабинета антипольское монархическое и полонизирующее панславистское влияния. У князя Горчакова в его отношении к польскому вопросу абсолютистские приступы приходили на смену, нельзя сказать, чтобы либеральным, но парламентским приступам. Он считал себя большим оратором, да и был таковым, и ему нравилось представлять себе, как Европа будет восхищаться его красноречием, расточаемым с варшавской или русской трибуны. Виделось, что либеральные уступки, которые были бы предоставлены полякам, не могут не распространиться и на русских, – по одному этому уже конституционно настроенные русские были друзьями поляков.