Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

• Название: Суворов и Кутузов (сборник)
• Автор: Леонтий Раковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086557-4

В книгу вошли две самых полных и подробных биографии знаменитых русских полководцев А. В. Суворова и М. И. Кутузова принадлежащих перу талантливого писателя и историка Леонтия Раковского.

«Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны. Но внутреннее человечество мое сокрыто. Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего. Во всю жизнь мою никого не сделал несчастным. Ни одного приговора на смертную казнь не подписал. Ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик. При приливе и отливе счастья уповал на Бога и был непоколебим».

А. В. Суворов

---

Улыбнулся:

– Все, поди, Наташенька рассказала – что любит, чего не любит.

Вернулся в спальню. Снял шинель и шляпу:

– Да сиди, Петр Никифорович, я к тебе сейчас сяду. Вот, чтобы не измять, – вынул из кармана толстый пакет. – Царица спросила: не забыл ли кого наградить? И я вспомнил – капитан Лосев. Довольно наказан за хвастовство. Виноват, мол, говорю, упустил одного капитана. Хороший, храбрый солдат. Давно пора бы наградить, да больно расхвастался, так я его попридержал… «Вина, говорит, ваша, Александр Васильевич, невелика. Он наказан поделом. Садитесь и напишите сами ему достойную награду за доблесть и ожидание, а я подпишу». Читай, все ли я помянул. Читай, Петр Никифорович, вслух, каково значит?

Ивашев развернул толстый лист. Прочел:

«Его высокоблагородию капитану Апшеронского мушкатерского полка Сергею Лосеву:

За Мачин – майорский чин.

За Кобылку и Брест – Георгия крест.

За Прагу – золотую шпагу.

За долгое терпенье – сто душ в награжденье.

Екатерина».

– Будет доволен? – спросил Суворов.

– Еще бы, ваше сиятельство!

– Возьми отошли. Эй, Прошка, раздеваться!

Из-за портьеры бесшумно появился придворный лакей, важный, точно министр.

Суворов подбежал к нему:

– Что прикажете?

– Для услуг вашего сиятельства.

Суворов окинул его с ног до головы. В таких белых перчатках помогать стаскивать ботфорты?

– Милостивый государь, возвратитесь в свою комнату. А мне прошу прислать моего мальчика!

И, повернувшись, быстро подошел к камину. Сел на корточки, протянул к огню руки:

– Хорошо. Тепло. А на дворе, Петр Никифорович, морозина – градусов двадцать пять!

Послышались знакомые – не лакейские, осторожные, – а твердые Прошкины шаги. Дверь отворилась, и предстал главный камердинер Прошка.

Он был необычайно торжествен, выбрит и чист. Мундир застегнут на все пуговицы, ни один рукав не вымазан в известке, лицо лоснилось, точно его смазали салом.

Дворцовая обстановка – люстры, гобелены, золоченая мебель – не смущала Прошку. Стесняло одно – выпиравшая, рвавшаяся изнутри икота. Сдерживался, подавлял ее.

– Вот это – иной разговор! Вот это – солдат. А то напудренный маркиз в белых перчатках станет снимать с меня сапоги!

– Лакеев полон дворец, а надобно меня тревожить… А еще – «мальчик». Какой я «мальчик»? Я главный камардин! Мне сорок годов, – выпалил одним духом и потом уже, прикрыв рот рукой, икнул Прошка.

– Ну, насчет сорока годов ты это, брат, своей куме рассказывай, – рассмеялся Суворов. – А гляди-ка, Петр Никифорович, как наш Прохор Иваныч в столице похорошел, а? – повернул он Прошку за рукав. – Красив, помилуй Бог, красив!

Прошка не устоял против лести – усмехнулся.

– Давайте, – икнул он, – лучше мундер, чем глупости-то сказывать, – подавил он благодушное настроение.

Он бережно снял мундир и повесил его.

Суворов сел в кресло, подставил Прошке ногу. Прошка привычно стянул ботфорт.

– Ну, что жена-то, Катюша, здесь? Видал уж? – подмигнул Ивашеву Суворов.

Прошка ухмыльнулся:

– Здеся.

– Как она? Все такая же толстая?

– А что ей делается?..

– Угощал?

– Угощал.

– Пряников, сладкой водочки поднеси. От меня, слышишь?..

– Премного благодарен, – икнул Прошка. – Поднесу.

Он надел барину туфли.

– Принеси варенья и воды. А их высокоблагородие ужинали? – показал он на Ивашева.

– Я сыт, ваше сиятельство. Благодарствую! – поспешил ответить Ивашев.

– Ужинали.

– Тащи вишневого. Или крыжовника. А подполковнику стаканчик наливки. И ступай милуйся со своей Катенькой!..

– Скажете!.. – в последний раз икнул Прошка и вышел.

Подав барину варенье и воду – всегдашний ужин Суворова – и стакан наливки подполковнику Ивашеву, Прошка вернулся в лакейскую. Он сидел в кругу придворных лакеев. Стол был обильно уставлен закусками и бутылками.

Катюша, толстощекая, разбитная бабенка лет тридцати пяти, румяная от выпитого вина, от непривычной высокой компании, от восхищения своим муженьком, сидела в углу.

А тот, нимало не стесняясь ни такой необычной компании, ни возлияний, лил пули:

– Я же сказывал вам: без меня фитьмаршал не разденутся. Без меня и спать не лягут. Без меня они, можно сказать, ничего не стоят… Бывало, в энтой самой Туреччине, аль в Фильяндии, аль хотя бы и в Польше, в Аршаве… Первое дело: а где Прохор Иваныч? А Прохор Иваныч сыт? А ты, Прохор, пил-ел?

– Прохор Иванович, – перебил его главный дворецкий, – извольте выкушать.

Прошка не отказался, выкушал и продолжал:

– А что вот в отражениях…

И он выпучил для большего впечатления глаза.

– Вот при етом самом, – повертел он пальцами, – при как его… При Рымнике, – словно вдруг вспомнил он. – Едем мы с ним в разведку. Он да я, ей-богу. Ядра гудять, пули визжать…

Ливрейные слушали затаив дыхание. Ужасались. Восхищались.

«Главный камардин» заливался соловьем.

V

Первый день жизни в Таврическом дворце доставил много хлопот адъютанту Столыпину. С утра ко дворцу стали съезжаться вельможи, разные военные чины – представиться фельдмаршалу Суворову.

Фельдмаршал давно уже встал. Уже напился чаю, но ни выходить в залу, ни принимать кого-либо не хотел.

Съезжались те, кто никогда, не будь бы Суворов фельдмаршалом, не подумал бы приехать, кто раньше едва раскланивался с ним. А теперь спешат, торопятся. С вечера, поди, пили-гуляли, не выспались и – чуть свет приехали!

Притворство!

А притворства он не любил.

И Суворов сидел, читал французские и немецкие газеты – утрехтские, лейденские, берлинские, гамбургские, кенигсбергские, эрлангенские, что ежегодно выписывал для себя на адрес Хвостова.

Столыпину то и дело приходилось входить в спальню к фельдмаршалу и докладывать.

– Обер-полицеймейстер бригадир Глазов.

– Полиция мне зачем? – не подымая головы от газет, неласково спрашивал Суворов. – С Прошкой и без полиции управлюсь.

– Обер-прокурор Святейшего Синода.

– Я в архимандриты не собираюсь.

– Почт-директор.

– Газеты получил. Лошадей не надо – уезжать никуда пока не думаю.

– Спрашивали: когда же вы будете выходить?

– Чего я там не видал? О чем мне с ними говорить! Никого не приму! – отворачивался Суворов.

– Державин.

– Гаврилу Романовича проси! – вскочил с места. – Гаврила Романович, друг мой! – кинулся он навстречу поэту.

Суворов обнял его и повел в следующую комнату. Закрыл за собою дверь.

Александр Васильевич и Державин о чем-то оживленно говорили. Слышался смех Суворова, – он сразу оживился, повеселел.

А бедный адъютант не знал, что и делать с приемной, что говорить этим важным гостям.

Вот снова подъехали к крыльцу. Столыпин увидал восьмерку лошадей, императрицыну карету с гербами. Он еще не сообразил, кто это пожаловал, как отовсюду раздался удивленный шепот:

– Зубов! Платон Зубов! Сам Зубов!

Столыпин сорвался с места и побежал предупредить Суворова.

– Одевайтесь, ваше сиятельство, Зубов! – сказал он, вбегая к Суворову.

– А что, разве я не одет? – посмотрел на себя фельдмаршал.

Он был в своем всегдашнем простом кафтане. На шее – один орден Анны.

Державин смотрел, недоумевая.

– Платон Александрович тоже принимал меня в затрапезном…

Столыпин повернулся, чтобы встретить Зубова, но он входил уже, украшенный орденами, с лентой через плечо, в пышном шелковом кафтане.

Столыпин выскользнул из спальни. Он только услышал, как Зубов сухо спросил:

– Как ваше здоровье, граф?

В словах должно было быть участие, но в тоне слышалось только негодование.

Зубов пробыл у фельдмаршала минут пять. Он вышел и быстро прошел через залу, провожаемый униженными поклонами сановников.

С его отъездом зала быстро опустела. Вельможи разъезжались несолоно хлебавши.

И когда уже почти никого не осталось в зале, к крыльцу подкатила карета вице-канцлера Остермана. Столыпин узнал ее по голубым епанчам гайдуков и их высоким картузам с перьями и серебряными бляхами.

– Погоди, Гаврила Романович, я сейчас! – сказал Суворов Державину и как был, так и выбежал из дворца навстречу Остерману.

Гайдуки только успели раскрыть дверцы перед вице-канцлером, как Суворов вскочил в карету к Остерману и захлопнул дверцы.

Он просидел минут десять и вылез из кареты. Остерман поехал назад. Визит был окончен.

– Этот визит – самый скорый, лучший и взаимно не отяготительный, – говорил Державину Суворов. – Человек он древний, помилуй Бог, зачем же его заставлять утруждаться.

– Александр Васильевич, мне тоже, пожалуй, надобно уезжать, – поднялся Державин.

– Нет, дорогой Гаврила Романович, тебя я не отпущу. Тебе я рад. Будем вместе обедать. Кого ж это еще Бог дает? – спросил он у Столыпина, который снова шел с докладом.