Гор Видал - Вице-президент Бэрр

• Название: Вице-президент Бэрр
• Автор: Гор Видал
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман о войне североамериканских колоний за независимость от Англии и о первых десятилетиях истории Соединенных Штатов Америки. В центре внимания автора — крупнейшие политические деятели Джордж Вашингтон, Томас Джефферсон, Александр Гамильтон и Аарон Бэрр, образы которых автор трактует полемически, придавая роману остро современное звучание.

---

— Мы не пользуемся влиянием у теперешнего правительства. — Брайант тоже мирно разглядывал обложку «Путешествия в прерии».

— Если я не напечатаю памфлет и если Ван Бюрена выберут… — Я смотрел на него растерянно. Чего просить?

— Я поговорю кое с кем, кто мог бы оказать содействие.

— И скоро? Я встречаюсь со своим издателем в понедельник.

— Я постараюсь сделать все для вас. То есть для мистера Ван Бюрена.

— Хочу предупредить: я ненавижу политику.

Брайант перевернул книжку Ирвинга.

— В молодости я хотел быть лишь чистейшим поэтом, подобно Мильтону. Нет, скорее подобно Томасу Грею. Все-таки Мильтон был политическим поэтом. И вот я здесь. — Он показал на груды газетных подшивок, загромоздивших крохотный кабинет, как пожелтевшие надгробия, мемориалы мертвых новостей. — Надо ведь как-то жить. А потом постепенно втянулся.

— Я никогда не втянусь.

— Но вы так увлечены полковником Бэрром.

— Только его личностью.

— А ведь я когда-то был бэрритом. — Брайант вдруг улыбнулся. — В тринадцать лет я выступил против Джефферсона стихотворением «Запрет». — Голос его вдруг упал на один регистр.

Сгинь, безмозглый философ, ты забыл свою душечку Сэлли.
Разве ласки ее, что как соболь нежны, надоели?
Ради бога, уйди, и достойные люди займутся делами страны.

Он засмеялся.

— Ни в коем случае не следует печататься в тринадцать лет. И даже в тридцать. И быть может, никогда!

— У вас, верно, всегда была склонность к политике.

— Может так показаться. Но теперь… — Брайант повернулся ко мне. — Молодой человек, признаюсь, я до сего дня боюсь полковника Бэрра. Боюсь его ума. Боюсь его примера.

— Мне он кажется великим человеком, мистер Брайант. Да и все так считали бы, не проиграй он партию, которую выиграл Джефферсон.

— Вот именно! Вы попали в точку. То, что для Бэрра было игрой, для Джефферсона явилось столкновением добра и зла. — Уильям Каллен Брайант, склонный к сентенциям морализатор, вдруг сменил Брайанта-редактора. — Я признаю, у Бэрра живой и острый ум, но он не поднялся — не смог подняться — до духовного величия. А что до его нравственности…

— То она едва ли ниже, чем у любого человека его поколения, а также и нынешнего. — Я собрался уходить.

Брайант посмотрел на меня недоуменно. Всегда он сам заканчивает разговор. Он сказал примирительно:

— В конце концов, мы только критики, оценивающие игру великих исполнителей.

Он проводил меня до двери.

— В Неаполе, на Мургалине (как пишутся эти итальянские названия?), по правой стороне, если идти к Потсволле, живет один честный сапожник. Каждое утро при восходе солнца его маленькая собачка выбегает из дома и лает на Везувий.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я отправился на Четвертую улицу. Жена Леггета не хотела меня впускать, но он услышал мой голос.

— Заходи! Я умираю от скуки! Не говоря уже о желтой лихорадке, о малярии…

Я вошел в спальню, когда он завершал перечисление своих недугов.

— …катаре и чахотке. — Леггет выглядел так, будто вот-вот умрет, лицо всунулось, покрылось капельками пота, в комнате стоял устойчивый запах хинина и тления.

Я уселся на почтительном расстоянии от него и рассказал о разговоре с Брайантом. Леггет смеялся, кашлял, сопел, брызгал слюной и шутил.

— Похоже, ты прижал его к стенке. Хорошо. Он рассказывает про собачку в Неаполе, только когда нервничает. Этот рассказ у него вроде тика. — Он откинул с груди одеяло. — Что ж, я тебя впутал, я тебя и вызволю.

— На той неделе я встречаюсь с издателем.

— Чего ты хочешь?

— А ты как думаешь? Денег. Элен беременна.

— Отличная работа. — Леггет был само сочувствие, как и положено умирающему от неисчислимых недугов. — Собираешься жениться?

— Хотел бы.

— Она не хочет? — Брови его удивленно взметнулись.

— Нет. Или только так говорит. Но все равно мне надо заняться адвокатской практикой, больше печататься…

— Вы останетесь в Нью-Йорке?

— А что делать?

— Ну, можно получить место на государственной службе…

— Еще на этой неделе?

— Срок короткий.

— Разумеется. — С чистой совестью сорву с Леггета и Брайанта побольше — и еще с издателя, которого нашел мне Свортвут. Буду с ними безжалостен, как и они со мной.

Смешно. Наблюдая, как Элен трудится у манекена (теперь она всецело ушла в работу), я думаю о том, что у нас обязательно будет дочь, и испытываю удовольствие от мысли, что выхода у меня нет и мне придется включиться в борьбу, которую ведут все обитатели этого города, хоть мне и чуждо их основное побуждение — желание разбогатеть. Я всегда хотел жить сам по себе, внутренней жизнью. Теперь же до конца моих дней мне надо работать ради двух других существ, и мысль об этом долгом рабстве меня не угнетает, наоборот. В голову лезут глупые мысли. О том, например, что Элен, наверное, понравилась бы моей матери.

— Брайант обещал подумать? — Леггет вытер лицо полотенцем.

— Да.

— Значит, он что-нибудь сделает. И я тоже. Между нами, не вижу причин, почему бы тебе не получить место консула.

Я удивленно уставился на Леггета. В самых возвышенных мечтах я не воспарял так высоко.

— Пост консула обычно награда за услуги, оказанные партии, но в твоем случае, — Леггет улыбнулся беззубой улыбкой, — он станет наградой за услуги, блистательно не оказанные.

— Ты в самом деле можешь это устроить?

— Со временем, да. Возможно.

— Со временем… — Я нахмурился.

— Бога ради, Чарли, не печатай проклятый памфлет! И, клянусь головой неаполитанской собачки мистера Брайанта, мы придумаем для тебя что-нибудь стоящее. Торжественно клянусь, Чарли! — Он стукнул себя по широкой, хоть и изнуренной чахоткой груди, и я поклялся, что не напечатаю памфлет. Но стоит ли всерьез принимать ангельские песнопения «Ивнинг пост»? Неужели у них такое влияние? Я боюсь даже мечтать о консульстве, потому что тогда уж этому определенно не бывать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Полковник Бэрр развеселился, узнав, что Брайант некогда был бэрритом.

— Теперь я буду читать его с симпатией, которой прежде не хватало. — Полковник положил «Ивнинг пост» на почетное место на столике у своего изголовья. Затем. — Налей мне кларета. Сегодня меня знобит.

Я наполнил два бокала. Полковник, кажется мне, все слабеет телом, но голова у него ясная. Сегодня по крайней мере. В другие дни он многое забывает, путает и сам из-за этого раздражается.

— Старость — вещь мало приятная, Чарли.

— Лучше умереть молодым?

— Нет. Просто надо избегать старения. Должен же быть какой-нибудь способ. Мне казалось, я его нашел.

— Какой?

— Любовь женщины. Но наступает время, когда и женская любовь уже не может вас уберечь, и мы скукоживаемся в сморщенное яблоко. Хорошо! — воскликнул он, осушив бокал.

— Какое правительство хотели вы создать в Мексике?

— Правительство? — Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Покачал головой. Очевидно, задумался о прошлом. — Ну, это смотря по тому, что бы мы там нашли.

— Все убеждены, что вы собирались провозгласить себя императором.

— О нет! Я был слишком скромен и не присвоил бы себе титул великого Наполеона. С меня достало бы и королевского звания. «Yo el Rey…», как начинает испанский король свои писания. Сурово, но достойно. «Я, король…»

— Но почему именно король?

— Чтобы принести цивилизацию на богом забытый континент! — Вдруг я увидел на лице полковника вспышку чувств, выражение злости и презрения, обычно прятавшееся за утонченной иронией и благодушием. — Эта страна, зажатая между бесчестным лицемерием Джефферсона и ядовитым эготизмом Гамильтона, с самого начала никуда не годилась. Теперь, благодаря старине Джексону, она начинает меняться. Надеюсь, к лучшему. Но уверяю тебя, та наша ранняя республика не годилась для человека, который хотел жить в приличном мире, создать истинную цивилизацию и разделить ее с сонмом избранных душ — а к этому-то я и стремился в Мексике. Увы, мне не пришлось стать королем — хоть я чуть не стал президентом, — но все же я прожил счастливо, потому что мне удавалось делать на земле то, что я действительно люблю: воспитывать других, извлекать радость, развивая лучшее в мужчинах и женщинах, вдыхая в них жизнь, — и хоть я не преуспел в создании королевства, я оставил на своем пути иные ценности, доказал сомневающимся, что у женщин есть душа, и научил добрую сотню молодых людей, как прожить жизнь самым достойным образом, без жалоб и бесчестия.

Долгое время после этой нехарактерной для него вспышки (наверное, от выпитого залпом огромного бокала кларета) полковник молчал, глядя на угли на каминной решетке. Затем, без лишних слов, он перешел к ежедневной работе.