Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

• Название: Гостеприимная Арктика
• Автор: Вильялмур Стефанссон
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1948

Гостеприимная Арктика (полное название «Гостеприимная Арктика: Рассказ о пяти годах в полярных краях», англ. The Friendly Arctic: The Story of Five Years in Polar Regions) — книга канадского полярного исследователя Вильялмура Стефансона, в которой описывается Канадская арктическая экспедиция под руководством Стефансона, проходившая в 1913—1918 гг. Опубликована впервые в нью-йоркском издательстве Макмиллана в 1921 г. с предисловием экс-премьер-министра Канады Роберта Бордена.

Как отмечал современный автору рецензент, «один из важнейших уроков книги Стефансона — до какой степени являются целиком ошибочными многие из общепринятых мнений об арктическом регионе»:

На первый взгляд может показаться, что слово «гостеприимный» в названии книги употреблено лишь затем, чтобы подчеркнуть, что в арктических областях Стефансон встретил дружески расположенных людей, — тем более что он уже описал в своей предыдущей книге доброту и гостеприимство эскимосов. Однако значение этого слова здесь гораздо шире, с его смыслом непосредственно связано то, что и делает саму экспедицию настолько выдающейся и пионерской. Стефансон имеет в виду, что северный полярный регион сам по себе дружественен и гостеприимен по отношению к человеку — что он, вопреки всем предвзятым мнениям, вовсе не является бесплодным, безжизненным, неприступным необозримым пространством, угрожающим смертью от голода или невыносимого холода.

---

В течение всего утра стояла прекрасная погода, и в полдень солнце впервые в этом году показалось над горизонтом. Я шел к «Полярной Звезде» не прямо, а зигзагами, влезая время от времени на торосы и осматривая в бинокль окружающую местность. После полудня погода внезапно переменилась, и начался снегопад. Полагая, что я нахожусь еще в 12–14 милях от «Полярной Звезды», я пошел прямо и ускорил шаг. Но темнота наступила очень быстро, а снегопад все усиливался. Когда я находился в 7–8 милях от предполагаемого места стоянки судна, уже нельзя было различить береговых откосов на расстоянии более 10–15 шагов. Но так как ветер обычно гонит снег сравнительно невысоко над землей и лишь в самые сильные бури снежная «завеса» поднимается на высоту 15–30 м, я надеялся, что смогу разглядеть такой высокий предмет, как, мачты «Полярной Звезды», тем более, что Уилкинс должен был в ожидании моего прибытия зажигать на мачте каждую ночь топовый фонарь.

Думая, что судно стоит возле побережья Земли Бэнкса, я старался не отклоняться от берега. Но в темноте это было нелегко. Единственный надежный способ заключался в том, чтобы идти зигзагами, под острыми углами. При каждом зигзаге я сначала шел в сторону берега, пока не убеждался, что нахожусь на суше, а затем шел в сторону моря, пока не убеждался, что нахожусь на льду. При этом, как я всегда делаю в подобных обстоятельствах, я часто опускался на колени и рыл ножом ямку, чтобы выяснить, стою ли я на льду или на земле. Вследствие зигзагов мне приходилось пройти около 4 миль, чтобы продвинуться вперед на 1 милю. Но, несмотря на свою медленность, этот способ передвижения не надоедал мне, так как он представляет для меня интересную игру. Как известно, простое избавление от неприятного состояния или от близкой и реальной опасности уже является одним из самых острых наслаждений. Поэтому прибытие к цели пути всегда оказывалось для меня тем приятнее, чем труднее было найти дорогу. Также и на этот раз я живо предвкушал тепло и комфорт предстоящего отдыха на «Полярной Звезде», встречу с Уилкинсом и, в особенности, с Эмиу, так как мне казалось почти несомненным, что я найду его там живым и здоровым.

Около 5 часов вечера, в самую непроглядную метель, я решил, что до судна мне остается пройти примерно 5 миль. При 4 милях зигзагов на каждую милю пути, я продвигался вперед около 3/4 мили в час, т. е. должен был прибыть на место до полуночи. Однако полночь наступила, а я все еще не обнаружил «Полярной Звезды». Не заметить ее у берега и пройти мимо я, очевидно, не мог; поэтому я продолжал идти все дальше и дальше часов до 5 утра. Наконец, мне стало ясно, что, из какого бы расчета ни исходить, я забрел слишком далеко.

Я попытался вспомнить все, что Уилкинс говорил мне о местонахождении «Полярной Звезды»; но в моей памяти отчетливо удержались лишь следующие его слова: «Полярная Звезда» вполне защищена от напора льдов, так как она вытащена из воды под защиту островка, расположенного возле побережья. Это сообщение я до сих пор понимал в том смысле, что судно находится на побережье Земли Бэнкса и защищено от напора льдов соседним островком; но, как я теперь догадался, слова Уилкинса означали, что судно находится на берегу островка, со стороны Земли Бэнкса. Уилкинс не сказал, далеко ли отстоит этот островок от побережья, а потому я не мог надеяться увидеть судно, пока погода не прояснится настолько, чтобы можно было различать предметы на расстоянии нескольких сот метров. Таким образом, единственное, что мне оставалось делать, это остановиться и дожидаться перемены погоды, а затем идти назад по берегу и искать судно.

Лучший способ убить время — это спать. Я не чувствовал себя утомленным, и спать мне не хотелось; но я все же улегся на небольшой бугорок спиной к ветру и, прикрыв лицо рукой, чтобы защититься от наносимого снега, попытался заснуть.

В прошлом полярные исследователи были убеждены, что тот, кто заблудился в арктической местности, должен стараться не засыпать, так как сон в подобных условиях приводит к смерти. При этом думали, что холод не только не препятствует сну, но даже сам вызывает сонливость. В ранней молодости я тоже придерживался этого мнения, так как мне его внушали с детства. Возвращаясь домой в санях после вечеринок и танцев, я воображал, что меня клонит ко сну под влиянием «лютого холода Дакоты», которого я боялся, так как много читал о нем в нью-йоркских журналах; в действительности, мне тогда хотелось спать лишь потому, что время было позднее и уже прошел тот час, когда я обычно ложился.

Все мы знаем, что, когда нам холодно в постели, нам трудно заснуть. То же самое происходит с человеком, который «для здоровья» спит на веранде, но покрылся слишком тонким одеялом; и, наконец, то же испытывает человек, лежащий на арктическом снегу и одетый в платье, которое недостаточно его защищает от холода во время неподвижного состояния. Первым результатом сонливости или засыпания является замедление пульса, которое, по-видимому, непосредственно приводит к общему понижению температуры тела. Люди, просыпающиеся оттого, что им было холодно в постели, сразу же чувствуют, что им стало теплее; для этого достаточно лишь перехода в состояние бодрствования (если только они не испытывали слишком сильного холода). Те же явления происходят с человеком, пытающимся заснуть в таких условиях, в каких я был в данном случае. Начало засыпания сопровождается ознобом, вызывающим пробуждение, так что в подобных условиях мне никогда не удавалось проспать более четверти часа, а еще чаще случалось, что я совсем не мог заснуть. Будь я одет теплее, я мог бы проспать дольше.

Таким образом, если пересмотреть этот вопрос с точки зрения здравого смысла и опыта, становится очевидным, насколько опасны обычные попытки воздерживаться от сна во что бы то ни стало. Это заблуждение, по-видимому, было причиной нескольких десятков смертных случаев во время зимовки китобоев у о. Гершеля. Заблудившиеся люди воображали, что сон означает верную смерть, и пытались бодрствовать в течение неопределенно долгого времени. Этого можно было достигнуть лишь путем непрерывного хождения взад и вперед. Но в паническом настроении, вызванном боязнью замерзнуть, люди ходили быстрее, чем следует, и постепенно утомлялись. Увлажненная потом одежда превращалась в «хороший проводник тепла», т. е. уже не защищала от холода. Наконец, в состоянии крайнего истощения человек переставал бороться со сном. Засыпание при таких условиях, конечно, может окончиться смертью. Но если человек без всякой паники ложится спать, как только почувствует утомление или сонливость, и в особенности, если он это сделает прежде, чем его одежда будет увлажнена потом, то, чем дольше он сможет проспать, тем лучше и безопаснее будет для него.

Я пролежал на моем холмике около часа; через каждые 10–15 минут я вставал, чтобы встряхнуться и восстановить кровообращение, а затем снова ложился. Под утро сквозь поредевшие тучи стали просвечивать проблески зари и снегопад уменьшился. В 6 часов я встал и пошел на юг. К 7 часам ветер был средней силы, и можно было различать темные предметы на расстоянии около 500 м. Это позволило мне идти быстрее, описывая зигзаги под менее острыми углами, так что теперь я проходил примерно 1,5 мили в час. На берегу я теперь искал не столько судно (так как уже знал, что оно должно находиться у островка), сколько человеческие или санные следы, которые должны были идти с корабля на сушу и обратно.

В половине одиннадцатого, во время одного из моих зигзагов в сторону моря, я увидел санную колею, которая, по-видимому, была проложена не более недели назад и вела на сушу. Пройдя по этой колее около полумили, я набрел на следы ночлега двух-трех человек, у которых, по-видимому, было не более пяти собак, причем последние были запряжены в сани гуськом. По этому признаку я смог определить, что здесь побывала запряжка Наткусяка, так как остальные наши упряжки запрягались попарно, как принято в Номе (упряжку гуськом я предпочитаю для рослых собак, везущих тяжелый груз, тогда как второй способ более пригоден, если требуется быстрая езда). От этой стоянки санная колея вела прямо к морю. Истолковав все найденные мною следы по методу Шерлока Холмса, я пришел к следующему заключению: люди, ночевавшие здесь, были вынуждены это сделать, так как вечером они заблудились; на следующее утро им удалось увидеть судно или какой-нибудь известный им объект, позволяющий определить местонахождение судна (в противном случае они отправились бы вдоль берега, вместо того чтобы повернуть прямо к морю). Через несколько минут ходьбы это заключение подтвердилось, так как сквозь метель я увидел впереди, на расстоянии 300–400 м, мачты «Полярной Звезды». Это было в половине первого, а из лагеря возле о. Бернарда я вышел накануне около 8 часов утра, т. е. 29,5 часов назад.

Здесь уместно будет упомянуть, что, как показал мой личный опыт, человек, привыкший к абсолютной нерегулярности в еде, может очень долго пробыть без пищи, не ощущая голода; я полагаю, что это обстоятельство представляет некоторый интерес, так как при обычных условиях мало кому случается производить эксперименты в этом направлении. В течение второго года моего пребывания у эскимосов я привык уходить утром без завтрака и, проведя весь день на охоте, вечером есть два раза в течение 3–4 часов; такой распорядок оказался удобным и не причинял мне никаких лишений. Впоследствии я часто проводил без пищи по 20–30 часов, при непрерывной или почти непрерывной ходьбе. К концу подобной прогулки я никогда не испытывал более острого аппетита, чем рабочий, обедающий после трудового дня в нормальное время или с небольшим опозданием.