Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах

• Название: Воспоминание об Алмазных горах
• Автор: Мария Колесникова
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00613-X

Книга о людях интернационального долга: военных советниках, инструкторах, переводчиках, работающих в сложных условиях за рубежом.

«Воспоминание об Алмазных горах» — продолжение уже известной читателю повести «Гадание на иероглифах».

«Легенда об одной любви» посвящена Екатерине Александровне Максимовой, жене легендарного разведчика Рихарда Зорге.

Роман «Чудо революции» — о знаменитом сибирском партизане — чекисте Петре Щетинкине.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Дорогу Щетинкину загородили возы с мешками, с бочками, на некоторых возах были самодельные токарные и сверлильные станки, груды свинца и баббита, неисправные винтовки и пулеметы. Пленные помогали вытаскивать застрявшие в грязи возы.

Щетинкин придержал лошадь.

— Граждане, что за эвакуация? Куда вы?

— Это, Петр Ефимович, не эвакуация, а наоборот: в новую столицу переезжаем — в Вершино, — с горечью ответил знакомый Щетинкину партизан.

— Что за ерунда? На самую линию фронта добро везете. Кто распорядился?

— Альянов.

— Петр Ефимыч, мы из Семеновки, — подал голос второй партизан.

— Знаю, Сила Иваныч.

— Вы нас сюда, а они — туда. Говорят, муку в Вершино, в зернохранилище. По распутице сюда еле добрались, а в Вершино совсем дороги нет, и мост через Ману снесло.

— Хорошо, Сила Иваныч. Заворачивайте все на постоялый двор, — решительно приказал Щетинкин.

Петр Ефимович заметил начальника мастерских Горюнова.

— Начальник мастерских? Эвакуацию мастерских и лаборатории приостановить!

— Но я получил распоряжение…

— Выполняйте мой приказ!

— А я вам не подчинен, — с насмешливым спокойствием ответил Горюнов.

Глаза Щетинкина налились яростью, он непроизвольно схватился за маузер, но сразу же взял себя в руки. Сказал глухо:

— Запомните, Горюнов: лаборатория и патронно-оружейные мастерские подчинены мне.

Горюнов посмотрел на него с ненавистью, но ничего не сказал.

Щетинкин заметил агитработника Рагозина, который сопровождал пленных.

— Пленных куда ведете, Рагозин?

— Приказано раздать этих пернатых по дворам, вроде как бы в помощь. Я доказывал: пусть лучше траншеи роют. Кто не работает, тот не ест.

— Правильно. Всех бросить на земляные работы!

— Есть, товарищ помглавкома!

Щетинкин пристально всматривался в лица пленных. Его взгляд задержался на корнете Шмакове.

— Кто таков?

Шмаков смело вскинул голову.

— Корнет Шмаков. Сдался без сопротивления.

— Что так? — ехидно спросил Щетинкин.

— Изуверился. Устал. На допросе дал ценные показания.

— Разберемся. Значит, верно, что для паруса, который не знает, куда он плывет, нет попутного ветра. Так?

— Так точно, — с готовностью ответил корнет.

Щетинкин быстро вошел в штаб. Большая комната до отказа была набита людьми, низко висел синий махорочный дым.

— Что у вас тут происходит?

Поднялся Альянов, человек интеллигентного вида, с острой бородкой, тонкими гибкими руками, быстрым взглядом.

— А, товарищ Щетинкин! Здесь происходит вот что: совместное заседание объединенного совета, армейского совета и главного штаба. Вас избрали в президиум.

— Я не об этом. Вы что тут, рехнулись? Хлеб в Вершино перевозите…

— Не перевозим, а уже перевезли.

— Зачем?

— Что?

— Перевезли!

— А вы не горячитесь, товарищ Щетинкин. Присаживайтесь. Объединенный совет постановил перенести столицу в Вершино.

— Зачем? — яростно допытывался Щетинкин.

— Опять зачем! Решили выползти из своей заманской скорлупы. К весеннему наступлению готовимся.

— Кто готовится? — настойчиво допрашивал Щетинкин.

— Вот собрались обсудить этот вопрос.

— А что его обсуждать? Это же глупость какая-то… Александр Диомидович, это правда? — спросил он Кравченко.

— Не знаю. Я только что из лазарета притащился.

— Но ты наш главком! Кто вправе без тебя ставить такой вопрос?

— Объединенный совет — вот кто! — перебил его Альянов строго. — Нас избрал крестьянский съезд, мы главная исполнительная власть.

— А почему вы решили наступать?

— Народ рвется в наступление. Вот послушайте, что пишет наш поэт, выразитель чаяний… — Он взял «Крестьянскую правду» и прочитал с пафосом:

Что нам, повстанцам, кущи рая
И рабский сон пустых голов, —
Что без борьбы за жизнь земная
И что за тучи без громов?!

Гром им подавай!

— Я тебе вот что скажу, помглавкома, — сказал Щетинкину командир полка Старобельцев. — Вопрос о наступлении поднял я. Мой полк хочет наступать. — Он закурил и подошел к карте. — К нам приезжает делегат с Тасеевского фронта: решили объединиться. Окончательно перережем Сибирскую магистраль, захватим Канск и развернем бои на запад и восток. Красная Армия Уфу берет! А мы отсюда ударим…

— А хлеб зачем в Вершино?

— Решили в целях оперативности приблизить снабжение к линии фронта.

— «В целях оперативности…» «Сон пустых голов», Старобельцев.

— Почему?

— Распутица. Мы надолго отрезаны от Тасеевского фронта. Колчак, думаю, не сидит сложа руки — он бросит против нас все!

— Наш революционный долг — пожертвовать собой! — сказал Альянов с фальшивым пафосом.

— А если драпать придется? Хлеб и мастерские белым оставим?

— Так уж сразу и драпать!.. Пораженческие настроения.

— Да поймите вы: выдержав за полгода семьдесят тяжелейших боев, мы истощили себя. Мастерские не успевают патроны и гранаты делать. Где порох, где снаряды? Нас осталось три тысячи бойцов.

— Наш революционный долг… — петушился Альянов.

— Наш долг — сохранить Советскую власть в тылу у Колчака до подхода Красной Армии. Держать в своих руках железную дорогу, не давать Колчаку ни сибирского хлеба, ни масла, ни людей — это лучшая помощь Красной Армии! — отчеканил Щетинкин.

— Это узость. Мы лучше пойдем на утрату, — настаивал Альянов.

— А мы не пойдем!

— Ставлю на голосование. Кто за наступление? Кто против? Итак, большинство за наступление! — Альянов торжествовал.

Поднялся Кравченко.

— Я снимаю с себя обязанности главкома, — решительно заявил он.

— А вы, Щетинкин? — высокомерно спросил Старобельцев.

— А я не снимаю. И Кравченко погорячился. Я плюю на вашу подлую затею! — отрезал Петр Ефимович.

— Вы обязаны подчиниться воле большинства!

Щетинкин зло рассмеялся, снял папаху и уселся за стол. Альянов был несколько растерян.

— «Воле большинства»… Смотря какого большинства, Альянов, — сказал Щетинкин спокойно. — В прошлом году скрывался я от беляков на острове. Еда была, а пришлось уйти в деревню… Волки выжили, оказались в большинстве.

— Значит, я, Старобельцев, Разговоров, Высоков, Блюм и другие — волки? — Глаза Альянова недобро прищурились.

— Вы, Альянов, просто крикун, карьерист. Вас никто не выбирал. Вас кооптировали ваши сторонники.

— Я возражаю! — запротестовал Альянов.

— Можете возражать. Случается и так: кучке крикунов, «филистерам от революционаризма», как называет их Ленин, удается захватить большинство и громкими фразами увлечь за собой массу. Таких нужно бить по голове.

— В вас, Щетинкин, до сих пор живет начальник уголовного розыска, — бросил Альянов с сарказмом. — Вы бы всех скрутили…

— Густо кадишь — всех святых зачадишь. Цензовую сволочь в свое время скрутил. Меня и Кравченко выбирали партизаны. А вы здесь ни при чем. Созовем общее собрание партизан.

Вошел начальник штаба Иванов.

— Товарищи, срочное сообщение… Со станции Камарчага прибыл наш разведчик. Вами посланный, Петр Ефимович, Володя Данилкин.

— Приведите сюда, пусть расскажет… — распорядился Кравченко.

У Володи был измученный, больной вид. Он принял стойку «смирно» и доложил Кравченко:

— На Камарчаге разгружается корпус генерал-лейтенанта Розанова. Я насчитал двенадцать эшелонов солдат, двадцать пять пушек, бомбомет. Нас схватили. Деда запороли, мне удалось бежать…

Повисло тягостное молчание.

— А ты, малец, не преувеличиваешь? — засомневался Альянов. — У страха, как известно, глаза велики.

Но Володя даже не взглянул в его сторону. Кравченко тяжело задышал, поднялся, сказал тоном, не допускающим возражения:

— Колчак стягивает против нас весь свой черный интернационал, так я понимаю. Мне вверено командование партизанской армией. Приказываю: командирам полков отбыть немедленно в свои полки. Хлеб вернуть в Баджей. Немедленно! Республика в опасности!..

— Я категорически возражаю! Это диктаторство!.. — выкрикнул Альянов.

Щетинкин обернулся к нему, сказал зло:

— Вот что, Альянов, хватит! Если не успеете вернуть хлеб из Вершино в Баджей, накажем по закону времени! Завяжите узелок…

Под суровым взглядом Щетинкина Альянов тяжело опустился на табурет, вобрал голову в плечи, насупился.

Кравченко пожал руку Щетинкину.

— Спасибо, Петро… Очень хотелось бы знать, что все-таки замышляют белые?..

— Я сам это узнаю, Александр Диомидыч, — пообещал Щетинкин.

Был второй час ночи. В комнате с высоким белым потолком и электрической лампой под зеленым абажуром сидел есаул Бологов и читал французский роман. С тех пор как Бологов прибыл из Омска сюда, в Камарчагу, он испытывал отвращение к самому себе: обладая аналитическим умом, он понял, что Колчак заблаговременно готовится к бегству и расчищает себе путь на восток. И он, Бологов, тоже побежит вслед за этим авантюристом. Обязательно побежит! «А вот возьму и останусь! — иногда появлялась дерзкая, ожесточающая мысль. — Не хочу жить так, как велит Джоллико и вся эта английская и японская сволочь!..»