Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-89332-090-5 ISBN 5-89332-094-8 (IVт.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 4. — СПб.: Гиперион, 2004. — 976 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Четвертый том дневников охватывает период с 1899 по 1904 гг.

© К. Накамура, сост. текста, коммент., вступ. ст., 2004

---

Был сын христианки из Накацу, сестры умершего атеиста Фукузава; принес от нее пожертвование на Церковь — 20 сен; сын этот тоже язычник, приезжал из Накацу на погребение деда; послал чрез него христианских брошюр его матери, истинно благочестивой, но бедно живущей семидесятидвухлетней старушки.

Была всенощная по случаю завтрашнего гражданского японского праздника, пропетая причетниками. После нее теперь семинаристы делают свой энзецу–квай, на который для угощения себя собиралось по 10 сен, да у меня отвоевали 3 ены.

29 января/11 февраля 1901. Понедельник.

Японский гражданский праздник: Кигенсеиу.

С восьми часов утра Литургия, отслуженная тремя иереями. На благодарственный молебен и я выходил.

Письмо к о. Иннокентию Китайскому, в ответ на его два, — с советом писать к Высокопреосвященному Антонию, Митрополиту Санкт—Петербургскому, чтобы писанья его в Синод не залеживались; в убеждение привел выдержку из письма ко мне о. Сергия Страгородского от 10 декабря 1899 года, советующего именно сие со слов самого Митрополита.

Вечером чтение с Накаем корректуры уже Евангелия от Луки.

30 января/12 февраля 1901. Вторник.

Илья Яци опять просит позволения дать развод жене, согласно ее желанию; глупое письмо, наполненное пустыми порицаниями жене и гневливостью. Отвечено, что коли даст развод, то не только перестанет быть катихизатором, но и христианином, ибо нарушит прямую Заповедь Спасителя; если же он так уверен, что жена хочет уйти к кому–то другому, то пусть оправдается его уверенность, тогда он получит свободу от нее по ее вине.

О. Павел Косуги вечно клянчит на болезнь жены. Ныне просит, чтобы ей дозволено было, для перемены места, поселиться в церковном доме в Тоносава, да чтобы Миссия и содержала ее там, питая яйцами и молоком. Выдумал! Отвечено, что дом в Тоносава нужен для больных учеников. На жену же послано 10 ен — пусть на эти средства отправляет ее, куда хочет, но больше не просит.

О. Игнатий Мукояма пишет, что никак не может убедить христианина Павла Мацумото и его жену сойтись опять и жить вместе. Муж бы и не прочь, да жена не идет — боится его; он очень строг, она — слаба, и разошлись, а младенец страдает на руках отца, без молока матери, ушедшей в Цуяма к родителям. Просит о. Игнатий меня написать им увещание. Напишу.

31 января/17 февраля 1901. Среда.

О. Алексей Савабе приходит сообщить, что Петр Маено, из служащих у него катихизаторов, уходит с церковной службы. Этот был когда–то до того дурным по поведению, что отец прогнал его из дома (кандоосита); поступил по убеждению какого–то христианина в Катихизаторскую школу, исправился, хорошо учился и сделался проповедником. Но вот, потому что сделался годным на дело, мир и отбирает его себе, — уходит, чтобы зарабатывать больше денег, чем сколько дает церковная служба. — Лишь только вышел от меня о. Савабе, приходит смотритель Семинарии Иван Акимович Сенума и сообщает, что трое семинаристов бежали из школы — в светские заведения куда–то поступают, без сомнения, тоже, чтобы добиться со временем более доходной службы, чем церковная. В сущности, не жаль никого: Маено все же был плохой катихизатор; из троих учеников один был несколько способный, два совсем бездарные, так что если бы вздумали обратно проситься в школу, ни за что не будут приняты; и хорошо, что ушли с хлебов Миссии, которая едва ли когда- либо ими могла бы воспользоваться. Самый дрянной народ поступает в миссийские школы — большею частью отброс других школ; потому, если и уходит, не беда. Жалкое положение вообще духовных школ ныне, не наших только, а всех миссий. Кажется, отлив дошел до последней черты; если течение пойдет еще вниз, то значит, и отброса не будет — школьные здания опустеют. Что ж, если и это будет — пусть! Не от нас это зависит, значит, не нам печалиться. Но печально положение Японии. Материализм до того обуял ее, что, если не пойдет на прилив, она в скота обратится со всей своей наружной цивилизацией — и упадет духовно, ослабеет нравственно, огрубеет в чувственности и расшатается, расхлябается физически. Но едва ли это будет! Кажется, Господь не для того начал будить ее; возникнут и возобладают мало–помалу и более благородные стремления, окажется и человеческое достоинство в японском народе также, ныне мнящим себя скотским исчадием, и потому никнущем долу щипать знатную пажить и более ничего не хотящим. — Быть может, из Семинарии менее бежали бы, если бы штат учащих был более благонастроен. Ныне там четыре кандидата богословия, но ни одного истинно усердного к Церкви; все служат, чтобы получать жалованье; Бог весть, устояли бы и они, если бы где на стороне могли получать больше, и особенно если бы гораздо больше. Прочие учителя — язычники. Языческая литература вливается в Семинарию — более, чем языческая, — атеистическая. Сенума постоянно требовал, чтобы в семинарскую библиотеку покупаемы были все новейшие хорошие сочинения по всем отраслям, также, чтобы выписываемы были педагогические журналы. Тщетно я говорил, что все это проникнуто нынешним модным атеизмом, утилитаризмом, эволюционизмом и прочим. Ныне он тоже просил денег на дальнейшую педагогическую литературу. Но на мои резоны, что пора перестать отравлять учеников атеизмом, иначе и все разбегутся из Семинарии, — склонился, наконец, и он, и не стал настаивать на выдаче денег. Вообще, плохое нравственное состояние Семинарии ныне! И если оно не улучшится, то, пожалуй, и хорошие ученики будут портиться у нас. Нужно ждать доброго педагога из России. Оным и будет тот, кто приедет сюда миссионером в этом или следующем году. Верно, что Господь пошлет такового. Особенно надеюсь я на будущий год, когда в Казанской Академии кончит один, просившийся сюда в миссионеры еще по окончании курса Нижегородской Семинарии.

Господь, наверное, готовит в нем будущего хозяина здесь. Или же пошлет другого, откуда–нибудь. Когда прибудет миссионер, он должен здесь быть прежде всего наставником в Семинарии (и в то же время изучать японский язык), чтобы внести в Семинарию дух благочестия и ревности по Церкви; в то же время он будет воспитывать будущих сотрудников себе. Лет пять он пусть и занимается исключительно воспитательною частию. Так он воспитает людей, которые со временем будут старшими сотрудниками его по Церкви. В то же время он изучит японский язык. После этого периода он наполовину пусть учит в Семинарии, наполовину занимается посещением Церквей. Когда пять лет проведет и так, то будет в состоянии принять на свое попечение все по Церкви. К этому времени он уже должен быть Епископом, а я готов в могилу. Да сотворит Господь так во благо Японской Церкви!

1/14 февраля 1901. Четверг.

Целый день не мог отделаться от печали, навеянной вчера неимением в Японии добрых церковных деятелей, и безнадежностью иметь их в ближайшем будущем. Сегодняшняя почта подбавила печали: в «Православном Благовестнике», № 23, прошедшего года, есть статья «Международная Миссионерская Конференция студентов в Лондоне», где протестантство гремит и трещит. Решено на ней: непременно весь мир просветить христианством в течение жизни и деятельности нынешнего поколения. К числу языческих стран, которых решено просвещать, причислена и Россия с Грецией. Гласит статья: «Конференция разделилась на восемь секций, обсуждавших миссионерское положение указанной каждой из них языческой страны. Эти восемь секций: африканская, китайская, индийская, японская, иудейская, магометанская, южно–американская и греко–восточная» — к которой кто же мог принадлежать, как не Россия и Греция! Господи, доколе Ты терпишь поношение Твоего истинного Евангелия? Помоги воспрянуть России, которой Ты вверил православие! Нечистые насекомые облегли это огромное тело и сосут из него кровь — как Лев Толстой и вся эта вонючая, как клопы, интеллигенция, лакействующая пред Запасом. Помоги сбросить эту нечисть!

И всенощная сегодня была такая грустная–грустная, несмотря на отличное пение! Нет для меня радости, коли нет успеха православной веры!

2/15 февраля 1901. Пятница.

Праздник Сретения.

Из города в Церкви почти никого.

Был христианин из Немуро Ока. Когда я посещал Немуро, не видался с ним — был он где–то на стороне; но знаю, что это один из самых щедрых жертвователей на Церковь там. Родом он с Сикоку, из деревни недалеко от Маругаме; туда он теперь и направляется по делам, на несколько дней. Крик поднял (не сердитый, впрочем, а такова его манера говорить) — требует смены о. Игнатия Като — «не годится–де для Немуро; слушателей сколько угодно можно иметь, но у него никого; и христиане все не любят его; в Церковь ходит человека три — сам он, Ока в том числе; никаких обвинений против о. Игнатия принести он не может, но лучше бы в Немуро иметь хоть бы даже прежнего катихизатора Симона Тоо- кайрина, чем его. Деятельного там нужно иметь священника; а о. Игнатий совсем бездеятельный; хранить (мамору) Церковь он, быть может, и годится, по возвращать (сусуму) совсем не способен». Едва ли я успокоил его речами, что решительно нет никого заменить о. Игнатия; пусть они — христиане — сами помогают ему умножать число христиан, еще пусть найдут способного и пришлют сюда в Катихизаторскую школу, чтобы образовать местного катихизатора, иначе Немуро и вперед будет без катихизатора; никто туда не хочет идти, тем более, что и для «найци–по кёоквай» недостает катихизаторов.