Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-89332-090-5 ISBN 5-89332-094-8 (IVт.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 4. — СПб.: Гиперион, 2004. — 976 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Четвертый том дневников охватывает период с 1899 по 1904 гг.

© К. Накамура, сост. текста, коммент., вступ. ст., 2004

---

— До сих пор не открыто. Можно только думать, что виною табакокурение; крадут друг у друга на табак. — Как истребить табакокурение?

— Кроме уговаривания, других средств нет в нашем распоряжении. Старайтесь убеждать, с младшими говорите строже… — (Но способен ли на все это Иван Акимович?)

В десять часов пришел о. Семен Мии, и я, отпустив Накая, вновь говорил с ним по поводу миссии Окамото Риуноске. Три пункта он должен исследовать касательно религий: 1. отношение государства к религии; 2. отношение религии к воспитанию; 3. внутреннее устройство (сосики [?]) каждой религии. Это его официальное дело. Частное — исследование политики разных стран, но до этого нам с о. Мии нет дела. — Я подтвердил ему, что сказал прежде, — что отпущу его, чтобы Окамото имел полную возможность с помощью его узнать православную веру и Церковь. Нужно будет ему справить духовное платье, которого, то есть рясы, у него нет. Снабдил его книгами, которые он просил, и больше того. Именно: дал «Московский сборник» Константина Петровича Победоносцева, тот самый, который получил от него с о. Сергием Глебовым; сказал, чтобы о. Мии перевел все, что заключается там, к сведению Окамото, а книжку, чтобы по возвращению в Японию, вернул мне; дал «Историю России» Соловьева, учебник его; рассказы про старое время на Руси Петрушевского, учебник географии Белохи. Окамото послал в ответ на его подарок мне: альбом Лазовского «Киевский Собор Святого Владимира», оставленный здесь о. архимандритом Сергием, из которого несколько изображений мы уже позаимствовали в наши брошюры (я уже выписал еще прежде два экземпляра подобного альбома, которые, вероятно, и придут): четыре японских богословских книги, которые прежде не были посланы ему, и «Всеобщий календарь» за нынешний год.

Наказал я о. Мии известить меня дней за двадцать до выезда их из Японии, чтобы иметь время приготовить рекомендательные письма. После завтрака мы с ним распрощались, и он отправился обратно в Кёото, взяв еще деньги на отъезд по своим Церквям в Танго и Тонба.

Часу в третьем были с визитом капитаны «России» А. М. Доможиров, «Владимира Мономаха» князь Ухтомский и аудитор Артемьев, будущий издатель газеты в Порт—Артуре. Ухтомский рассказал: 1. как в Нагасаки, когда он стоял там, консул Костылев отнесся к нему с просьбою прислать судового священника для погребения одной православной христианки, японки, умершей там. Ухтомский совсем готов был отпустить священника и сделать все, что нужно для достодолжного совершения похорон, но Костылев больше не просил; оказалось, что умершую сожгли (вероятно, похоронили родные по–буддийски или же приготовили пепел к отпеванию в своей родной Церкви); 2. как он хоронил идолов в Порт—Артуре. Храм нужен был для другого назначения, потому велели китайцам убрать буддийских истуканов; они нашли место для перенесения их, но такое грязное, что Ухтомский говорит, — «я не решился перенести, а предложил поступить с идолами как–нибудь иначе»; тогда бонза и китайцы предложили зарыть их в землю, почему капитан велел матросам осторожно снять их с мест, завернуть в рогожи и опустить в вырытые ямы. Матросы так и поступили. Только туфля с ноги у главного идола упала, о чем они и доложили: «Ваше Высокоблагородие, туфля с ноги спала». Капитан велел и ее вместе со всем погребсти. Идолы были золоченые; главный из них «в высоту этой комнаты», указал капитан, рассказывая (значит, не менее тринадцати фут).

24 марта/5 апреля 1899. Среда

четвертой недели Великого Поста.

Чтобы окончательно развязаться с корреспонденцией в Россию, оставив перевод, писал до обеда письма. — Приглашение барона Санномия (оберцеремониймейстер) в двенадцать часов на завтрак к нему в дом. — Опять письма до всенощной, которую тянул пением Львовский до безобразия; такая прекрасная песнь, как «Архангельский глас», совершенно теряет весь смысл в его пении: слоги на сажень отстоят друг от друга — не поймешь ни что поют, ни что за гармония; да и какая гармония, когда на каждой ноте, пока ее прямолинейно тянут, можно лечь спать, выспаться, проснуться, — а ее все еще тянут! Просто мученье! А ничего не поделаешь! Потому характер у человека такой! Сколько ни говори, как к стене горох.

25 марта/6 апреля 1899. Четверг

четвертой недели Великого Поста.

Праздник Благовещения.

За Обедней было больше русских, чем японцев. С судов нашло офицеров и матросов полсобора; наставили свечей у икон полны подсвечники, даже пришлось переменять свечи. Радостно было служить. Воспрянуло там где–то на дне души залежавшееся русское чувство! После Обедни толпа матросиков осталась, чтобы отслужить молебен и панихиду; о. Павел Сато и отслужил им. Я спрашивал, не могут ли пропеть. Я отслужил бы по–русски, но они, видимо, хотели японского богослужения.

Доходу от молившихся русских сегодня было в Соборе до 80 ен, в том числе 50 ен японскими золотыми, поданными мне в пакете во время Апостола от неизвестного в здравие Александры и Пелагеи и от Унженина, купца из Ханькоу, после службы зашедшего ко мне и завтракавшего у меня.

26 марта/7 апреля 1899. Пятница

четвертой недели Великого Поста.

О. Павел Кагета пишет, что Илья Сато, катихизатор в Акита, болен головой, просит отозвать его домой, в Такасимидзу, для лечения, а вместо его прислать другого. Но от Ильи письмо, что он почти совсем поправился. Так как совсем некем заменить Илью и вызвать его оттуда было бы равно закрытию там Церкви, то и отвечено о. Павлу, что пусть Илья Сато остается в Акита, пока он сам терпит там.

Николай Абе из Коофу пишет: просится сюда для сообщения чего–то по Церкви, что должен передать лично. Вероятно, надоело там быть и хочется прогуляться. Отвечено: пусть напишет, что хочет сообщить; если же не считает это удобным, то после Пасхи в Коофу отправится о. Феодор Мидзуно, — пусть ему сообщит.

С «Владимира Мономаха» были два офицера с визитом от лица всей кают–компании: лейтенант Повалишин и мичман Захаров. Утром делали ученье, потом получили приказание отправиться с визитом в форме к посланнику. У меня были в три часа, целый день ничего не евши; и я их, к несчастью, ничем не мог угостить, кроме чая с бисквитами, ибо торопился еще к себе на службу. Служба тоже нелегкая! Порт—Артур и Талиенван хвалили; говорили, что там берег уже ощетинен четырьмястами русских пушек, а всего один год, как там; недавно праздновали годовщину занятия.

27 марта/8 апреля 1899. Суббота

четвертой недели Великого Поста.

По выходе из Обедни нашел на столе письмо о. Семена Мии; он уже вернулся в Кёото, переговорил с Окамото, передал ему мои подарки с советом не ездить в Сибирь с возвратом сюда и потом новым отправлением в Россию, а прямо чрез Сибирь ехать в Россию. Окамото согласен на это, и они в первых числах следующего месяца — мая — собираются отправиться в Владивосток.

Потом пришел Павел Накаи: сегодня–де нужно ехать смотреть императорский сад в Синдзику, к чему приглашал служащий там Феодор Миягава, — погода хорошая. Отправились мы с ним в половине девятого и вернулись за двенадцать. Осмотрели во всех подробностях. Место, занимаемое садом, принадлежало прежде удельному князю Найто и тридцать лет тому назад подарено Императору, но всего семь лет назад серьезно занялись разведением здесь сада, и результат блестящий; теплицы, в которых содержатся и разводятся южные цветовые растения, собранные со всех стран, длиннейшие, содержатся в образцовом порядке и поражают обилием видов и индивидов растений. Фукуба, сын которого был здесь в Семинарии и вышел по дурному поведению, начальник сада; товарищ его показывал сегодня нам теплицы; под рукой у них четыре чиновника, из которых один Миягава Феодосий; садовников и рабочих человек сорок. Отпускается в год на сад тридцать тысяч. Кроме теплиц, мы смотрели огромные пространства, занятые огородными растениями, потом два сада в японском стиле, — новый, где множество птиц в клетках и на воле, тоже из разных стран; наиболее интересные — пленники из Китая, привезенные с войны, — орлы, соколы и прочие; есть и несколько четвероногих — овцы, козы, верблюд, олень; красивейший экземпляр — белый павлин, при нас распустивший свой великолепный хвост; старый японский сад, бывший еще при князе, которого и дворец был здесь, с большим озером, холмиками, замечательно обработанными деревьями и прочее. Впрочем, самая поразительная вещь сего императорского сада — «кику» с 900 цветами на одном стебле; живым мы этого цвета не видали, а видели его фотографию на стене приемной. Это — то «кику», о котором осенью прошлого года распространялись в описаниях газеты. Особенная еще прелесть сада ныне, что «сакура» в цвету, и мы проезжали и ходили по длиннейшим аллеям их с бесподобным видом, если смотреть вверх на едва видную, всю в цветах, синеву неба.