Александр Гогун - Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы

• Название: Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы
• Автор: Александр Гогун
• Издательство: К.І.С.
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-617-684-085-5

В книге на основе архивных документов, интервью с участниками событий, мемуаров и иных источников рассказывается о деятельности Организации украинских националистов, создании и борьбе Украинской повстанческой армии против немецких оккупантов.

Освещается антипольская этническая чистка, межпартизанская война УПА с Армией Крайовой, коммунистическими отрядами. Немало внимания уделено и действиям советской стороны. Рассматриваются спецоперации по уничтожению или захвату руководителей ОУН и УПА: Евгения Коновальца, Дмитрия Кляч-ковского, Романа Шухевича, Василия Кука, Льва Ребета и Степана Бандеры. Описываются и антипартизанские действия советских органов — от стандартных прочёсываний лесов до орудовавших по сёлам «оборотней в косоворотках». Монография предназначена для специалистов и любителей истории.

---

Крымский историк Сергей Ткаченко сообщает, что вооруженное сопротивление на Буковине «до 1943 г. носило название Буковинская самооборонная армия (БУСА), а потом стало частью УПА-Запад. Командиром БУСА был Луговой»[84].

В другом месте работы этого исследователя можно прочитать: «Отдельным эпизодом движения сопротивления можно назвать борьбу против советских и румынских коммунистов так называемой Буковинской украинской самооборонной армии (БУСА). Она была организована весной — летом 1944 г., насчитывала три хорошо вооруженных отдела и провела больше сотни боев»[85].

Если про время образования этой структуры в одной книге в разных местах приводятся разные данные, то возникают сомнения, писал ли эту книгу один человек, или же ему содействовали разные добровольные помощники.

В действительности БУСА не являлась структурой вооруженного сопротивления и к УПА имела косвенное отношение.

Это было коллаборационистское формирование из трех сотен, созданное при участии мельниковцев. До 1944 г. национального партизанского движения на Буковине не было. ОУН(м) здесь еще с 1940–1941 гг. была значительно сильнее бандеровской фракции. Эта территория была занята румынами, рассматривавшими её как свою, и поэтому выступавшими скорее не оккупантами, а просто старыми хозяевами Буковины, хотя и не очень любимыми местным украинским населением. По мере наступления Красной армии Черновицкая область постепенно перешла под контроль военной администрации Вермахта. В апреле 1944 г. сюда, в село Стрелецкий Угол Кицманского района Черновицкой области из Галиции прибыл мельниковец Василий Шумка («Луговой»). Луговой возглавил местную группу самообороны. Отдельные группы самообороны — самообороны не от немцев, а от забрасывавшихся с парашютом советских диверсантов — начали действовать и в других районах Буковины. Чуть позже сюда прибыли и десятки других мельниковцев и банедровцев. Последние развернули здесь в селе Мигова лагерь подготовки кадров, хотя командование Группы армий «Южная Украина» на основе групп самообороны создало и вооружило мельниковскую Буковин-скую самооборонную армию (БУСА), численностью до 600 человек. Когда подошёл фронт, БУСА вступила в борьбу с Красной армией, а потом частично влилась в УПА-Запад, частично ушла с немцами и в начале 1945 года влилась в коллаборационистскую УНА — Украинскую национальную армию[86] (УНА).

УНА возникла на основе разных коллаборационистских формирований, частей и соединений, воевавших в составе Во-оружейных сил Рейха в 1941–1945 годах. Бандеровцы выступали против её создания, а мельниковцы — за, и даже входили в Украинский национальный комитет (УНК) — орган политического руководства УНА, по-сути, признанное немцами в 1945 г. эмигрантское украинское правительство. Однако, сформирована УНА была не исключительно мельниковцами, а разными силами украинских националистов под покровительством немцев, поэтому не может считаться созданной националистами.

Таким образом, полный перечень частей, созданных украинскими националистами (обеими ветвями ОУН) при покровительстве немцев, выглядит следующим образом: Военные отряды националистов в 1939 г., бандеровские батальоны «Нахтигаль» и «Роланд» в 1941 г., мельниковские Волынский (позже Украинский) легион самообороны (1943–1945 гг.) и Буковинская самооборонная армия в 1944 г.

Все это в сумме составляет 2,5, максимум — 3 тысячи человек.

Число же украинских военных и полицейских коллаборационистов составило за всю войну, по экспертным оценкам — не менее четырехсот тысяч человек. Поэтому количество военных коллаборационистов-националистов составило менее 1 % от всех украинцев, получивших оружие из рук немцев.

В народную память наиболее глубоко врезались вовсе не ярые беспартийные националисты из дивизии СС «Галичина», и не спасавшиеся от голодной смерти в лагерях военнопленных «хиви» (добровольные помощники Вермахта), а обычные полицаи-шкурники. Таковых только в городах и деревнях Рейхскомиссариата Украина насчитывалось как минимум сто пятьдесят тысяч человек, а служили они и в Галиции, и в Закерзонье (то есть в другом административно-территориальном образовании «Тысячелетнего Рейха» — Генерал-губернаторстве), и в восточных областях УССР, контролируемых военной администрацией.

Чтобы окончательно провести черту между повстанцами и коллаборационистами, приведем свидетельство политзаклю-чённго брежневской эпохи Михаила Хейфеца. Этот ленинградский диссидент провёл помимо своей воли несколько лет под одной крышей с ветеранами Второй мировой войны. И если главу о бандеровцах Хейфец без тени иронии назвал «Святые старики с Украины», то о бывших полицаях он отозвался крайне неуважи-

тельно — как о каких-то големах, андроидах вроде членов депутатской фракции «Единая Россия» в Госдуме РФ:

«Боже мой, какая психологическая пропасть разделяла украинцев, крестьян, бывших соседей и, может быть, приятелей — пропасть, отделявшая бывших бандеровцев от бывших работников гитлеровской администрации. Экс-каратели и экс-старосты иногда были вовсе не плохими от природы людьми, и добрыми иногда — но они все, почти без исключения, казались мне морально сломленными, причем не зоной или войной, а еще раньше, почти изначально. Они казались нормальными советскими людьми, то есть слугами власти, любой власти — что гитлеровской, что советской, что польской, что, если появится, своей украинской. Часто это были просто человекообразные автоматы, роботы, запрограммированные на исполнение любого приказания — недаром среди самых кровавых гитлеровских убийц можно было обнаружить людей, которые после войны — до ареста — числились советскими активистами и орденоносцами. Не буду притворяться, я иногда жалел их — хотя отлично понимал, сколько людей от них пострадало, скольких они убили (и среди них — моих земляков) — убили людей, мизинца которых не стоили. Честное слово, иногда казалось, что вины у них не больше, чем у овчарок, которые лаяли на заключенных концлагерей, — не больше они понимали, чем эти овчарки, и что, если посадить овчарку на 25 лет в тюрьму, какой в этом смысл?

Бандеровцы выглядели совсем по-иному. И они убивали, и, наверняка, невинных тоже (война — дело жуткое и жестокое), и моих земляков — это я понимал. Но видно было, что, поднимая на человека оружие, они знали — зачем это делают, и осознавали греховность своего деяния. Убивали во имя родины, но понимали при этом, что все-таки поднимают руку на Сосуд Божий, на Человека, и совершают грех, и должны платить за грех. Вот два параллельных микро-рассказа, чтобы читатель понял, какую психологическую разницу я уловил в этих двух типах украинцев.

Старик Колодка, бракер в нашем цеху, малограмотный или вовсе неграмотный, отбывавший 18-й год из 25-ти, жаловался на скамейке возле, штаба: "Пришли, немцы, дали винтовку. Сказали — стреляй. Ну, я взял, а куда денешься…”

Роман Семенюк, — бандеровский разведчик из Сокаля, отбывавший те же 25 лет: “Я так казав маты: я пидняв зброю на люды-ну, мене за це можуть вбиты и це будет справедливо. Я знаю, на що иду — я христианин, маты”.

Совсем по-другому — бандеровцы и бывшие полицаи, относились к вопросам чести. Утомлю читателей еще одним эпизодом — скорее, забавным, но по-своему очень характерным для лагерных нравов. Однажды, когда в качестве авторитета в каком-то споре Василь Овсиенко упомянул Кончаковского, Ушаков (мла-домарксист из Ленинграда) вдруг высказался:. “Кончакивский? Такой толстый старик? В кочегарке работает? На 19-м? Он же стукач. Мне Юскевич рассказывал, его разоблачили”. Стоило понаблюдать тогда истерику Овсиенко, я едва увел его за руки с места спора, опасаясь драки. Но вот всех нас перевели на 19-й, встречаю и знакомлюсь, с Кончакивским: “Мне много хорошего о вас рассказывали. Попадюк и Овсиенко”. — “Но ведь вам рассказывали. обо мне не только хорошее”, — возражает Кончакивский, с улыбкой и… устраивает в тот же вечер нечто вроде суда над Ушаковым, куда меня пригласили в качестве свидетеля. “Какие у вас были основания называть пана Кончакивского стукачом?” Почти сразу выяснилось, что “вышла помилка”, по выражению одного из судей, Романа Семенюка: Ушаков спутал Кончакивского с другим украинцем, полицаем Антоновичем: тот тоже работал в кочегарке, был таким же плотным и круглолицым… И как только выяснилось, что честь бандеровца безупречна, что Ушаков, знавший обоих издали, просто спутал фамилии, все разошлись успокоенные. Будто вопрос о репутации Антоновича вообще не мог никого из украинцев заинтересовать! Он же полицай… Может, и стучит, ну, и что? Об этом даже говорить не интересно»[87].

Вот и с точки зрения автора этих строк Сопротивление заслуживает большего внимания, чем коллаборационизм. Поэтому следующая глава как раз и посвящена тому, как бандеровцы из союзников Рейха превратились в антинацистскую силу и снова стали «соратниками поневоле».