Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

• Название: Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
• Автор: Гавриил Левинзон
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Повесть о современном подростке, о его жизни в школе и в семье, о его ошибках и заблуждениях, о том, как он разобрался в сути мещанской психологии.

---

— Ты не уходи, надо подумать.

Я шел с ним рядом. Только, по-моему, не столько он обдумывал, сколько изучал мое лицо. Он спросил, почему у меня глаза бегают; после этого у него самого глаза забегали.

— Какой-то ты ненадежный, — сказал он. — Пожалуй, надуешь. Нет, я не меняюсь.

— Шаромыжник! — сказал я. — К тебе с честным предложением, а ты оскорблять! — Я ткнул его легонько под ребро, чтоб не отнимал зря времени у занятого человека.

По дороге в школу я организовал еще два дельца, хотя и небольших, но необходимых для правильного течения жизни. Я нагнал одного типа из параллельного класса, который последнее время начал нос задирать, перестал со мной здороваться. Я посмотрел ему в глаза и пошел дальше. Пусть знает, что это не он со мной не здоровается, а я с ним. Тут же я увидел, что из парадного вышла Ирка Кондаченко; мы встретились с ней глазами. Что-то уж очень часто мы с ней глазами встречаемся. Наверно, она решила, что я ею заинтересовался. Я подскочил к Ирке и дунул ей в щеку. Пуфф — вот как я тобой интересуюсь! Нет, жизнь нельзя пускать на самотек, ее все время подправлять надо.

Я действовал уже без всяких опасений. На первом уроке я получил пятерку, на втором еще одну. На переменке между этими уроками, когда я несся по коридору просто так, чтобы ноги не застаивались, я чуть не налетел на маму Хиггинса.

— По-моему, ты слишком много бегаешь, — сказала она. — Подумать о своих поступках у тебя нет времени.

Она была не такой грозной, как вчера, — зря я встревожился.

Мама Хиггинса начала мне внушать, чтобы я на пять минут в день где-нибудь в сторонке садился и обдумывал свои поступки, а то я все бегаю, бегаю и поэтому странные вещи делаю и говорю. Она назвала мое существование бездумным. Я пообещал, что сделаю, как она советует.

— Обязательно сделай, — сказала она. — Продолжай работать над собой, я тебе помогу. Ни одна газета не придерется!

Она улыбнулась мне как-то многообещающе, как будто только что сообщила, что у нее для меня хорошенькая вещица припасена на мои именины. Я решил, что она чудачка. Если б я знал, что она мне наобещала своей улыбкой!

— Вы Хиггинсу не запрещаете со мной дружить? — спросил я.

— Что ты! Я к тебе хорошо отношусь. Он сам не хочет. Он считает, что ты по-свински обошелся с Чуваловым. Так что иди, работай над собой.

Я долго соображал, смеялась она надо мной или всерьез говорила. Потом я решил пять минут подумать над своими поступками, как обещал: все-таки научный подход. Я достал калькулятор и сел на подоконник. Я не уверен был, что стоя это можно делать. Сперва ни о чем не думалось, а только болел ушибленный вчера затылок. Я дернул головой, и тут мысль заработала, как будто я ударил кулаком по испорченному приемнику — и он заговорил. «Вот было бы хорошо, — думалось, — если бы бабушка мне за каждую пятерку не по тридцать копеек платила, а по полтиннику». Я выбил четыре пятерки в неделю и тут же подсчитал, сколько за год выйдет, — порядочная сумма… Тут меня уборщица с подоконника согнала. Жаль: хорошие мысли в голову приходили. Я решил: попробую как-нибудь еще.

На большой перемене я поднялся на третий этаж и пошел в конец коридора, чтобы выполнить главное из запланированных дел. Я вошел в химкабинет и, как и ожидал, увидел моего покровителя Валеру Ешанова, перворазрядника по плаванию и коллекционера марок. Я ему добываю марки, которые его интересуют, а у него покупаю такие, которые ему не нужны. Мне они чаще всего тоже не нужны, я их потом сбываю второкласснику Женечке Плотицыну. Женечка рад любой марке, еще в коллекционировании мало смыслит, но я его заинтересовал и сделаю настоящим коллекционером. Ешанов сидел за столом рядом со своим другом, довольно симпатичным человеком с потрясающей фамилией — Флейтистов.

— А! Наш юный друг! — сказал Валера. — Здравствуй!

Он пожал мне руку и протянул ее Флейтистову, чтобы и тот пожал. Вот как себя ведут симпатичные люди! В позапрошлом году я обменивался марками с другим девятиклассником — он уже школу окончил, — тот был совсем не то: за руку не здоровался и называл меня не «мой юный друг», а «гвоздик». Никакой радости с ним не было. Когда ни придешь для обмена, он торопится: «Ну, показывай!» Ничего он в человеческих отношениях не понимал. Однажды, когда он был дежурным по школе, он мне сделал замечание, чтобы я не орал в коридоре. После этого случая я уже с ним марками не обменивался — никакого смысла не было. Но Валера совсем другой. Он даже поинтересовался, как я лето провел. А как же иначе? Ведь мои родители раскланиваются с его родителями, мама однажды в хлебном магазине поговорила о чем-то с его мамой.

— Валера, — сказал я, — у меня для тебя сюрприз! Я тебе сейчас больше ничего не скажу, но ты имей в виду.

— У меня для тебя тоже кое-что есть, — сказал Валера, — останешься доволен. Встречаемся, как и в прошлом году, по средам в шесть.

Теперь мне нужно было об одном деле поговорить. Валерин одноклассник Криницкий (он как раз в это время вошел в химкабинет и достал из портфеля завтрак) решил у меня Женечку Плотицына отбить, под видом защиты, конечно. Он напирает на то, что я Женечку обманываю, а вот он не будет. На редкость бессовестный человек! Я нуждался в Валериной защите. Но тут надо было разговор вести дипломатично: а вдруг Валера с Криницким в дружбе? А если не в дружбе, то мало ли что еще может быть: может, их родители раскланиваются.

Мне вспомнилась телепередача «В мире животных», и я понял, как надо вести дипломатичный разговор.

— Вот, Валера, — сказал я, — одна вещь меня интересует. Как ты думаешь, кто кому накидает — гималайский медведь бурому или бурый гималайскому?

Валера переглянулся со своим другом — кажется, я не совсем удачно спросил.

— Медведи бывают разные, — сказал Валера. — Вот, допустим, гималайский здоровяк встречает бурого хиляка, так тут и раздумывать нечего.

— Я понимаю, Валера, — сказал я, — что не совсем удачно спросил. Ну, а как ты думаешь, вот, допустим, встречаются бурый здоровяк со здоровяком гималайским!

— Гималайский ему в первом раунде накидает, — сказал Валера, — тут все ясно…

— Вот и я так считаю, — сказал я. — Ну, а представь себе, бегемот и носорог поссорились — кто кому?

— Носорог бегемоту, — сказал Валера. — Носорог вооружен лучше.

— Вот и я так считаю, — сказал я. — А лев, допустим, и тигр? Ведь правда лев накидает, если он, конечно, не хиляк?

Валера согласился со мной. Тогда я стал подводить поближе.

— Ну, а если бы пловцу первого разряда пришлось с боксером третьего разряда, как ты считаешь?

— Быстроглазый, — сказал Валера, — не втравляй меня в драку с Котовым. Ты что, не понимаешь? В нем восемьдесят килограммов весу. Я бы с удовольствием, но честно тебе говорю: не справлюсь.

— Да что ты, Валера! — сказал я. — Это я просто так, разве я не понимаю? У меня другое дело. Представь, есть люди, которые охмуряют малышей: сбывают им втридорога чепуховые марки, да еще кое-кого стращают и не подпускают к этому малышу.

Валера с Флейтистовым нахмурились. Я понял: они возмущены.

— Интересно было бы узнать, — сказал Валера, — имя этого человека.

— Ха! — сказал я. — Вон он хлеб с колбаской ест.

— Мы ему на первый раз сделаем внушение, — сказал Валера.

Он пальцем подозвал к себе Криницкого и для начала заметил ему, что тот не по-товарищески себя ведет: ест хлеб с колбасой, а не подумает о том, что, может быть, другие тоже проголодались. Криницкий отломил от своего бутерброда Валере и Флейтистову; они его поблагодарили, и тут уж Валера приступил к делу.

— Этот юноша, — сказал он и показал на меня глазами, — находится под покровительством очень достойных людей. Нам не нравится, когда его обижают. Для нас это непереносимо.

Валера очень педагогично себя вел: он нажимал пальцем, как на кнопку звонка, на пуговицу пиджака Криницкого, Флейтистов сдувал и стряхивал крошки с этого пиджака. В конце разговора Криницкий сказал, что не знал о том, что мне покровительствуют достойные люди. На редкость он оказался малоуважаемым человеком.

— Спасибо, Валера, — сказал я.

— О, пожалуйста!

Дело было сделано. И не как-нибудь, а дипломатично. Я шел по коридору и радовался своей удаче: никаких признаков интеллектуального спада уже не было и в помине.

Я спустился на первый этаж. Здесь во 2-м «Б» учится Женечка Плотицын, совсем еще несмышленый человек: он не понимает, что не я должен его проведывать, а он меня.

Женечка бросился мне навстречу, я пожал ему руку и сказал:

— Здравствуй, юноша!

— Меня уже обижали! — сообщил Женечка, как только мы покончили с рукопожатием. — Вон тот, который борется, вон тот у стены и еще один — он в столовую ушел.

Я отпустил леща тому, который боролся, и тому, который у стены стоял. Первый убежал плакать в класс, а второй так и остался у стены — смотрел на меня исподлобья, как на собаку, которая того и гляди укусит.