Юрий Слёзкин - Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

• Название: Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера
• Автор: Юрий Слёзкин
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-561-0

Книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина, автора уже изданного в «НЛО» интеллектуального бестселлера «Эра Меркурия: Евреи в современном мире» (2005), посвящена загадке культурной чуждости. На протяжении нескольких веков власть, наука и литература вновь и вновь открывали, истолковывали и пытались изменить жизнь коренных народов Севера. Эти столкновения не проходили бесследно для представлений русских/россиян о самих себе, о цивилизации, о человечестве. Отображавшиеся в «арктических зеркалах» русского самосознания фигуры — иноземец, иноверец, инородец, нацмен, первобытный коммунист, последний абориген — предстают в книге продуктом сложного взаимодействия, не сводимого к клише колониального господства и эксплуатации.

---

Другой причиной, по которой Ленин и Сталин настаивали на национальном самоопределении, было различие между национализмом нации-угнетателя («великодержавным шовинизмом») и нации угнетенной (национализмом в собственном смысле слова). Первый был дурной привычкой, от которой можно было избавиться сознательным усилием пролетарской воли и актом рефлексии; второй был понятной (хоть иногда и чрезмерной) реакцией на угнетение, которую можно было унять только сочувствием и тактом{583}. Дарование права на национальное самоопределение было жестом раскаяния, которое должно было в конечном итоге привести к национальному прощению и, таким образом, к исчезновению националистических обид и, рано или поздно, — к исчезновению национальных различий.

Перестроив капитализм в социализм, пролетариат создаст возможность полного устранения национального гнета; эта возможность превратится в действительность «только» — «только»! — при полном проведении демократии во всех областях, вплоть до определения границ государства сообразно «симпатиям» населения, вплоть до полной свободы отделения. На этой базе, в свою очередь, разовьется практически абсолютное устранение малейших национальных трений, малейшего национального недоверия, создастся ускоренное сближение и слияние наций, которое завершится отмиранием государства{584}.

Когда пролетарская революция наконец совершилась, она оказалась настолько же национальной, насколько пролетарской. Первые декреты советской власти описывали победоносные массы как «народы» и «нации», наделенные «правами»; провозглашали все народы равными и суверенными; гарантировали их суверенитет при помощи этнотерриториальной федерации и права на отделение; приветствовали «свободное развитие национальных меньшинств и этнических групп» и обещали уважать национальные верования, обычаи и учреждения{585}. К концу войны эти принципы, а также потребность в местных союзниках и признание существующих национальных единиц произвели на свет широкий ассортимент официально признанных советских республик, автономных республик, автономных областей и коммун трудящихся. Некоторые «интернационалисты» из числа левых коммунистов выражали крайнее недоумение, но Ленин разбил их на VIII партийном съезде, провозгласив, что нации существуют в природе и что «не признавать того, что есть, нельзя: оно само заставит себя признать»{586}. Кроме того, что они существовали в природе, различные национальности страдали от такого безжалостного национального угнетения и были полны такой «бешеной ненависти» к русским, что любое отступление от принципа языковой и территориальной автономии могло быть понято как попытка сохранить Российскую империю{587}. За этим последовали многочисленные требования этнотерриториального признания, основанные на аргументах о существовании данного народа в природе и многовековой истории его жестокого угнетения. Национальные интеллигенты, местные чиновники, столичные бюрократы, «национальные съезды» и сочувствовавшие петроградские ученые — все требовали административной автономии, отдельных учреждений и финансовых средств (для себя и для своих протеже){588}. Средства были скудными, но автономные единицы и учреждения чрезвычайно размножились после того, как X съезд партии приравнял (нерусскую) национальность к отсталости и таким образом узаконил политику институционализации этичности. Согласно формулировке Сталина, «суть национального вопроса в Р.С.Ф.С.Р. состоит в том, чтобы уничтожить ту отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) национальностей, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию»{589}. Чтобы достичь этой цели, партия должна была помочь «отсталым народам»

(а) развить и укрепить у себя советскую государственность в формах, соответствующих национально-бытовым условиям этих народов; (Ь) развить и укрепить у себя действующие на родном языке суд, администрацию, органы хозяйства, органы власти, составленные из людей местных, знающих быт и психологию местного населения; (с) развить у себя прессу, школу, театр, клубное дело и вообще культурно-просветительные учреждения на родном языке{590}.

Национальность приравнивалась к отсталости, но отсталость не равнялась национальности. В мире, который населяли большевики, отсталость была больше, старше и важнее. Она составляла (хотя вслух этого не признавали) разницу между марксизмом и ленинизмом, служила описанием России вне партии, была отличительной чертой «Востока» в сравнении с «Западом» и представляла собой пятую колонну прошлого в сердце настоящего, устремленного в будущее. Впрочем, некоторые разновидности отсталости были более отсталыми, чем прочие. «Сонный» русский крестьянин, «приросший к своей куче навоза»{591}, был заскорузлым и тупым, но в конечном счете исправимым (в этом заключалась исходная посылка теории пролетарской революции в России), но что можно было сказать о территориях, которые проспали большую часть истории человечества и ничего не знали о подсечно-огневом земледелии, не говоря уже о кучах навоза? По словам Ленина, «к северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств. И на всех этих просторах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость»{592}.

Впрочем, даже в самой настоящей дикости была своя польза, ибо если империализм — это капитализм в мировом масштабе, то «отсталые массы Востока» — это новый мировой пролетариат. В этом качестве, согласно Ленину, они были естественными союзниками революционных пролетариев Запада. «Мы все усилия приложим, чтобы с монголами, персами, индийцами, египтянами сблизиться и слиться; мы считаем своим долгом и своим интересом сделать это, ибо иначе социализм в Европе будет непрочен»{593}. Чтобы этот союз был прочным, европейцы должны были оказать своим отсталым братьям «бескорыстную культурную помощь» и распространить на них принцип национального самоопределения (на «Востоке» отсталость казалась тождественной национальности){594}.

Когда революция превратила союз с «Азией» в непосредственную тактическую цель, главный тактик революции убедил своих последователей вынести «Азию» за рамки привычного классового подхода. В случае особой отсталости, доказывал он, требуется особая политика:

Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, сарты[60], которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?.. Можем ли мы подойти к этим сартам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров» [?] Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл. Туг надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов{595}.

То были тревожные дни марта 1919 т., когда большевикам и от малого союзника отмахиваться не приходилось. Шестнадцатью месяцами позже, после решающих побед над Деникиным и Колчаком, Ленин изменил свою точку зрения. Дожидаться развития данной нации и классовой дифференциации было, в конце концов, необязательно:

Постановка вопроса была следующая: можем ли мы признать правильным утверждение, что капиталистическая стадия развития народного хозяйства неизбежна для тех отсталых народов, которые теперь освобождаются и в среде которых теперь, после войны, замечается движение по пути прогресса. Мы ответили на этот вопрос отрицательно. Если революционный победоносный пролетариат поведет среди них систематическую пропаганду, а советские правительства придут им на помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами, тогда неправильно полагать, что капиталистическая стадия развития неизбежна для отсталых народов{596}.

Если Россию можно было спасти от «идиотизма деревенской жизни», то и дикарей можно было спасти от дикости. Для достижения этой цели X партийный съезд предписал промышленное развитие, классовую дифференциацию сверху и, в случае народов на грани вымирания, защиту от русского колониализма{597}. Главной задачей партой было преодолеть экономическую отсталость «переносом фабрик к источникам сырья», а социальную отсталость — «отстранением всех туземных эксплуататорских элементов от влияния на массы»{598}. Иными словами, партия должна была идти к сартам и скидывать их эксплуататоров. Кто был в подчинении у мулл вчера, не будет в подчинении у мулл завтра.

Такими были идеологические предпосылки, в рамках которых действовал Народный комиссариат по делам национальностей. Проблему национальности следовало решать путем автономизации, а проблему отсталости — прямым вмешательством Центра. Если эти проблемы сосуществовали (как это было, согласно резолюции X съезда, во всех нерусских регионах бывшей Российской империи), тогда один из этих методов должен был стать основным, но никто не знал, какой именно. Дух новой экономической политики благоприятствовал национальной автономии, но некоторые нации были в таком безнадежном подчинении у своих мулл, что их требовалось спасать немедленно.