Геннадий Лазарев - Боль

• Название: Боль
• Автор: Геннадий Лазарев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-7688-0563-X

Первая книга автора. В нее вошли повесть о работе подростков во время войны на заводе, рассказы нравственно-психологической проблематики: размышления о счастье, добре и зле, истинных ценностях человеческой жизни.

---

Подморозило. В такую погоду сидеть бы дома да почитывать книжки.

От столба к столбу, от дерева к дереву — подкрались к вагону.

— Поглядывай! — прошептал Венка. — Чуть что — кашляни…

Пока Мурзилка соображал, что происходит, Венка был уже на крыше. Привязав к вытяжной трубе бельевую веревку, снял тужурку и стал нащупывать ногами оконный люк. Надавил: фанерка, хрустнув, отвалилась.

Вытравив с руки веревку, стал протискиваться вовнутрь. Опоры не было, и он, не удержавшись, рыбиной соскользнул вниз.

Под ним громыхнуло. В полоске света, проникающего через люк, различил чешуйчатую поверхность из ровных квадратных плиток. Сердце замерло — динамит! Сейчас как рванет…

Сердце робко отсчитало миг, другой. Венка нервно хохотнул — и вовсе это не динамит. Динамит возят в ящиках. А такие плитки он видел у военных. Пожилой коновод называл эту штуку отрубями. Их дробили, замачивали и давали лошадям. Тогда и он по примеру коновода погрыз. Пресно, недосолено… Но если подсолить… Схватил плитку — и в люк. И еще одну… «Держи, Мурзилка!»

Вдруг послышались голоса. Кто-то, подбежав, сказал с угрозой:

— Убег, гаденыш! Башку бы ему отвинтить…

Венка затаился: вагон с кормами — не соседкин огород. В огороде, бывало, поймают, в худшем случае наложат в штаны крапивы. Здесь — военный груз! Кто будет слушать, что хотелось поесть, что собирался взять только на одну кашу? Его колотило от холода, но он не смел шелохнуться. Сердитый сказал:

— Надо артиллеристам сообщить. Охрана нужна… А то ведь все перетаскают.

По обрезу люка заскребло, рядом с Венкой упала плитка. Вторая больно стукнула по ноге. Ушли. Прошло несколько томительных минут. Наконец, невдалеке свистнули: Мурзилка.

Цепляясь за что попало, лишь бы скорей отсюда, Венка юркнул в люк, схватил тужурку, оставленную на крыше, и спрыгнул в снег.

— Пос-стукай… — пролепетал он, когда прибежал Мурзилка. — Душа з-зашлась…

Мурзилка стал барабанить его по спине, тыкал в бока.

— А где продукты? — спросил испуганно.

Венка вздохнул и рявкнул:

— Стук-кай! Только по з-затылку-то з-зачем, дурья башка!

Утром по пути в школу Венка даже не взглянул в сторону вагонов, до того они стали ему ненавистны. На уроках о неудаче старался не вспоминать. Но к концу занятий дверь в класс приоткрылась и прилетела записка. Девчонки передали. Нехотя развернул. «Глянь в окно, засоня!» — было нацарапано карандашом. Обернулся — и не поверил глазам: от вагона веером разбегались пацаны.

Площадка напоминала муравейник, с той лишь разницей, что муравьи норовят сносить в одно место, а пацаны, наоборот, растаскивали. Отруби. Кто охапкой, как дрова, кто на плече, а кто под мышкой. Которые похитрее, отдали учебники девчонкам. Другие затолкали их под ремень и теперь маялись: падали в снег то отруби, то книги, потому что рук удерживать и то, и другое не хватало.

В толпе различил Мурзилку. Тот перевязал несколько плиток брючным ремнем и забросил их за спину. Отцовская шапка налезала на глаза, и он брел, не видя дороги, по колено в снегу. У него начали спадывать штаны. Отогнув полу фуфайки, Мурзилка стал свободной рукой придерживать их. В это время за спиной расползлись плитки. Попытался поправить, но окончательно запутался в штанинах и ткнулся носом в сугроб.

Венка еле досидел до звонка. Кубарем скатился с лестницы и, одеваясь на ходу, кинулся на улицу.

Дверь вагона распахнута. Расспрашивать не стал — не до этого. Вспомнил о веревке. Тем же путем, что и накануне; залез на крышу. Цела! «Вот когда ты пригодилась, ми-ла-я-а-а!» — упиваясь азартом, пропел на какой-то знакомый мотив. Связал несколько плиток и во весь дух — домой.

Из соседнего переулка вывернулись двое с салазками.

— Успеем? — спросили.

— Пока тихо… — ответил на бегу Венка. Повернул на Первомайскую, и чуть было не столкнулся с Егоровной.

Жила Егоровна напротив. Сколько Венка помнит, всегда была старой. И всегда верховодила. Но война ее надломила. То ли память о погибших сыновьях источила, то ли силы ушли. Чтобы быть на людях, напрашивалась с детьми посидеть. И ее жалели, не позволяли ходить за милостыней на чужие улицы. Помогали: кто картошенку от себя оторвет, кто горстку крупы. А то и супчика перепадало.

Егоровна, шаркая ботами, торопилась.

— Кашу, говорят, дают, что ли? — спросила она, узнав Венку.

— Дают, дают, бабуля! Высшего лошадиного сорта…

— Всем или только ребятишкам? Старикам-то дают ли? — услышал вдогонку, но отвечать не стал.

Навстречу, запыхавшись, бежали три мальчика. Один из них, самый маленький, подпоясанный зелененьким пояском от платья, отставал и чуть не плакал. Венка остановился. «Этого еще не хватало, чтоб чужие…» — подумал ревностно.

Малец вдруг споткнулся, упал и заревел. Который постарше, вернулся:

— Вставай, Митя! Из-за тебя и нам не достанется…

Венке сделалось не по себе. На закорках у него уютно пристроены четыре плитки жратвы. Ему надо — он большой… А мальцы перебьются, потому что чужие. Слово-то какое ненормальное — чужие…

— Эй, желудки! — крикнул он. Те нехотя вернулись: — Вас к вагону близко не подпустят… — сказал и опустил на снег свою ношу. — Вот вам по одной… И — марш по домам!

Мальчишки в сомнении посмотрели друг на друга, недоверчиво глянули на Венку, но отруби взяли.

Догнал Егоровну.

— Держи, бабуся, пока я добрый! Питайся… С такими харчами как графиня Монте-Кристо будешь до весны в потолок поплевывать…

Около вагона по-прежнему шум, толкотня. Мельком Венка увидел: в садике перед школой стоит, держась за сердце, директор Михаил Алексеевич, через дорогу семенит завуч.

Мальчишки повзрослев забрались в вагон и сваливали плитки в образовавшийся проход. Часть их падала в снег, на рельсы.

Венка выбрал, которые почище, стал увязывать. Пальцы от волнения не слушались.

Вдруг три выстрела разорвали воздух над головой и будто припечатали Венку к жгучему от мороза колесу. Чистый, как в кино, голос скомандовал:

— Отставить! Быстра! В две шеренги… стана-а-вись!

Не соображая, метнулся вслед за всеми. Шарахалась толпа вдоль вагона туда-сюда. Все норовили убраться в середину, подальше от стрелявшего. Венка оказался с краю и с изумлением узнал знакомого по госпиталю старшину.

Тот совсем не изменился. Так же уверенно сверкал выбритый до синевы затылок, из-под лихо сбитой набекрень шапки свисало на бровь крутое колечко кудрей, горела начищенная до самоварного блеска пряжка командирского ремня. Только вместо обмоток сегодня на нем были кирзовые сапоги.

Под старшиной нервно пританцовывал взмыленный жеребец. Левой рукой он то отпускал, то натягивал поводья, правой играючи помахивал наганом.

— Слушай сюда! — властно выкрикнул старшина, когда строй более-менее обозначился. — В соседнем гарнизоне нечем кормить строевых коней! Может задержаться отправка части на фронт, под Москву! Туда, где добиваем мы фашистского гада!

Он прогарцевал перед строем, всматриваясь в лица мальчишек; заглянул в вагон, перекинулся парой слов с завучем.

Венка глянул украдкой налево-направо. Все здесь были свои, и это немного успокаивало. Тут же и девчонки, которые побойчее. Замыкала строй продавщица из хлебного магазина. Она испуганно хлопала глазами и, как младенца, прижимала плитку к груди. Если через час, — вновь заговорил старшина, — вагон не будет загружен, я вынужден буду пойти по домам!

Для большей убедительности он дважды выстрелил. Конь вздрогнул, старшина пришпорил его и он, взяв в намет с места, ошметками снега забросал стоящих на правом фланге мальчишек.

— Как же так, мальчики? — сокрушался завуч. — Такое пятно ляжет на школу! Как думаешь, Смеляков, вернут дети отруби?

Что мог ответить Венка за других, когда не поручился бы за себя? На душе было муторно. Скорей бы уж угнали этот злополучный вагон! Но уходить дамой с пустыми руками ужасно не хотелось.

Он поднял облепленный снегом кусочек и положил в рот Вспомнил аппетитно жующего усатого коновода и живо представил, как обрадовалась бы мать, увидев на столе дымящийся горшок.

Около колеса заметил торчащий из-под снега уголок плитки. Подумал — осколочек… Валенком пнул. Плитка оказалась целой, только грязноватой. Успокаивая себя, решил, что такую коням нельзя. Воровато озираясь, улучил момент — спрятал под тужурку. Буркнул, что некогда, и зашагал к дому.

К вагону спешили пацаны с отрубями, а он, самый смелый на улице, корежился в панике: не дай бог вывалится из-под тужурки его добыча. Вот будет смеху! Засунув руки в карманы, придерживал ее цепко, как бомбу. А плитка упорно выскальзывала, и уж не было сил удерживать ее.