Лев Толстой - ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.

• Название: ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1935

Основная работа над входящими в 27 том художественными произведениями протекала у Толстого в конце 1880-х годов и в 1890 году. Одно из этих произведений («Дьявол») Толстым не было окончательно отделано и впервые напечатано лишь после его смерти.

Из вышедших в свет при жизни Толстого произведений «Крейцерова соната» перепечатывалась в большинстве изданий с текста, впервые опубликованного в 1890 г. в тринадцатой части сочинений Толстого и напечатанного по копии, переписанной С. А. Толстой, заключавшей в себе множество отступлений от подлинного толстовского текста — бессознательных и частью сознательных. Ни этой копии ни корректур повести Толстой не читал. Отсюда большое число искажений, вкравшихся в печатный текст «Крейцеровой сонаты» и лишь частично устраненных по неавторитетным спискам в некоторых заграничных изданиях и преимущественно в двенадцатом издании сочинений Толстого 1911 г., но вновь спорадически появлявшихся в последующих изданиях повести.

Что касается „Послесловия к «Крейцеровой сонате», также не авторизованного Толстым ни в копии, с которой оно печаталось, ни в корректурах, то текст его в России вплоть до последнего времени печатался с существенными цензурными пропусками (исключение представляет собой единственная перепечатка «Послесловия» с заграничного издания В. Г. Черткова в брошюре «О половом вопросе. Мысли графа Л. Н. Толстого, собранные В. Г. Чертковым», напечатанной в журнале «Всемирный вестник» за 1906 г. и изданной затем отдельно).

Рассказ «Франсуаза» всё время печатался или по тексту, искаженному в интересах «благоприличия» А. С. Сувориным и впервые напечатанному в его газете «Новое время», или, реже, по искусственно скомбинированному тексту И. И. Бирюкова, в который лишь частично были введены купюры, сделанные Сувориным.

В настоящем издании все эти произведения — в результате изучения относящегося к ним рукописного материала — впервые появляются в печати в неискаженном виде.

Помимо вариантов литографированных редакций «Крейцеровой сонаты» и «Послесловия» к ней, печатаются ранние рукописные редакции, планы и варианты входящих в этот том художественных произведений, доселе в большинстве неопубликованные.

Из статей, входящих в состав данного тома, впервые публикуются три неоконченных отрывка. К статьям: «Для чего люди одурманиваются?» и «Предисловие к «Севастопольским воспоминаниям» Ершова» даны обширные варианты, впервые извлеченные из черновых рукописей автора; в статье «Для чего люди одурманиваются?» восстановлен пропуск, сделанный по цензурным условиям. В комментариях к статье «О соске» приводятся толстовские тексты, затерявшиеся в проредактированной им рукописи другого автора. Из других статей Предисловие к «Злой забаве» В. Г. Черткова и «Carthago delenda est» до сих пор не включались в собрания сочинений Толстого. Тексты всех статей проверены по рукописям.

Художественные произведения данного тома приготовлены к печати, редактированы и комментированы Н. К. Гудзием.

Вся работа по подготовке к печати текстов статей и составлению комментариев к ним сделана В. Д. Пестовой, под редакцией Н. Н. Гусева.

В составлении указателя к тому принимала участие А. И. Толстая-Попова.

---

Оказалось, да. Болѣе двухъ часовъ Полина была у игуменьи въ монастырѣ, а жена ждала ее дома. Для всякаго человѣка это ничего бы не значило, но для меня это было такое же доказательство, какъ бы я видѣлъ ихъ въ объятіяхъ другъ друга. Узнать это мнѣ было даже страшно. Хотѣлось узнать, не была ли она съ кѣмъ нибудь въ это время. Нѣтъ, она была одна. Стало быть, все ясно. На минуту забилось сердце, но опять затихло. Некогда было, теперь надо было дѣйствовать. И я торопился дѣйствовать. Все должно было разъясниться ночью, вечеромъ…

XXV

Будетъ она, какъ жена Урія, искать сближенія съ мужемъ, чтобы скрыть грѣхъ свой? Будетъ, то нѣтъ сомнѣнія, и я знаю, что сдѣлать. Руками? Нѣтъ, нѣтъ, руками долго и можно ослабѣть.

И когда всѣ еще сидѣли за чаемъ, я вышелъ въ кабинетъ и взялъ маленькій кривой булатный кинжалъ, который висѣлъ у меня съ ягташемъ, и вынулъ и, ощупавъ, остро ли лезвіе, вложилъ его въ ножны. Да, этимъ. Отчего же не этимъ? Чѣмъ нибудь же надо. А себя? Себя? Зачѣмъ? Да надо же. Ну, хорошо, и себя. Но тамъ видно будетъ. Главное — чтобы ей перестало быть забавно.

Мы посидѣли еще, простились, и я пошелъ раздѣваться.

— Ты, пожалуйста, не засидись, а приходи скорѣе. Я устала, а ты опять разбудишь.

И она улыбалась заманивающей улыбкой. И два яда слились въ моемъ сердцѣ: ядъ страсти плотской любви къ этой женщинѣ и ядъ ревности, получившей подтвержденіе этимъ обращеніемъ.

Я пришелъ въ кабинетъ, раздѣлся, надѣлъ халата и сѣлъ задумавшись. Мнѣ стало страшно то, передъ чѣмъ я стоялъ. Надо было разобраться. Трудно было, но надо было. Я попробовалъ было подумать, какъ еще поступить. Сказать ей? Вызвать ея признанье, уѣхать, оставивъ письмо, или еще какъ? Но и то, и другое, и третье было слишкомъ сложно, трудно, и, главное, при этомъ надо было отказаться отъ половой любви, а я никогда такъ страстно не желалъ ея и никогда такъ страстно ее не ненавидѣлъ. «Нѣтъ, этого не разберешь», сказалъ я себѣ, и тотчасъ же рука моя потянулась за папироской, и я жадно ихъ выкурилъ двѣ — одну за другой — и всталъ и пошелъ къ ней. Выходя изъ двери, я взглянулъ на ягташъ съ висѣвшимъ подъ нимъ ножикомъ. Какъ она будетъ ждать меня? Въ какомъ положеніи? Это рѣшитъ многое. Она сказала, что устала. Если это правда, она давно успѣла уже лечь. Но нѣтъ, она, чего я ждалъ и чего боялся, она сидѣла передъ туалетомъ еще безъ кофточки, поднявъ полныя, бѣлыя [руки] надъ головой, устраивая свою ночную прическу. Она оглянулась. Да, это жена Урія. Я — Урій. Такъ, этотъ мальчишка, грязное существо, валявшееся во всѣхъ гнояхъ Парижа, — онъ Давидъ, онъ Царь, а я нуженъ только для того, чтобъ скрыть….

XXVI

Да, чѣмъ страстнѣе были ея ласки, тѣмъ злѣе была моя ненависть и тѣмъ тверже устанавливалось мое рѣшеніе. Она продолжала вѣрить мерзавцамъ, она спорила, пока еще я спорилъ о томъ, что благоразумнѣе посвятить себя тѣмъ дѣтямъ, которыя есть, чѣмъ рожать вновь, что тутъ грѣха нѣтъ, и ни на минуту не сдавалась. Но тутъ она вдругъ забыла это и согласилась со мной. Я уже было забылъ все, я былъ побѣжденъ нѣгой страсти, но тутъ уже была очевидность. Я отошелъ отъ нея и пошелъ къ двери.

— Куда же ты?

Да, всѣ эти ласки только слабыя повторенія того, что было тамъ.

— Я? Ничего. Я…

— Что съ тобой? Что ты? Вася, что ты?

Я слышалъ ея испуганный голосъ, и онъ еще больше подтверждалъ меня. Я, ни минуты не останавливаясь, пробѣжалъ въ кабинетъ, схватилъ ножъ, вынулъ изъ ноженъ, бросилъ ихъ. Они завалились за спинку дивана. «Надо будетъ поднять ихъ послѣ, а то забудешь». И я тихо вошелъ въ ея комнату.

Она сидѣла на краю постели и улыбнулась, увидавъ меня.

— А я испугалась. Что съ тобой сдѣлалось? Я ду….

— Ты думала, что можно быть моей женой и отдаваться другому..

— Вася, что ты?

Но я не слушалъ ее, я слушалъ свои слова. Я говорилъ, что убью, и убью, и какъ это сдѣлалось, я не знаю. Она поднялась ко мнѣ, увидавъ ножъ и желая схватить меня за руки, но я вырвалъ руку и запустилъ кинжалъ снизу и почувствовалъ, что онъ пошелъ кверху. Она упала, схватила за руку меня, я вырвалъ кинжалъ руками. Кровь хлынула… Мнѣ мерзко стало отъ крови ея. И чтобы мерзость стала больше еще, чтобы все потонуло въ мерзости, я кулакомъ ударилъ ее по лицу. Она упала.

XXVII

Я вышелъ къ горничной.

— Подите, скажите всѣмъ. Я убилъ жену.

Я ушелъ въ кабинетъ, сѣлъ у себя и выкурилъ папироску.

Сестра въ кофточкѣ, блѣдная, плачущая вышла ко мнѣ.

— Базиль. Что это? Что ты сдѣлалъ?

— Я убилъ.

— Боже мой! Но она жива, она мучается… Поди къ ней.

— Зачѣмъ?

— Поди къ ней.

— Умретъ она?

— Не знаю, ахъ, Боже мой!

Я подошелъ къ двери, открылъ. Она лежала изуродованная, лицо распухло, и посинѣли щека и глазъ. Мнѣ не жалко было. Мнѣ было только гадко. И одинъ вопросъ мучалъ меня: а что какъ я ошибся? У! — Она поманила.

— Прости меня, прости, — сказала она.

Я молчалъ.

— Я не могла, я не знала… Я гадкая, но я не виновата, право не виновата. Но неужели я умру? Неужели нельзя помочь? Я бы жила хорошо… Я бы… искупила…

Откуда она взяла это слово? Она сознавалась, стало быть. Сознавалась! A мнѣ было жалко только себя.

Тутъ только, съ этой минуты, я проснулся….

XXVIII

Она умерла, меня судили…

И оправдали, скоты! Такъ вотъ что. Вотъ и перенесите. А что старикъ вретъ…

— Да вѣдь старикъ это самое и говоритъ, — робко сказалъ я.

— Старикъ? У! Да онъ это и говоритъ, и я это говорю. Только на ея одрѣ я полюбилъ ее. Какъ по любилъ! Боже мой, какъ полюбилъ!

Онъ зарыдалъ.

— Да, не она виновата. Будь она жива, я бы любилъ не ея тѣло и лицо, а любилъ бы ее и все простилъ бы. Да если бы я любилъ, и нечего бы прощать было….

** № 14

Только что старикъ ушелъ, поднялся разговоръ въ нѣсколько голосовъ.

— Старого завѣта папаша, — сказалъ прикащикъ.

— Вотъ домострой живой, — сказалъ адвокатъ.

— Да, много еще пройдетъ время, пока выработается человѣческое отношеніе къ женщинѣ, — сказала дама.

— <Положимъ, — сказалъ адвокатъ, — но согласитесь, что при его взглядѣ легче опредѣленіе отношеній.

— Легче, но за то это отношеніе дикихъ. Держать въ рабствѣ женщину, которая уже не любитъ.>

— Однако, — сказалъ адвокатъ, — въ Европѣ уже вырабатываютъ новые формы — во-первыхъ, гражданскій бракъ, во-вторыхъ, разводъ.

— Только мы отстали, — сказала дама. — Разводъ разрѣшаетъ все. Какъ только есть разводъ, то будетъ и бракъ истинный, когда люди будутъ знать, что они не на вѣки связаны, не рабы.

Прикащикъ слушалъ улыбаясь, желая запомнить для употребленія сколько можно больше изъ ученыхъ разговоровъ.

— Какже такъ разводъ исправитъ бракъ? — неожиданно сказалъ голосъ нервнаго господина, который незамѣтно подошелъ къ намъ. Онъ стоялъ въ коридорѣ, положивъ руки на спинку сидѣнья и, очевидно, очень волновался: лицо его было красно, на лбу надулась жила, и вздрагивалъ мускулъ щеки. — Это все равно, что сказать, если разорвался вотъ рукавъ, такъ его совсѣмъ оторвать.

— Я не понимаю вашего вопроса, — сказала дама.

— Я говорю: почему разводъ закрѣпитъ бракъ?

Господинъ волновался, какъ будто сердился и хотѣлъ сказать непріятное дамѣ. Она чувствовала это и тоже волновалась.

— Признакъ, признакъ — любовь. Есть любовь, то люди соединяются, нѣтъ любви — люди расходятся. Это очень просто, — сказала дама.

Нервный господинъ тотчасъ же подхватилъ это слово.

— Нѣтъ-съ, не просто. Каждый мужъ и каждая жена въ первый же годъ разъ 20 думаютъ, что они перестали любить, и опять начинаютъ. Какъ же тутъ быть?

— Должна быть полная любовь. И бракъ долженъ опредѣляться только любовью. Тогда не будетъ этихъ ошибокъ.

— Не понимаю.

— Онѣ говорятъ, — вступился адвокатъ, указывая на даму, — что если бы былъ разводъ, то какъ женщина, такъ и мущина, зная впередъ, что ихъ соединяетъ только ихъ желаніе, что каждый можетъ всегда покинуть другаго, зная это, брачующіеся серьезнѣе относились бы къ браку, а въ случаѣ ошибки могли бы свободно расходиться, и не было бы тѣхъ недоразумѣній и неясности, которыя существуютъ теперь. Такъ ли я понимаю? — обратился онъ къ дамѣ. — Я тоже полагаю…

Дама движеніемъ головы выразила одобреніе разъясненію своей мысли.

Но нервный господинъ, очевидно, съ трудомъ удерживался и, не давъ адвокату договорить, началъ:

— Да, но по какимъ бы признакамъ узнавать, что наступило время развода? Вы говорите, что признакъ того, что супруги не могутъ жить вмѣстѣ, есть прекращеніе любви. Да какже рѣшить, прекратилась любовь или нѣтъ?

— Да какже не знать? Это чувствуется.