Лев Толстой - ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.

• Название: ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1935

Основная работа над входящими в 27 том художественными произведениями протекала у Толстого в конце 1880-х годов и в 1890 году. Одно из этих произведений («Дьявол») Толстым не было окончательно отделано и впервые напечатано лишь после его смерти.

Из вышедших в свет при жизни Толстого произведений «Крейцерова соната» перепечатывалась в большинстве изданий с текста, впервые опубликованного в 1890 г. в тринадцатой части сочинений Толстого и напечатанного по копии, переписанной С. А. Толстой, заключавшей в себе множество отступлений от подлинного толстовского текста — бессознательных и частью сознательных. Ни этой копии ни корректур повести Толстой не читал. Отсюда большое число искажений, вкравшихся в печатный текст «Крейцеровой сонаты» и лишь частично устраненных по неавторитетным спискам в некоторых заграничных изданиях и преимущественно в двенадцатом издании сочинений Толстого 1911 г., но вновь спорадически появлявшихся в последующих изданиях повести.

Что касается „Послесловия к «Крейцеровой сонате», также не авторизованного Толстым ни в копии, с которой оно печаталось, ни в корректурах, то текст его в России вплоть до последнего времени печатался с существенными цензурными пропусками (исключение представляет собой единственная перепечатка «Послесловия» с заграничного издания В. Г. Черткова в брошюре «О половом вопросе. Мысли графа Л. Н. Толстого, собранные В. Г. Чертковым», напечатанной в журнале «Всемирный вестник» за 1906 г. и изданной затем отдельно).

Рассказ «Франсуаза» всё время печатался или по тексту, искаженному в интересах «благоприличия» А. С. Сувориным и впервые напечатанному в его газете «Новое время», или, реже, по искусственно скомбинированному тексту И. И. Бирюкова, в который лишь частично были введены купюры, сделанные Сувориным.

В настоящем издании все эти произведения — в результате изучения относящегося к ним рукописного материала — впервые появляются в печати в неискаженном виде.

Помимо вариантов литографированных редакций «Крейцеровой сонаты» и «Послесловия» к ней, печатаются ранние рукописные редакции, планы и варианты входящих в этот том художественных произведений, доселе в большинстве неопубликованные.

Из статей, входящих в состав данного тома, впервые публикуются три неоконченных отрывка. К статьям: «Для чего люди одурманиваются?» и «Предисловие к «Севастопольским воспоминаниям» Ершова» даны обширные варианты, впервые извлеченные из черновых рукописей автора; в статье «Для чего люди одурманиваются?» восстановлен пропуск, сделанный по цензурным условиям. В комментариях к статье «О соске» приводятся толстовские тексты, затерявшиеся в проредактированной им рукописи другого автора. Из других статей Предисловие к «Злой забаве» В. Г. Черткова и «Carthago delenda est» до сих пор не включались в собрания сочинений Толстого. Тексты всех статей проверены по рукописям.

Художественные произведения данного тома приготовлены к печати, редактированы и комментированы Н. К. Гудзием.

Вся работа по подготовке к печати текстов статей и составлению комментариев к ним сделана В. Д. Пестовой, под редакцией Н. Н. Гусева.

В составлении указателя к тому принимала участие А. И. Толстая-Попова.

---

— Вася, опомнись, что ты? Что съ тобой? Ничего нѣтъ, ничего, ничего. Клянусь.

Я бы еще помедлилъ, но эта ложь подожгла еще мое бѣшенство. «Ну чтожъ, ее, а потомъ себя».

— Не лги, мерзавка, — завопилъ я и выстрѣлилъ разъ и два. Она вскрикнула и упала на полъ. И въ ту же минуту вбѣжала няня.

— Я убилъ ее, — сказалъ я. И въ это время въ двери показалась Лизанька въ одной рубашенкѣ съ ужасными глазами. Я встрѣтился съ ней глазами, и бѣшенство мое прошло. Я повернулся и пошелъ въ кабинетъ и сталъ курить, дрожа всѣмъ тѣломъ и ничего не понимая и ничего не думая. Я слышалъ, что тамъ что то возились. Слышалъ, какъ пріѣхалъ Егоръ съ корзинкой. Онъ внесъ въ кабинетъ корзинку.

— Слышалъ? Я убилъ жену, — сказалъ я ему. — Скажи дворнику, чтобъ далъ знать въ полицію.

Онъ ничего не сказалъ и ушелъ. Я опять сталъ курить, прислушиваясь къ звукамъ въ квартирѣ. Кто то пришелъ. Я думалъ, что полиція, и придетъ ко мнѣ, но это былъ докторъ. Вдругъ скрипнула дверь. А можетъ быть, это она, и ничего не было; но это была не она, шаги были чужіе. «Да, теперь надо и себя», сказалъ я себѣ, но я говорилъ это, но зналъ, что я не убью себя. Однако я всталъ и взялъ опять въ руки револьверъ. Въ дверь вошла няня. Няня въ кофточкѣ вошла робко и сказала, что она меня зоветъ къ себѣ. Да вѣдь я убилъ ее. Няня вдругъ заплакала (а она была прехолодный и непріятный человѣкъ).

— Васъ просятъ. Онѣ въ постели. Докторъ перевязалъ. Едва ли живы будутъ, очень слабы, — сказала она, какъ бы говоря о болѣзни независимой отъ меня.

«Да, если нужно будетъ, то всегда успѣю», сказалъ я себѣ и положилъ револьверъ. «Фразы. Гримасы. Ну, да Богъ съ ней. Пойду». Только что я вошелъ, странный запахъ пороха поразилъ меня. Проходя по коридору мимо дѣтской, я опять увидалъ Л[изаньку]. Она смотрѣла на меня испуганными глазами. Мнѣ показалось даже, что тутъ были и другіе — всѣ пятеро смотрѣли на меня. Я подошелъ къ двери, и горничная тотчасъ же изнутри отворила мнѣ и вышла. Она лежала на нашей двуспальной постели, на моей даже постели, къ ней былъ легче подходъ. Она лежала на высоко поднятыхъ за спиною подушкахъ въ кофтѣ бѣлой, не застегнутой, съ открытой грудью, на которой видна была повязка раны. Но не это поразило меня. Прежде и больше всего меня поразило ее распухшее и синѣющее по отекамъ лицо, часть носа и подъ глазомъ. Это было послѣдствіе удара моего локтемъ, когда она хотѣла удерживать меня. Этотъ видъ былъ ужасенъ. Мнѣ стало гадко, но еще не жалко.

XX…

Жалко мнѣ стало только тогда, когда глаза наши встретились. Такое было жалкое, забитое, усмиренное, покорное лицо. Боже, что какъ я ошибся?!» подумалъ я.

Она поманила меня и начала тихо-тихо. Я подошелъ вплоть. Не спуская съ меня взгляда, она тихо-тихо проговорила:

— Прости, Вася.

И это слово, этотъ взглядъ, очевидно умирающей, не нуждающейся уже ни въ чемъ женщины сразу убили во мнѣ животное, то одно и тоже животное, которое испытывало къ ней то, что кощунственно называется среди насъ любовью, и то животное, которое убило ее. Я въ первый разъ увидалъ въ ней человѣка, сестру, и не могу выразить того чувства умиленія и любви, которое я испыталъ къ ней.

— Прости меня, я виновата, но я не могла, я не могла, я не знаю, что со мной сдѣлалось. Прости.

Я молчалъ, потому, что не могъ говорить. Изуродованное лицо сморщилось.

— Зачѣмъ это все было? Прости.

— Я не могу прощать, я отмстилъ, — сказалъ я.

— Какъ? — вдругъ вскрикнула она, приподнялась, и глаза ея заблестѣли лихорадочно. — И ты говоришь, что[162] я умру? Нѣтъ, нѣтъ, я не умру. Я не хочу. Я не могу. Я бы хорошо жила. Я искуплю.

Потомъ сдѣлался бредъ. Она стала пугаться, кричать.

— Стрѣляй! я не боюсь, только всѣхъ убей.[163] Ушелъ! ушелъ!

Про дѣтей только она не вспомнила ни разу ни въ бреду ни въ свѣтлыя минуты. Она не узнала даже Л[изаньку], которая прорвалась къ ней. Я не видалъ, какъ она умерла въ тотъ же день, къ полдню. Меня въ 8 часовъ отвезли въ часть, а оттуда въ острогъ. И тамъ то, просидя эти 11 мѣсяцевъ, дожидаясь суда, я обдумалъ себя, свое прошедшее и понялъ его.

Мы долго сидѣли молча. Онъ всхлипывалъ и трясся молча передо мной. Лицо его сдѣлалось тонкое, длинное и ротъ во всю ширину его.

— Да, — сказалъ онъ вдругъ. — Если бы я зналъ, что знаю теперь, какъ я былъ [бы] счастливъ и какъ бы она могла быть счастлива. Я бы не женился на ней ни за что. И ни на комъ не женился бы.

Опять мы долго молчали.

— Да-съ, вотъ что я сдѣлалъ и вотъ что я пережилъ. Такъ я знаю, что такое половыя отношенія. <Если шекеры правы, половыя отношенія въ нашемъ обществѣ должны быть регулированы, теперь же они совсѣмъ безъ контроля.> Прежде, когда былъ домострой, были религіозныя вѣрованія, опредѣлявшія брачныя отношенія, было опредѣленіе этихъ отношеній, но теперь, когда не вѣрятъ больше, нѣтъ никакого опредѣленія ихъ. А сходиться мущинамъ и женщинамъ хочется отъ праздности и отъ того, что имъ внушено, что это есть нѣкотораго рода partie de plaisir.[164] Вотъ они и сходятся, a основаній, на которыхъ бы они могли сходиться, нѣтъ никакихъ, кромѣ животнаго удовольствія. Они это называютъ любовью, но дѣло отъ этаго не изменяется. Вотъ какой-то жидъ написалъ книгу: «Convenzionelle Luegen». Условныя лжи, которая считается всѣми передовой, и тамъ онъ прямо совѣтуетъ людямъ спуститься опять назадъ съ той ступени развитія, въ семейномъ отношеніи доведшей людей до единобрачія, и спуститься опять въ половой развратъ, только назвавъ половое влеченіе хорошимъ словомъ — любовью. Но назадъ люди не ходятъ и не бросаютъ завоеваннаго. И въ этомъ отношеніи людямъ надо идти не назадъ, но впередъ. И знаете, я право думаю, что шекеры правы.

(Вписать то, что въ XII и XIII главахъ).[165]

— Да съ, надо понять настоящее значеніе, что слова Евангелія Матфея V, 28, о томъ, что «всякій, кто смотритъ на женщину съ похотью, прелюбодѣйствуетъ», относятся не къ одной посторонней, а преимущественно къ своей женѣ.

1889, 28 Августа.

Я[сная] П[оляна].

Л. Т.

* № 18

— Надо вамъ сказать, что такое было за существо моя жена. Во-первыхъ, никакъ нельзя сказать про нее, какое она была существо, надо сказать, какія два существа была моя жена. Мы — и всѣ люди — я всегда удивлялся, отчего писатели романисты, которыхъ главное дѣло описывать характеры, — никогда не описываютъ того, что всякій человѣкъ не одинъ характеръ и даже не два, а иногда много. И въ женѣ моей было много разныхъ, но два, нѣтъ три совсѣмъ разныхъ существа. Одно[166] — мученица въ обоихъ смыслахъ, т. е. женщина, желающая мучать себя и всѣхъ людей, но прежде всего себя, и другая — страстная, но неумѣлая кокетка, тщеславная и лгунья. И въ самой глубинѣ души — добрый, великодушный, почти святой человѣкъ, способный мгновенно, безъ малѣйшаго колебанія и раскаянія, отдать себя всего, всю свою жизнь другому. Ну, да этаго разсказать нельзя, надо было все пережить, какъ я пережилъ.

* № 19

<Возвращаюсь я разъ съ мужскаго обѣда. Сидитъ она съ дядей моимъ[167] и молодымъ слѣдователемъ, добрымъ, не опаснымъ юношей, который часто бывалъ у насъ и которого я почти не ревновалъ. Сидятъ и играютъ въ винтъ. Дѣти ужъ уложены спать. Старшій,[168] Вася, тотъ, котораго кормила кормилица (ему было десять лѣтъ, онъ былъ въ приготовительномъ классѣ), потомъ[169] Лиза, 8 лѣтъ дѣвочка, потомъ Ваня и Митя и Анночка, послѣдняя, двухъ лѣтъ.

Я сѣлъ за нее, а она, по просьбѣ дяди, сѣла за фортепіано.

— Ахъ да, — говоритъ она, — пріѣзжалъ Трухачевскій, я не приняла его.>

* № 20

<Все, что я дѣлалъ, я дѣлалъ съ большой точностью, не торопливостью и ловкостью, какъ это дѣлаютъ звѣри и люди въ моменты физическаго возбужденія.

Я послушалъ у двери гостиной. Были слышны голоса, и по звуку этихъ голосовъ ничего нельзя было заключить. Но заключеніе, какое мнѣ нужно было, уже было сдѣлано. Ничто теперь ужъ не могло разувѣрить меня въ ея виновности. Теперь, разбирая мои чувства, я могу опредѣлить ихъ такъ. Я былъ виноватъ въ своемъ животномъ и безчеловѣчномъ отношеніи къ женѣ. Я чувствовалъ эту свою вину въ глубинѣ души, но чтобы не признавать свою вину, мнѣ нужна была ея виновность: отъ этаго этотъ мучительный восторгъ, который я испытывалъ при всякомъ поводѣ, который она мнѣ подавала, обвинять ее. Отъ этаго же желаніе ея вины и ни на чемъ не основанная увѣренность въ ея дѣйствительности. Увѣренность замѣнялась злобой противъ нея и всѣмъ тѣмъ, что возбуждало ее.>

** [ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ «ПОСЛЕСЛОВИЯ К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ».]

ПОСЛѢСЛОВIE

— Читали вы послѣднюю повѣсть Толстаго?

— Нѣтъ, а что?

— Да ужъ до того дописался, что проповѣдуетъ безбрачіе, прекращеніе рода человѣческаго.