Виталий Олейниченко - Красное золото

• Название: Красное золото
• Автор: Виталий Олейниченко
• Жанр: Прочие приключения

Роман о приключениях компании студентов, решивших отыскать часть золотого запаса России…

---

Мне было любопытно — прав ли я в своих домыслах, но не расспрашивать же старика напрямую. Такими вещами вообще интересоваться не принято… В общем, прошлое его было окутано мраком, а в настоящем он методично и рьяно изыскивал подтверждения тому, что все тогда, в эту «пятилетку», было верно и оправдано. Стало быть, и в самом деле гложет его зыбкая неуверенность: прожил ли он так, «чтобы не было мучительно стыдно, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое»… Только, разумеется, имеется при этом в виду диаметрально противоположное тому, о чем писал бедный инвалид Островский. В Марке Самуиловиче ветхозаветная мораль многих десятков поколений богоизбранных предков исподволь брала верх над внедренными в сознание принципами морали пролетарской и он, раздираемый на части этими взаимоисключающими силами, все пытался и пытался найти себе оправдание — перед испытующими взорами тех самых ушедших в Лету поколений… По крайней мере, так я все это понимал, потому что результатов своих поистине титанических трудов бывший преподаватель Истории КПСС на Высших партийных курсах не публиковал никогда и никакими иными способами с изысканиями своими никого не знакомил…

Большой объем просмотренного материала настоятельно требовал хотя бы приблизительного осмысления, иначе уже к вечеру все забудется, никакие выписки и схемки не помогут. Поэтому я решил устроить себе вполне заслуженный перекур, а заодно перекусить, чем бог послал, в жидком архивном буфете.

Бог послал мне синеватую сморщенную сосиску, а к ней — ложку холодной гречневой каши, больше напоминавшей по консистенции охотничью дробь. Добрая буфетчица Антонина Генриховна предложила мне отведать «Очень свежа-а-анький салатик, а нет, так вот винегре-е-етик!», но я к ее саморекламе с давних пор относился, как к дарам печально известных данайцев. Был, знаете ли, прецедент, на три дня пришлось запереться в сортире после ее свежа-аньких салатиков и винегретиков… На третье я решился взять странную на вкус и на цвет бурду, поименованную в меню почему-то «Кофей с молоком натуральный». На мой взгляд, натурального в этом «кофее» был только стакан, но сей напиток хоть веником не пах, в отличие от местного чая. Ну да ничего, не баре, и не такое, знаете ли, едали…

Зайдя в совмещенную с туалетом курилку, я торопливо, стараясь не вдыхать потрясающей силы амбре — непременный спутник подобного рода бесплатных заведений — извлек из пачки сигарету и торопливо, в несколько жадных затяжек, выкурил ее. В туалете булькало и стояла на битом кафельном полу вода. А ведь здесь, прямо за этой стеной, находятся хранилища, и если там так же точно булькает и стоит вода, то мы — последние историки, которым повезло пользоваться материалами, здесь хранящимися…

Взгляд мой невольно уперся в отделяющую туалет от прочих подвальных помещений стенку. На ней красовалось неприличное граффити «Хочу Нинку!» и еще более неприличный рисунок, изображающий, видимо, эту самую Нинку в излюбленной живописцем позе. Судя по рисунку, с эротической фантазией у живописца проблем не возникало… Вот ведь мерзавцы, подъездов им не хватает, уже и до архива добрались. Ей-богу — лучше бы резиденцию губернатора своими нинками разрисовали, да погуще и позабористей, а то ведь он, бедный, так никогда и не узнает, чего именно хочет избравший его народ.

Весьма, кстати, симптоматичное явление: в архивы-то всех подряд не пускают, значит, сей образчик изысканной наскальной живописи принадлежит перу, а вернее сказать — стилу своего брата-аспиранта, соискателя или кандидата. Что наинагляднейшим образом демонстрирует общекультурный уровень нарождающейся «новорусской интеллигенции», обучаемой в сверхдорогих платных «колледжах» и прочих околонаучных заведениях. А чего, скажите на милость, можно ожидать, если такой, с позволения сказать, «студент» (к примеру — будущий адвокат крупных политико-криминальных авторитетов, пред громовым рыком коего будут трепетать не только наши зашуганные судьишки, но и холеные европейские мэтры) через зачеты, экзамены и практикумы легчайшим образом перескакивает и без их посещения, а только лишь при помощи толстенького папиного бумажника, кошелька, «лопатника», кредитной карты, доли из «общака», доброго знакомства, телефонного звоночка, e.t.c. Вполне понятно, что к понятию «интеллект» все эти прекрасные вещи имеют весьма косвенное отношение. А вот к «наскальной живописи» на стенах клозетов — самое что ни на есть непосредственное. К сожалению…

Следующую сигарету я не прикуривал долго, а мял и мял белый цилиндрик в пальцах… Что-то не давало мне спокойно и взвешенно, как бывало много раз до этого, разложить по полочкам полученную информацию. Что-то такое, за что зацепился натренированный взгляд, да проскочило мимо галопирующее сознание, сжатое узкими рамками темы диссертации. И лишь выкурив, уже не спеша, вторую сигарету и поднимаясь устало по еле освещенной лестнице со щербатыми каменными ступенями, я, кажется, понял — что именно.

Вприпрыжку преодолев оставшиеся лестничные пролеты, я влетел в зал и устремился к своему столу, по укоренившейся привычке стараясь производить как можно меньше шума. Я же не Архимед, право слово, чтобы носиться дезабилье по всему городу и пугать честной народ радостными воплями на мертвом языке… Видимо, перемещения мои оказались вовсе не такими бесшумными, как мне казалось, потому что Марк Самуилович посмотрел на меня с укоризной и сокрушенно покачал головой, но не сказал, естественно, ни слова. Я на ходу извиняющимся жестом приложил обе руки к груди и сделал вдохновенное лицо. Вести себя грубо или просто не обращать внимания я не считал для себя возможным, ибо уважал старика уже хотя бы за то, что он, пусть и тщетно, стремился найти оправдание — себе и времени своему. Большинство же его современников славословят людоедов и их государственный строй безо всякой попытки разобраться — а чем же страна людоедов была так уж хороша? Просто — «Долой!» или «Ура!» (смотря по какому поводу митинговщина), красные флаги в немощных лапках, портреты усатого Годзиллы и смачное оплевывание всех подряд. Впрочем, и их тоже можно понять — как страшно, должно быть, думать и сознавать, что прожил ты зря и что деяния твои и современников твоих будут потомками прокляты и преданы забвению. Не сознавать — проще… Тот же Марк Самуилович, насколько мне известно, на подобные демонстрации не ходит и кумачом не размахивает.

И дай нам бог под старость не искать оправданий своему прошлому…

Сев за стол, я включил тускловатую зеленую лампу и, быстро перекидывая в обратном порядке только что отсмотренные бумаги — не то… не то… не то… — стал искать.

Так… Рапорт помкомзвода Шмышкина о планомерном отступлении из Раздольного. Хотя какое там отступление! Я рапорт ротмистра Назарова о том же бое читал — чуть не помер со смеху: драп был первосортнейший, весь обоз красные потеряли и одно полевое орудие. А представили все операцией по завлечению белых в ловушку. Стратеги…

Опись реквизированного постановлением Комбеда в домах бежавших с колчаковцами селян-мироедов имущества и список деревенских активистов, сие имущество от Советской власти в безвозмездное пользование получивших… Да уж, «грабь награбленное». В действии. В скотстве своем неприкрытом…

Рапорт подпоручика Гришина о разгроме в Ново-Спасском подпольной типографии и расстреле без суда и следствия восьми подпольщиков, в том числе — двух женщин. М-да, тоже, конечно, не ангел в белой хламиде… Подпоручик после войны, как и множество бывших колчаковцев, оказался в Харбине, с поражением не смирился и погиб в двадцать втором году под Волочаевкой.

Опять не то: «…такие-то и такие-то, всего — пятнадцать человек, не вернулись в расположение полка из отпуска, в связи с чем прошу…». Понятно что «прошу» — найти басурманов и расстрелять к чертовой бабушке. Подумаешь, из отпуска не вернулись: весна же, пахать надо, а их — в дезертиры, да и к стенке… Диамат. Впрочем, потому-то эта война и зовется гражданской, что граждане одной страны изничтожают друг друга под корень без скидок на землячество и родственные отношения. А диалектика в том, что сами они считали себя гражданами разных государств: одни — Российской империи, а другие — РСФСР (сиречь — социалистического отечества. Которое в опасности). А друг друга и всех прочих и те и другие относили к безусловными врагами державы и законности.

Идем дальше.

Не то,… не то,… Стоп! Назад!

Хм… Документ как документ. В меру затертый и мятый, края — словно бы обгрызенные мышами… Совершенно стандартное донесение прекрасно мне знакомого по прочим аналогичным рапортам комиссара Отдельного пехотного полка 2-й армии товарища Ивана Макухи о разгроме отряда белых. Ну, разгромили — и разгромили, дело обычное. Судьба самого комиссара Макухи существенно интереснее, на мой взгляд. По окончании гражданской войны он, как и многие военные, поддерживал товарища Троцкого, за что и был сначала бывшими соратниками вычищен из партии, а затем, как теперь говорят федералы в Чечне, «зачищен». Впрочем, вычищавшие бывшего комиссара сподвижники из обкома и ЦК, равно как и «зачищавшие» бывшего троцкиста ребята из НКВД, пережили самого Макуху не надолго. Но он попал в первую волну репрессий, а потому был не так давно полностью реабилитирован и именем его назвали даже одну из городских улиц — кривой короткий переулочек на грязной окраине, поскольку улицы центральные, чистые и прямые, давным-давно были «заняты» более удачливыми и известными сотоварищами бедняги-комиссара. Прокатившееся же в начале девяностых по столицам цунами переименований до наших периферий добралась лишь в виде слабой зыби — пошумели как-то человек пятьдесят у стен тогда еще обкома, что неплохо бы, мол, проспекту имени одиозного товарища Ворошилова вернуть прежнее имя — Гильдейский, да и разошлись, не солоно хлебавши. Так и носит одна из центральных магистралей имя бесталаннейшего маршала русской истории…