Людмила Сурская - от любви до ненависти...

• Название: от любви до ненависти...
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

Ещё одна версия: о любви и ненависти царя Петра 1 и гетмана Мазепы, о роли его писаря Орлика и тайна Мотри Кочубей. Где Меншиков предстаёт совершенно ни в образе пушистого, верного друга, а сначала шпиона Лефорта, и уж потом целенаправленного на трон человека. Катерина- не пленённая шлюшка, а дочь голландца корабела с детства влюблённая в Петра. В истории это одна из загадочных личностей. Всё что известно о ней — сплетни и домыслы. Их авторы хорошо просматриваются — Меншиков, иностранцы и родня первой жены царя. У каждого была своя цель, а вместе они намотались в большой снежный ком. Но как нам известно- снег при тепле очень быстро таит. И вот, подхваченные посланниками, эти пересказы разлетелись по всей Европе и стали почти документальными. А в плетении в них несколько реальных имён и сцен… получилось то, что имеем. Всё тоньше. Помня нелюбовь народа к Анхен, как к иностранке, Пётр ловчил. Царь любил розыгрыши, шутки и представления. Отсюда и весь цирк с Катериной. Скрывая прошлое жены, царь целенаправленно водил всех за нос и не оставил следов. Пусть докажут, что я не права. Мазепа же, в моей книге, не только умный и хитрый, но жестокий и коварный, помешанный на польской короне шляхтич. В его понятии отсутствует слово — Родина, любовь, добро. Его кровь наполняет — власть, голова забита денежными знаками, а душа отдана на откуп дьяволу и колдунам. Даже полезные дела сделаны им поперёк себя. Одна дающая рука его в христианстве, другая ласкает католичество. Ничтожный и мерзкий в своём стремлении величия человечек. Я знаю — такой гетман не придётся по душе украинским националистам, но другим я его не увидела. Всё что он открыл и построил, было сделано, к моему сожалению, не для процветания Малороссии, а для увековечивания своего величия. Величие и богатство — вот его жизнь, а цель — польская корона. Мотря Кочубей вовсе не влюблённая в дряхлого старца девица, а несчастный ребёнок, попавший в чаклунские сети и запутавшийся в паутине интриг Мазепы. Кстати, обкатав Орлика на Мотре, Мазепа и возьмёт его в свои писари. И только Пётр — это Пётр, каким он был и возможно немножко такой, каким его не знали. А ещё — нашумевшая история Мазепы и Мотри не так проста, как кажется на первый взгляд. Её пытались описать многие, в основном в романтических тонах, но разобраться никто не удосужился. Увлёкшись лирикой, прошлись по верхам. Удивляясь: «Что-то в этой истории не так». А ведь и копать-то глубоко не надо было. Тем более и Пётр1, не поверив молве, попытался разобраться самолично. И первое, что сделал после Полтавской битвы и разгона Запорожской сечи — издал указ, запрещающий характерников, (своё название они получили от языческой богини Хары. Это особые воины, которых готовили волхвы. Говорят, что атаман Сирко прошёл обучение именно у них. Они могли ловить пули руками, бороться один с сотней и появляться в нескольких местах враз, создавая иллюзию войска), колдунов, чаклунов, волхвов. Мистика? А ничуть. Иначе, зачем царю понадобился указ и такие строгие меры. Пётр запретил колдовать и воздействовать на людей под страхом смерти. В тех местах то не было ерундой. Колдовали и ещё как. Знаменитая Диканька вотчина Кочубеев. Вот гетман Мазепа в достижении цели (Мотря) использовал магию характерников и чаклунов. Дотошный Пётр разобрался, а больше никому в голову не пришло. Романтический след перевесил. Все спокойно приняли историю любви 16 летней девочки к 70- летнему дряхлому развратнику на ура!

И, конечно, мне очень хотелось поставить точку: почему всё-таки Мазепа, обласканный царём, служивший столько лет российскому престолу вдруг подаётся к шведам?

---

Пётр сверкнул глазами на них: «Не чаял сердиться — вынудили. А насчёт жулья иноземного пора решение принять. Следовало наперёд знать кого брать».

Этот его приезд не прошёл бесследно для Кэт, она поняла, что беременна. От Толстой не объясняясь, съехала к себе. Будут тыкать и посмеиваться. Ведь она имела полное представление о моральных последствиях, когда дала ему над собой права мужа. Она не собиралась разрушать из-за этого свою и его жизнь. Петру отписала, что причину растолкует по его приезду.

А Пётр стоял на бастионе Петропавловской крепости и, принимая на лицо пахнущий морем колючий ветер, смотрел вдаль. В ту даль, где он видел Россию не просто равной с европейскими странами, а могучей и великой. В небе проплывали низкие тёмно-свинцовые тучи. Над ним со свистом проносились, роняя перья, птицы. Он поднял одно, повертел в пальцах. А птицы разрезая воздух, точно собираясь атаковать, шли на новый круг. Пётр недовольно поморщился: «Вот разгалделись!» Взялся рукой за сердце. Тянет, болит. То грозное, что уставилось из Стокгольма в упор, не даёт покоя ни днём, ни ночью… Мысли вьются как угорелые, поднимают на ноги и ночью и днём. Он судорожно стиснул кулак. На кого глаз нацелил и думы обернул, господи, супротив кого лапотник иду? Супротив первого в мире войска… Но если не я верну землицу русскую России, то кто? Помыслы мои чисты. Пойми, господи, стремления мои, помози! Озверел швед. Калечит русских солдат, а мы не должны ответствовать тем же. Пусть работают, строят нам, но калечить нельзя. Иногда злость за горло берёт, убил бы. Но знал: надо держаться. Пётр медленно сжимал и разжимал кулак.

Вышагивая потом по мощёному городу, думал о последнем письме Катеньки. Что её заставило нарушив его приказ уйти от Толстой к себе. Обидели? И почему она не захотела отписать? Надо завернуть, повидаться, прояснить ситуацию. Взгляд упал на вереницу подвод везущих камень. Люди понурые точно тени. Одежонка потрёпанная, глаза голодные. Замордовал народ. Обложил налогами: кормовыми, подушными. С каждого десятого двора берут сюда по человеку с топором, пилой. Трудно. Но и мне не легко, не за себя жилы рву, за Россию радею. Да, если б ещё не воры — канальи. Воруют все казённую казну, как ничейную. Не думают того супостаты, что у будущего воруют. Ах, если б их всех тряхануть! Но всех ворюг не достанешь, отправился ввалить Меньшикову. Он здесь за главного до него проще дотянуться, с него и спрос. Этот тоже не промах урвать, надо почаще, чтоб не забывался напоминать ему, что у него должно быть на первом месте. Пётр назначил его губернатором Ингерманландии, с учётом того, что после строительства Санкт — Петербурга и всей его губернии он передал ему всю Ижорскую канцелярию и многие общегосударственные доходы. Именно в этой должности ему и доверено руководить строительством города на Неве, планируемого быть столицей Российской империи. Под его опекой морская крепость Кронштат, корабельные верфи на реках Свирь и Нева, Главное Адмиралтейство. В его руки Пётр много отдал, но многое и спрашивал.

Помахав перед таращившим глаза Алексашкой для устрашения кулаком, пошёл к себе. Вздохнул: «Всё равно уворует». Домик был небольшой и скорее напоминал собой склад корабельных атрибутов. Достав чертежи и готовальню поработал над «Катериной» которую торопился построить и спустить на воду.

А Меньшиков злился на то, что остался не в курсе жизни Екатерины и, следовательно, какой-то части Петра. От Толстой она по какой-то причине ушла к себе. Своих людишек он к ней подослать пока не смог. Пётр к ней наведывается один, люди Алексашки — денщики и постельные, остаются за бортом. А ему страсть, как надо всё знать. Информация — великое дело. Этому он научился у Лефорта. Даже если она тебе не нужна сейчас, это вовсе не значит, что не потребуется позарез после. А тут у Меньшикова был пробел и он не доволен был на себя за это.

А царь катил в Москву. Нужны позарез деньги. Предстоит много трат. Корабли спускать, обмундировка войск. Город строить. Опять же, люди нужны. Карета Петра ворвалась во двор. Дворня уже не кидаясь в ноги с поклонами, чтоб не получить зуботычин, бросилась с другим — помогать царю. Пётр заметил то, что Кэт не вышла встречать. Он специально держал время, разминался, приседал, потягивался… Страсть как хотелось ощутить её горячие ручки на своей шее. Но нет, Кэт не было. Поэтому заторопился напугавшись пуще прежнего. Пошумел в сенцах, но никто не ответил. Пётр встревожился. Они столкнулись в горнице. Она бледная и простоволосая, только что с кровати, смотрела на него виновато. Он поднял её подбородок, заглянул в глаза. Спросил резко и грубовато:

— Забыла меня? Не ждала? Не рада?

Она улыбнулась. Прижалась щекой к пахнущей табаком груди. «Дурашка, так шуметь…»

Обмякнув и почёсывая переносицу, он бросился в гадалки:

— Заболела? Обидели?

Кэт чувствовала себя не ловко. Казалось, что может быть проще, чем объяснить свое сегодняшнее положение, но Кэт под его пытливым взглядом и пылом чувствовала себя неуютно, как будто говорить собралась говорить о чём-то нехорошем. Вздохнув, Кэт помотала головой. А он ничего не понимая, но соскучившись до дури, со всей силушки прижал её к себе. Кэт ойкнула и прикрыла рукой живот. До Петра дошло. Расплывшись в улыбке, он принялся её кружить.

— Катюша, да ты тяжёлая?! Бог мой, Кэт, отчего же ты не отписала мне, не рассказала сразу! На сносях, а мне ни намёком! Как же так, лапушка?! А я-то оглобля дурная…

Кэт припала поцелуем к его заветренным губам и виновато прошептала:

— Прости, что нарушила твой приказ. Мне не хорошо, я ушла от людских глаз… Так будет лучше. Здесь нет чужих ушей, не надобно знать никому чужому о том.

Пётр запротестовал:

— Не морочь мне голову. Там аптека, медики, бабки повитухи, народ знающий, а тут ты одна. Нет, мне спокойнее будет знать, что ты под присмотром.

Кэт, зная что у царя крутой нрав, отговаривалась как могла. Пётр топорщил усы, дул щёки и сердясь грозил пальцем — мол, не выдумывай. Даже не удержавшись возмущённо воскликнул:

— Евины дочки, до чего ж вы упрямы…

Она не могла в открытую сказать против чего и кого направлено её упрямство. Одна интуиция, доказательств нет. Каким-то неведомо бабьим чутьём она видела в старой Москве для себя и потомства Петра опасность. В руках родовитых бояр царевич Алексей, законный потомок и другого наследника они не допустят. Так подсказывала ей голова, и так вещало сердце. Меншикова душа тоже опасалась. Больно хитёр и скользок «милый друг», чтоб быть преданным и бескорыстным царю. Верные они себе не рвут, за Россию и Петра живота не щадят. Таких не мало, но Алексашка не того поля ягода. Видимость одна. Цель его пока ей не ясна, но не добра она, это точно. Кэт молила Господа подарить ей девочку. Ей казалось, что ребёнка женского рода могли пощадить и оставить в живых. Он, не являясь претендентом на престол, им не мог быть помехой. А вообще, самое правильное, чтоб никто не знал о детях, но Петра не свернуть. Он, быстро охлаждая её боевой пыл, затеял своё… Кэт, устав от споров, соглашается.

— Не бушуй, моё сердце, я сделаю всё, как ты хочешь.

Двухметровое «сердце» довольно ухмыляется. Добился своего. Он прожил неделю. За этот срок умудрился поставить Москву на дыбы и умчать опять к кораблям и новым городам и крепостям. Толстая по приказу Петра приехала за ней сама: «Не шутейными верёвками обвила она царя». Осматривала с любопытством. Кэт в новом, привезённом ей Петром европейском платье, тенью проскользнула в карету и устроилась в уголке.

Вообще-то Кэт, как и Пётр скромна и экономна в одежде и расходах. Она штопает саморучно чулки, подшивает рубашки и пришивает кружева. Но это не потому, что Пётр ограничивает её в средствах, упаси Бог! Наоборот, он привозил ей постоянно подарки, не знал чем порадовать душеньку «несравненной Екатеринушки». Просто ей хочется помочь ему хотя бы тем, что не тратить на всякую ерунду деньги, тогда больше достанется на его любимые корабли. Царь, выглядев довольным, улыбался её экономии и дарил новые подарки. Меншиков морщась от её серебристого смеха, крякал, завёл свой скрип издалека:

— Разбалуешь, как Монс. Денег не хватит… Смотри, точь — в точь будет.

Пётр, понимая, против чего направлен выпад, бесстрастно насмешничал над ним:

— Шутки шутить изволишь? К тебе, неисправимый пустомеля, занимать не приду, сам принесёшь. — Но по мере разговора гнев его крепчал. — Язык глупое болтать будет вырву и за раз напомню какого ты роду племени сиятельный граф. Хошь? Морду-то не вороти в её сторону и упреждаю: думать про ней не смей, а то сведаешь палки. А Монсиху не поминай, она ноготка Катеньки моей не стоит.

Меншиков шевеля губами скрытно перекрестил пупок и погрустнел. «Свят — свят-свят! С ума сошёл с девкой этой… Придётся обождать с планами относительно её, а то как бы дров не наломать». Мало — помалу он оперился и перевёл разговор на шведов. Беспроигрышное направление.