Ахмед Рушди - Шаг за черту

• Название: Шаг за черту
• Автор: Ахмед Рушди
• Издательство: Амфора
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01304-7

В этой книге известный индийский романист, пишущий на английском языке, открывается нам с новой стороны — как мастер малых форм, блестящий публицист, которого занимают самые разные предметы: рок-музыка, футбол, литература, политика. Но главная тема сборника — борьба за свободу слова, свободу мысли, против средневекового мракобесия, предавшего писателя анафеме за роман «Сатанинские стихи».

---

Вильяму не нравится, если его называют героем, но в тот день я понял, насколько стоек он в своих убеждениях и тверд в устоях.

После выздоровления Вильям отстаивает эти убеждения в серии блестящих статей и выступлений, защищая свободу, и его негодование против тех, кто этой свободе угрожает, вызывает глубокое уважение. Читая его высказывания, я порой натыкаюсь на слова, которые меня поражают, например, когда он говорит: издатели понимают, что «Сатанинские стихи» — более «сложное» произведение, чем мои ранние романы (клянусь, мне они этого не говорили!); встречается и то, с чем я не согласен, например мнение, что литературные агенты — это «киты-убийцы» современной литературы; я-то знаю, что без самоотверженного труда моих агентов «Сатанинские стихи» не были бы опубликованы, в частности, во Франции и Испании. Но с главным в его доводах я целиком и полностью солидарен.

Возмутительно, что продолжаются нападения на всех, кто связан с публикацией «Сатанинских стихов». Это позор. Это варварство. Это ханжество. Это изуверство. Это преступление. Однако за последние семь лет или около того для этого находили и другие слова. Например, «проявление веры». Или «культурная проблема». Или «объяснимый поступок». Или даже «вопрос теории». Но если религия является средоточием человеческих представлений о добре, то можно ли считать убийство религиозным актом? И если теперь люди способны понять мотивы таких убийц, то что еще окажутся они способны «понять» в будущем? Сжигание на костре? Если соглашаются терпеть религиозный фанатизм, потому что это якобы часть исламской культуры, то как быть с теми многочисленными представителями мусульманского мира — учеными, художниками, рабочими, а главное, женщинами, — что взывают к свободе, борются за нее и жертвуют ради нее свои жизни? Что «теоретического» в пулях, поразивших Вильяма Нюгарда, или ножах, ранивших итальянского переводчика Этторе Каприоло и убивших японского переводчика Нитоси Игараси?

Теперь, после всех этих семи лет, по-моему, можно утверждать, что мир не исполнился настоящего негодования перед лицом этих событий. В Дании мне говорили о значимости экспорта сыра в Иран. В Ирландии озабочены экспортом халяльной (дозволенной мусульманам) говядины. В Германии, Италии, Испании свои экспортные заботы. Неужели для нас так важно продавать свою продукцию, что мы согласны терпеть стрельбу, поножовщину, убийства? Доколе мы будем гнаться за деньгами, которыми потрясают перед нами окровавленные руки?

Вильям Нюгард задает много таких бескомпромиссных вопросов. Я преклоняюсь перед его мужеством, упорством и гневом. Рассердится ли так называемый свободный мир достаточно, чтобы предпринять решительные шаги? Даже теперь я все еще надеюсь на это. Вильям Нюгард — свободный человек, и он выбрал путь осуществления своих прав на свободу слова и действия. Наши лидеры должны понять, что недостаток гнева в их сердцах свидетельствует о недостатке любви к свободе.

Примиряясь с террором, они в самом прямом смысле слова теряют свободу.

Размышления по поводу восьмой годовщины фетвы

Февраль 1997 года.

Европа начинается, как напомнил нам итальянский писатель Роберто Калассо в романе «Брак Кадма и гармонии», с похищения Европы, азиатской девушки, которую бог (по такому случаю принявший облик белого быка) соблазнил и унес в чужую землю, названную впоследствии по имени девушки. Жертва постоянной страсти Зевса к смертной плоти, Европа в исторической перспективе оказалась победительницей. Сам Зевс давно стал всего лишь древней легендой. Он утратил силу, а Европа живет и здравствует и поныне. Получается, что само рождение Европы как идеи отмечено неравной борьбой между людьми и богами, а также преподносит нам обнадеживающий урок: хотя бог в облике быка и выигрывает первое сражение, со временем победу одерживает континент-девственница.

Я тоже оказался вовлечен в сражение с новоявленным Зевсом, хотя его перуны на сей раз и не попали в цель. Многим другим — в Алжире, Египте и самом Иране — повезло меньше. Все мы, кто вовлечен в эту битву, давно поняли, за что сражаемся. За права человека, за то, чтобы его мысли, творчество, жизнь одержали верх над перунами — над капризами властителей любого Олимпа, какой бы ни оказался нынче в силе. За право иметь свои моральные, интеллектуальные и творческие убеждения без оглядки на Судный день.

Греческие мифы отражают южные корни Европы. На другом конце континента древние скандинавские саги о сотворении мира также повествуют о том, как люди сменили богов. Последняя битва между скандинавскими богами и их ужасными противниками началась. Боги поразили своих врагов и сами пали в сражении с ними. Пришла, как говорится, пора нам занять их место. Богов нет, и они не придут к нам на помощь. Мы живем сами по себе. Или, если сказать иначе (боги ведь тоже тираны), мы свободны. Утрата богов перемещает нас в центр мира, для того чтобы мы выстроили собственную мораль, собственные основы общества; сделали собственный выбор; пошли своим путем. Напомню: в ранних представлениях о Европе мы находим идею о том, что человеческое начало всегда было выше того, что, так или иначе, в тот или иной момент, считалось божественным. Боги приходят и уходят, а мы, если повезет, остаемся. Эта классическая идея, на мой взгляд, составляет одну из самых привлекательных в истории европейской мысли. Легко, конечно, возразить, что Европа на протяжении всей своей истории всегда прибегала к завоеваниям, грабежу, истреблению и инквизиции. Но теперь, когда нас призывают участвовать в создании новой Европы, полезно напомнить самим себе лучшее, что заключено в этом звучном имени. Потому что есть Европа, которую любят многие, если не большинство ее жителей. Это отнюдь не Европа денег или бюрократии. Поскольку слово «культура» от частого употребления обесценилось, я не воспользуюсь им. Европа, о которой стоит говорить, которую стоит воссоздавать, шире, чем просто «культура». Это цивилизация.

Сегодня я слышу печальные отголоски одного маленького, интеллектуально убогого, бессмысленно жестокого покушения на ценности этой цивилизации. Сожалею, но я имею в виду фетву Хомейни, которой исполняется восемь лет, а также последние варварские выкрики о «денежном вознаграждении», исходящие от поддержанного правительством Ирана Фонда 15 хордада[190].

Я также сожалею, что реакция Евросоюза на эти угрозы оказалась едва ли не символической. И ничего не достигла. Та Европа, которую любят европейцы, предприняла бы кое-что посерьезнее, не ограничившись простым заявлением о том, что такие выпады неприемлемы. Она бы оказала максимальное давление на Иран, одновременно стараясь максимально уменьшить угрозу жизням тех, против кого направлены выпады. Ныне же результат прямо противоположный. На Иран оказано (если вообще оказано) минимальное давление. Зато многие из нас уже восемь лет живут поистине под гнетом тревоги.

За эти восемь лет я научился понимать все недомолвки в средоточии новой Европы. Я так и слышу слова министра иностранных дел Германии, что «существует предел» тому, что готов предпринять Евросоюз для защиты прав человека. Я слышу слова министра иностранных дел Бельгии о том, что Евросоюз осведомлен об акциях иранских террористов против иранских диссидентов в Европе. Но предпринимать что-либо? Скорбная улыбка и пожимание плеч. В Голландии мне даже пришлось объяснять чиновникам Министерства иностранных дел, почему было бы скверно, если бы ЕС признал правомочность фетвы как документа, отражающего религиозные убеждения!

Эта новая Европа, по-моему, похожа не столько на цивилизованное сообщество стран, сколько на беспардонно циничное предприятие. На словах лидеры ЕС служат идеалам Просвещения и правам человека: свободе слова, свободе совести, признанию важности разделения Церкви и Государства. Но когда эти идеалы сталкиваются с банальными, но «реалистическими» ценностями — торговлей, деньгами, властью, — свобода проигрывает сражение. Как убежденный приверженец Европы, утверждаю, что этого достаточно, чтобы воспринимать Европу скептически.

Подобно многим моим соотечественникам-британцам, я надеюсь на скорый приход к власти лейбористского правительства. Я обращаюсь к этому будущему правительству с призывом понять важность искусства, способствующего осознанию всей значимости возрождения нации, к чему прежде всего должны стремиться лейбористы. Я также обращаюсь к господину Блэру с предложением придать более серьезный оборот борьбе против Зевса в лице Ирана с его попытками похитить наши свободы и тем самым продемонстрировать приверженность новой лейбористской партии идеалу истинной Европы — не просто экономическому сообществу или финансовому союзу, но Европе как воплощению цивилизованности.