Иван Папуловский - А жизнь одна...

• Название: А жизнь одна...
• Автор: Иван Папуловский
• Издательство: Ээсти раамат
• Жанр: О войне
• Год: 1988
• ISBN: 5-450-00272-6

Книга таллинского литератора Ивана Папуловского состоит из шести документально-художественных повествований, объединенных общей темой Великой Отечественной войны и ее последствий в сердцах и судьбах людей в послевоенное время. Автор рассказывает о судьбах ветеранов войны, о верности фронтовому братству, освященному памятью о павших однополчанах.

---

Он смущенно улыбнулся.

«Наверное, старею! — подумал он, отходя от прилавка. — Сорок пять уже…»

Да, ему уже сорок пять. И никто тут не знает, что из них целых тринадцать лет — с двадцати шести до тридцати девяти — провел он вдали от Родины, в нелепой погоне за призраками, в ежедневной борьбе за выживание. Лучшие годы жизни у любого нормального человека. Закончено образование, начинается работа, заводится семья, обретаются прочные связи, строятся отношения, которые останутся на всю жизнь. И всю жизнь ты будешь кому-то нужен, за тебя будут волноваться и переживать, тебе будут желать здоровья и удачи, да и ты отплатишь тем же. А кто сегодня желает здоровья и удачи ему? Новые товарищи на торговой базе, которых уже с утра тянет к пивному ларьку?

Подавленный нахлынувшими мыслями, неторопливо вышел он из тесного зоомагазина на воздух. И опять донеслись веселые звуки оркестра с резкими ударами медных тарелок и глухим бубумканьем барабана. Эти звуки заполняли площадь, и яркое солнце, ослепительно сиявшее с синего высокого неба, словно окрашивало и шум площади, и маршевую музыку в особые золотистые тона.

Райму остановился возле лотка с мороженым, полез в карман за мелочью. В толпе он был чужой, никто не знал, что ему исполнилось сорок пять…

2.

К двадцати шести у него тоже было всё — семья, работа, товарищи. Была Родина. Ей в торжественной обстановке давал он присягу на верность, когда призвали на срочную службу в армию. А после службы на льготных условиях, положенных ушедшему в запас солдату, поступил в технологический институт рыбного хозяйства. Отличная специальность для человека, рожденного близ моря. Экзамены сдавал без особых трудностей — котелок варил. До третьего курса добрался без приключений. И тут его выдвинули на выборную комсомольскую должность. Вначале это очень польстило. Товарищей стало больше, только вот друзей среди них почти не заводил. То ли не встретил близкого по духу и настроению, то ли еще что… Впрочем, в своих настроениях ему и самому разобраться было не легко!..

Стал замечать, что быстро охладел к жене, не очень обрадовался появлению сына, да и работа вскоре опротивела — вечные заседания, справки, отчеты, критика и самокритика. Не по его характеру такая жизнь. Может, после окончания института пойдет по специальности, что-то изменится…

— Странный ты какой-то, Райму, — недовольно сказала однажды жена. — Хоть бы сына взял на руки, смотри, какими глазенками следит за тобой…

Не обращал он внимания на интерес крохотного человечка к себе, вспыхнувшее было любопытство к сыну быстро иссякло. А недовольный вид жены просто раздражал.

И поездку во Францию в составе туристской группы он воспринял как подарок судьбы. Вспомнились зарубежные кинокартины, где молодые повесы утопали в роскоши. Конечно, советским туристам этого не покажут, но все это будет где-то рядом…

Они побывали во многих французских городах, но больше всего очаровал, пленил его Париж. Да это и не удивительно, Париж есть Париж. Сверкающие витрины, многоцветная реклама! Накануне возвращения домой автобус провез советских туристов мимо здания американского посольства, и вдруг Райму обнаружил, что это совсем недалеко от отеля, в котором они жили. Кровь ударила в голову. Он отчетливо представил себе, как подходит к этому зданию со звездно-полосатым флагом на фронтоне, как доброжелательно служитель открывает перед ним высокие зеркальные двери с резными медными ручками… Что будет там, за этими дверями?

Последнюю ночь в Париже он плохо спал. Отправляясь во Францию, думал оторваться на время от надоевшей рабочей текучки, упреков жены, требовавшей заботы и внимания к себе и сыну, предвкушал развеяться, посмотреть на жизнь другой страны. А когда увидел сияние рекламы и зеркальных витрин, которым полны чужие города, вспомнил слышанное не раз в американских, английских, немецких радиопередачах на Эстонию, что в «свободном западном мире» каждый может добиться успеха. Стать бизнесменом, миллионером, президентом, завести «собственное дело», если ты не дурак и не лентяй…

Соблазн оказался велик.

Вернувшись домой, он должен будет готовиться к отчетно-выборной конференции, должен как-то наладить натянувшиеся до предела отношения с женой, должен, должен… Оставшись здесь, он сразу освобождается от всех своих долгов. Не любил Райму всех этих «должен, должен», не терпел ответственности, о которой ему часто напоминали и снизу и сверху.

Перерубить швартовы, сжечь мосты. Неужели он, такой молодой, здоровый, сильный, не сумеет зажить по-новому — только для себя, только так, как ему хочется?..

Конечно, и здесь его не ждут. Но он знает заветные слова, которые откроют перед ним великолепное будущее. Он знает, что этими словами пользуются все, кто решает не возвращаться в Советский Союз. Стоит их произнести…

Он не умеет смотреть далеко вперед, но почему-то уверен, что обстоятельства сами подскажут ему дальнейшие ходы, главное — решиться на первый шаг.

И он решился.

3.

Райму никогда не забудет тот день, то утро — последнее утро пребывания его туристской группы в Париже.

Товарищи по группе в каком-то восторженно-приподнятом, приятном волнении. Поездили, посмотрели, увозят добрую память о стране, историю которой изучали еще в школе. А теперь — домой!

Вот прошел мимо его номера знакомый таллинский журналист, на ходу проверяя, сколько кадров осталось для фотосъемки. С подружками направилась к лифту известная молодая артистка — любимица эстонской театральной публики. Уходят соседи из номеров напротив — в последний раз пройтись по Парижу.

— Райму, пошли!

— Идите, я догоню!

Но он не стал догонять. Он переждал, пока ушли все, спустился вниз, прихватив свой чемоданчик, тенью проскользил через большой холл гостиницы и оказался на улице. Он уже хорошо знал, куда повернуть, сколько кварталов пройти.

Сердце гулко стучало в груди. Еще где-то в самых глубинных тайниках души прятались страх и сомнение, но соблазн испытать новое, попробовать расхваленное буржуазной пропагандой блюдо взял верх над всеми другими чувствами. Вот уже виден звездно-полосатый флаг. Молодой человек с чемоданчиком в руке убыстряет шаг, он почти бежит.

Его как будто ждали. Высокий американец с легкой сединой красиво уложенных волос и приятной, просто обворожительной улыбкой вышел ему навстречу.

— Я… я советский турист, — дрогнувшим голосом произнес Райму, поставив на ковровую дорожку свой чемоданчик. — Хотел узнать…

— Пройдемте, пожалуйста, в кабинет.

Американец хорошо говорил по-русски. Он с пониманием и явным сочувствием слушал сбивчивые объяснения молодого человека с бегающими светло-синими глазами — человека  о т т у д а, из-за «железного занавеса».

Наверное, произнесет заветные слова — просьбу предоставить политическое убежище, но Райму как-то забыл про эти волшебные слова и нес чушь о невозможности продолжать семейную жизнь, о его необъяснимом, но жгучем желании остаться здесь, в «свободном мире». Американец в удивлении поднял брови. Выходит, этот молодой человек просит убежища не по политическим мотивам, а по семейным обстоятельствам?

Райму не мог сказать прямо, что очарован рекламными огнями французской столицы, тем более, что это была бы не вся правда. А правда заключалась в надежде на фантастические возможности успеха, в надежде на веселую жизнь в свое удовольствие.

В американском посольстве появились два французских чиновника. Словно извиняясь, обходительный американец сказал:

— Вы, конечно, понимаете, что мы не в Штатах, здесь — Франция.

И похлопал растерявшегося Райму по плечу.

15 сентября 1966 года наша туристская группа, недосчитавшись одного человека, выезжала на родину.

Райму на родину не выезжал. День, на который он возлагал столько надежд, закончился для него в парижской тюрьме, куда полицейские чиновники привезли его из американского посольства…

4.

Для начала его поместили в двухместную камеру в подвальном этаже, в которой зарябило от голубого цвета: и стены, и железные койки, поставленные одна на другую, были выкрашены голубой краской. Вместо четвертой стены — частая металлическая решетка. И неба даже «в клетку» отсюда не видно — камера оказалась без окна.

Из посольства — в тюрьму? Такого поворота Райму не ожидал. А ведь как по-голливудски обворожительно улыбался ему благообразный американец. Перебежчик был оскорблен…

Два французских чиновника (а может — разведчика?) допрашивали его весь день. Райму долго талдычил им что-то насчет своих семейных неурядиц, неустроенности в жизни, стремления свободно определиться в свободном мире, но французы тоже не были простаками, они ведь понимали, почему этот взъерошенный молодой человек оказался в американском посольстве. Они не верили, что человек мог предать родину «по семейным обстоятельствам».