Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

• Название: Изгнанники (без указания переводчика)
• Автор: Артур Конан Дойл
• Жанр: Историческая проза

(англ. Sir Arthur Ignatius Conan Doyle) — знаменитый английский писатель (ирландского происхождения), которого и представлять не надо. По профессии — врач.

Исторический роман из жизни в старом и новом свете, повествующий об эпохе правления французского короля Людовика XIV (1638–1715).

---

— Вы врываетесь сюда…

— Я хотела услышать решение моей участи из ваших собственных уст, — прошептала она. — Я лично могу еще вынести удар от того, кто владеет моим сердцем. Но тяжко слышать, что обижен брат устами лакеев и гугенотов-солдат, и то только потому, что его сестра слишком сильно любила…

— Теперь не время обсуждать подобного рода вещи.

— Могу надеяться увидеть вас, Ваше Величество, и когда?

— В вашей комнате,

— В котором часу?

— В четыре.

— Тогда я не буду больше надоедать Вашему Величеству.

Она отвесила ему один из тех грациозных поклонов, которыми славилась, и гордо поплыла по одному из боковых коридоров, сияя торжеством. Сила ее красоты и ума никогда не изменяли маркизе, и теперь, добившись обещания свидеться с королем, она нисколько не сомневалась, что ей удастся достичь желанного, как и раньше, и снова увлечь в короле мужчину, как бы ни сопротивлялся в этом мужчине король.

IV ОТЕЦ НАРОДА

Людовик шел исполнять свои религиозные обязанности, будучи явно не в духе, о чем ясно свидетельствовали и сурово нахмуренные брови, и плотно сжатые губы. Он хорошо знал свою прежнюю фаворитку, ее вспыльчивость, дерзость, полное неумение сдерживаться в момент противоречий. Она была способна выкинуть какую-либо отвратительную выходку, пустить в ход свой злой язычок с целью отомстить королю и высмеять его всячески. Она даже в состоянии устроить публичный скандал, который сделает его притчей во языцех всей Европы. Людовик вздрогнул при одной только мысли об этом. Следовало во что бы то ни стало предотвратить надвигающуюся катастрофу. Но как порвать связь? Не в первый раз приходилось Людовику проделывать это, но кроткая Лавальер скрылась за монастырской стеной при первом взгляде, в котором она прочла угасшую страсть. Да, там была действительно настоящая любовь. А эта женщина будет бороться, биться до самого конца, прежде чем уступит другой то положение, которым она сама так дорожит. Она сейчас уже твердила о своих попранных правах, о нанесенных ей обидах. В чем же они? Крайний эгоист, живший в атмосфере вечной лести, которой он дышал, Людовик не мог уяснить, что пятнадцать лет жизни, посвященной исключительно ему, потеря мужа, им же отдаленного, могли давать этой женщине кое-какие права на него. По его же мнению, он поднял ее на такую высоту, какой только может достигнуть подданная. Теперь она пресытила его и надоела, а потому ее обязанностью было незаметно удалиться на покой и быть благодарной за прошлые милости. Она получит пенсию, дети — обеспечение. Что же более может требовать любая благоразумная женщина?

И к тому же основания ее удалить были превосходные. Он мысленно перебирал их, стоя на коленях и слушая мессу, справляемую парижским архиепископом. И чем более он думал, тем сильнее утверждался в своем решении. В его представлении Бог был только более могущественный Людовик, а небо — более великолепный Версаль. Если он, король, требует повиновения от двадцати миллионов подданных, то и сам обязан выказывать послушание перед тем, кто имеет право требовать от него этого. Словом, совесть вполне оправдывала его поступки. Но в одном отношении он чувствовал свою вину. Q самого приезда из Испании его кроткой, всепрощающей жены он никогда не оставлял ее без соперниц. Теперь, после ее смерти, дело обстоит не лучше. Одна фаворитка сменяла другую, и если Монтеспань продержалась более других, то скорее благодаря своей решительности, чем его любви. А теперь отец Лашез и Боссюэ постоянно твердят ему, что он достиг полного расцвета сил и скоро вступит на путь угасания, ведущий к смерти. Дикий взрыв страсти к несчастной Фонтанж был уже последним налетевшим порывом. Для него теперь наступил период спокойной, мирной жизни, а этого меньше всего можно ожидать в обществе мадам де Монтеспань.

Но он обрел место, где можно наслаждаться этим миром. С того первого дня, как де Монтеспань представила ему величественно-строгую и молчаливую вдову в качестве воспитательницы его детей, он стал постоянно испытывать все увеличивающееся удовольствие от ее общества. С начала появления этой женщины он целыми часами просиживал в комнате фаворитки, наблюдая, как тактично и просто воспитательница сдерживала буйные порывы вспыльчивого молодого герцога де Мэн и шаловливого маленького графа Тулузского. Казалось, что он являлся в часы уроков следить за занятиями детей, но в сущности король ограничивался только тайным восхищением перед учительницей. Мало-помалу он поддался обаянию этого сильного, но в то же время и кроткого характера, начал обращаться к ней за советами по некоторым делам, причем следовал ее советам так послушно, как ни одному совету министра или любой из прежних фавориток.

А теперь, он чувствовал, настало время сделать выбор между нею и де Монтеспань. Их влияние на него совершенно противоположно. Они несовместимы. Ему теперь предстоит выбирать между добродетелью и пороком. «Порок» по-своему обаятелен, красив, остроумен, а главное — от него трудно отвыкнуть. Бывали минуты, когда природа брала верх и увлекала его по ту сторону добра, и он снова был готов вернуться к прежней чувственной жизни. Но Боссюэ и отец Лашез стояли на страже возле него, нашептывая слова ободрения, а главное, тут находилась мадам де Ментенон, напоминавшая королю, что приличествует его сану и сорокашестилетнему возрасту. Теперь наконец он решил сделать последние усилия. Он не в безопасности, пока его прежняя фаворитка еще при дворе. Людовик слишком хорошо знал себя, чтобы верить в продолжительность и прочность перемены своего настроения. Теперь она подкарауливает каждую минуту слабости с его стороны. Фаворитку нужно уговорить покинуть Версаль, если этого можно достигнуть без скандала. Он будет тверд при сегодняшней встрече с ней и сразу даст ей понять, что ее царство кончено навсегда.

Подобные мысли теснились в голове короля, стоявшего на коленях на «prie-dieu» [2] из резного дерева и опустившего голову на роскошную красную бархатную подушку. Обычно он сидел в своем отделении направо от алтаря. Гвардейцы и ближайшие слуги окружали его, а приближенные дамы и кавалеры наполняли часовню. Благочестие было в моде теперь так же, как темные камзолы и кружевные галстуки; благодать коснулась даже самых легкомысленных из придворных с тех пор, как король стал религиозен. Но скука залегла на лицах всех — и знатных военных, и остальной камарильи. Они зевали и дремали над молитвенниками. Некоторые из них, казавшиеся углубленными в молитву, на самом деле читали последний роман Скюдери или Кальпернеди, искусно переплетенный в темную обложку. Дамы прикидывались более набожными и выставляли на вид каждая по маленькой свечке в руках, держа их перед собою как будто бы для чтения молитвенника, но в сущности лишь затем, чтобы король мог видеть их лица и узнать, что они душою с ним. Может быть, тут было несколько людей, молившихся от чистого сердца и пришедших сюда добровольно; но поступки Людовика превратили французских дворян и придворных, светских людей в лицемеров, так что весь Версаль принял вид громадного зеркала, стократно отражавшего только образ короля.

По выходе из часовни Людовик имел обыкновение принимать просьбы и выслушивать жалобы своих подданных. Его путь лежал через открытую площадку, где обыкновенно и собирались просители. В это утро их было только трое — горожанин, считавший себя обиженным старшиною своей гильдии, крестьянин, у которого охотничья собака растерзала корову, и арендатор, притесняемый своим феодальным хозяином. Несколько вопросов и короткий приказ секретарю покончили эти дела. Людовик, хотя был сам тираном, имел по крайней мере то достоинство, что настаивал на праве быть единственным деспотом в своем королевстве. Он уже хотел идти дальше, как вдруг пожилой человек почтенного вида в одежде горожанина, со строгими характерными чертами лица, бросился вперед и упал на одно колено.

— Справедливости! Прошу справедливости. Ваше Величество! — крикнул он.

— Что это значит? — изумился король. — Кто вы и что вам нужно?

— Я — гражданин Парижа, и меня жестоко обижают.

— Вы, кажется, почтенный человек. Если вас действительно обидели, то вы получите удовлетворение. На что вы в претензии?

— У меня в доме расквартировано двадцать человек синих Лангедокских драгун под начальством капитана. Они едят мои запасы провизии, тащат мое добро и бьют моих слуг, а в судах я не могу добиться удовлетворения.

— Клянусь жизнью, странно понимается правосудие в нашем городе Париже! — гневно вскрикнул король.

— Дело действительно постыдное! — заметил Боссюэ.

— Но нет ли какой особой причины? — вставил Лашез. — Я предложил бы Вашему Величеству спросить этого человека, как его зовут, чем он занимается и почему именно у него в доме расквартированы на постой драгуны.