Всеволод Соловьев - Современная жрица Изиды

• Название: Современная жрица Изиды
• Автор: Всеволод Соловьев
• Жанр: Публицистика

Мое знакомство с Е. П. Блаватской и «теософическим обществом».

---

А они его имѣютъ.

Люди могутъ быть самыхъ различныхъ міровоззрѣній; можно быть христіаниномъ того или иного исповѣданія, магометаниномъ, буддистомъ, язычникомъ, матерьялистомъ. Но нельзя, оставаясь честнымъ человѣкомъ, равнодушно относиться къ явнымъ, доказаннымъ «обманамъ» въ религіозно-нравственной области. Нельзя, видя пропаганду такихъ обмановъ, молчать, зная въ чемъ тутъ дѣло.

Всякоѳ «движеніе» неизбѣжно имѣетъ связь съ умственными и нравственными свойствами своего перваго руководителя и его помощниковъ. Въ «неотеософскомъ дѣлѣ» это особенно бросается въ глаза — оно все окрашено цвѣтами Блаватской и ея клики. Познакомиться съ Блаватской и Ко — значитъ познакомиться съ «сущностью теософическаго общества». Именно такъ на это всегда и смотрѣли всѣ, заинтересованные предметомъ, начиная съ цѣлаго общества англійскихъ ученыхъ и изслѣдователей исихическихъ явленій. Эти ученые не боялись и не боятся обвиненій въ глупости и бабьемъ легковѣріи за то, что они наряжали коммиссіи и разслѣдовали каждый «феноменъ» и каждое дѣйствіе Блаватской, желая узнатъ, дѣйствитсльно узнать — «нѣтъ ли какой-нибудь истины средй многихъ обмановъ». Западпо-европейскіе ученые видно вообще «ужасно отсталые и неумные люди въ сравненіи съ нѣкоторыми анонимными и иными сотрудниками нашихъ газетъ»!!!

Несмотря на это я тоже не боюсь «господъ анонимныхъ и иныхъ сотрудниковъ», какъ бы они ни считали для себя «удобнымъ» смотрѣть на мою «Современную Жрицу Изиды» и на меня лично.

Я сдѣлалъ то, что долженъ былъ сдѣлать.

V Клевета въ печати

Весьма неискусно лавируя у черты, гдѣ оканчивается юридическая безнаказанность и начинается уголовная отвѣтственность, г-жа Желиховская пишетъ по поводу засвидѣтельствованнаго присяжнымъ переводчикомъ въ Парижѣ перевода на французскій языкъ «исповѣди» Блаватской (стр. 230–234, 241 «Изиды»). Это странное упорство (нежеланіе мое высылатъ изъ Россіи копіи — разъ всѣ документы были оставлены въ Парижѣ именно для того, чтобы заинтересованные могли ихъ видѣть (см. 258–259 стр. «Изиды») лишило меня возможности оправдать г. Соловьева, доказавъ, что все дѣло въ недосмотрѣ, въ ошибкѣ переводчика, а всѣхъ поголовно защитниковъ сестры моей заставило предположить самое худшее. Онъ меня поставилъ этимъ въ безвыходное положеніе и въ необходимость признать его виновнымъ не въ одномъ легкомысліи, какъ я до тѣхъ поръ думала… подлогъ, въ которомъ обвиняли и обвиняютъ его разбиравшіе это дѣло — обвиненіе постыдное (стр. 150 брошюры)… Гебгардъ былъ совершенно правъ, увѣряя, будто Е. П. утверждала, что переводъ ея письма г. Соловьеву невѣренъ. Онь могъ бы еще прибавить, что это и я утверждаю (стр. 145 брошюры).

Дальше будетъ видно, изъ письменнаго показанія свидѣтеля, избраннаго самою г-жей Желиховской и на котораго она указываетъ въ своей брошюрѣ, что она разсказывала даже всѣ подробности совершенія мною этого якобы подлога. Здѣсь, въ брошюрѣ, она не разсказываетъ этихъ подробностей; но дѣло отъ этого ничуть не измѣняется. Изъ приведенной выписки все и такъ ясно. 0 моемъ «легкомысліи» или «ошибкѣ переводчика» не можетъ быть рѣчи. Кто-бы ни дѣлалъ эти переводы — я, либо другой, — это безразлично, разъ на оригиналѣ и переводѣ приложены штемпеля присяжнаго переводчика и его удостовѣреніе. За вѣрность перевода, за вѣрность смысла каждой фразы отвѣчаетъ не переводившій, а только присяжний переводчикъ, оффиціально засвидѣтельствовавшій переводъ и заштемпелевавшій оригиналъ, съ которымъ онъ сличалъ его. Отвѣтственность этого присяжнаго переводчика велика передъ закономъ во всѣхъ государствахъ. Значитъ переводы, провѣренные, заштемпелеванные и засвидѣтельствованные присяжнымъ переводчикомъ парижскаго аппеляціоннаго суда, извѣстнымъ лингвистомъ, знатокомъ русскаго языка Жюлемъ Бэссакомъ-не могутъ быть невѣрными.

Если въ подобномъ переводѣ дѣйствительно (какъ говоритъ г-жа Желиховская) пропущена существенная фраза, то нельзя даже предположить, что она оказалась зачеркнутой на оригиналѣ, ибо въ такомъ случаѣ присяжный переводчикъ отмѣтиль бы это. Значитъ — или переводъ его сдѣланъ съ поддѣлънаго оригинала, или въ самомъ переводѣ, уже по его засвидѣтельствованіи, совершено уничтоженіе этой фразы. Третье предположеніе заключается въ томъ, что какъ на подлинномъ оригиналѣ, такъ и на невѣрномъ переводѣ находятся поддѣльньые штемпеля и поддѣльное засвидѣтельствованіе (именно объ этомъ разсказывала г-жа Желиховская, какъ будетъ видно изъ письма полковника Брусилова).

Во всѣхъ трехъ причинахъ невѣрности перевода, разъ этотъ переводъ дѣйствительно невѣренъ, подлогъ не подлежитъ никакому сомнѣнію.

Г-жа Желиховская печатно, на страницѣ 145 своей брошюры, «утверждаетъ», что переводъ невѣренъ и ужь одной этой фразой обвиняетъ меня въ подлогѣ!

Всѣ ея дальнѣйшія разсужденія, выгораживаніе себя и даже, въ одномъ мѣстѣ, внезапный переходъ отъ утвержденія къ предположенію — не могутъ имѣть никакого значенія. Разъ напечатана фраза о томъ, что она утверждаетъ невѣрность перевода (отсутствіе въ немъ фразы: я пойду на ложь (стр 140), — я обвиненъ въ подлогѣ, обвиненъ ужь не изъ-за угла, ужь не словесно передъ людьми, которые повѣрятъ на-слово, безъ всякихъ доказательствъ, которые не задумаются вести дальше, тихомолкомъ, подъ полой, это отвратительное обвиненіе… Я обвиненъ печатно, во всеуслышаніе, въ самомъ грязномъ преступленіи.

Ну что-бъ я дѣлалъ, еслибъ г-жа де-Морсье, у которой въ Парижѣ хранились всѣ эти документы, какъ нибудь ихъ уничтожила, подумавъ, что ужь теперь не всплыветъ эта исторія и что они больше не нужны!?

По счастью г-жа де-Морсье сохранила документы и переслала мнѣ ихъ годъ тому назадъ.

Г-жа Желиховская на страницѣ 144 своей брошюры, объясняя, что лѣтомъ 1892 года въ Парижѣ ей этого засвидѣтельствованнаго Бэссакомъ «перевода показать не хотѣли,» — торжественно, жирнымъ шрифтомъ, спрашиваетъ:

Гдѣ же онъ?

Отвѣчаю: Онъ здѣсь, готовъ дяя экспертизы и, конечно, въ немъ, на своемъ мѣстѣ заключается фраза, о которой г-жа Желиховская говоритъ, что ея нѣтъ: «Je vais mentir, horriblement mentir et on me croira facilement. Эта фраза оказывается даже именно на томъ полулистѣ, гдѣ Бзссакь надписалъ свое удостовѣреніе и приложилъ свой оффиціальный штемпелъ. Его не то что не хотѣли, а физически не могли показать, лѣтомъ 1892 года въ Парижѣ, г-жѣ Желиховской, потому, что онъ, съ другими документами, былъ уже мнѣ давно пересланъ. Еслибы я зналъ, что она поѣдетъ въ Парижъ смотрѣть его — я показалъ бы его ей, при свидѣтеляхъ, въ Петербургѣ.

Но г-жа Желиховская, какъ говорится, не спросясь броду сунулась въ воду, не могла увидѣть въ Парижѣ документовъ и, надо полагать, заключила изъ этого, что они уничтожены. Только это предположеніе и объясняетъ… смѣлость, съ какою она рѣшилась печатно обвинять меня въ подлогѣ. Нѣтъ документовъ, пропали, уничтожены, потеряны — ну-ко, молъ, докажиі!..

Откуда же взяли „защитники“ Блаватской, что именно въ „исповѣди“ заключается „прямое“ признаніе въ „измышленіи махатмъ“? Мнѣ кажется, что все это было нарочно запутано и перепутано Блаватской, а она умѣла художественно запутывать, такъ что у людей совсѣмъ мутилось въ головѣ и они переставали понимать что такое говорятъ, и что думаютъ. Кто зналъ ее и видалъ „въ дѣйствіи,“ — тотъ отлично можетъ себѣ представить какъ все это было.

Парижскіе же теософы пришли къ убѣжденію, что она выдумала „своихъ“ махатмъ, бывшихъ у нея на побѣгушкахъ,» потому что повѣрили моему письменному сообщенію о событіяхъ въ Вюрцбургѣ, столь прекрасно иллюстрированному и подтвержденному какъ «исповѣдью,» такъ и отрывками изъ послѣдовавшихъ за ней писемъ Блаватской, также переведенвыхъ и засвидѣтельствованныхъ Бэссакомъ. Особенно сильное впечатлѣніе на всѣхъ произвело тогда письмо, начинающееся со словъ: «что я вамъ (два раза подчеркнуто) сдѣлала?» и въ которомъ заключена фраза: «Да меня бы вѣшали — я бы васъ не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы (стр. 236–287 „Изиды“)». Очень помогла также роль Блаватской въ исторіи Могини и миссъ Л., письма ея (Блаватской) къ m-me де-Морсье и многіе факты, тогда же разслѣдованные и узнаyные какъ во Франціи, такъ и въ Англіи. Этихъ фактовъ я не коснулся въ «Изидѣ» именно потому, что не хотѣлъ выставлятъ противъ Блаватской излишнихъ обвиненій, безъ которыхъ можно было обойтись. M-me де-Морсье, въ своемъ письмѣ Гебгарду (стр. 263–266 «Изиды»), выясняетъ все это.

Но всего интереснѣе во всей этой путаницѣ, злостной путаницѣ, противъ меня направленной, вотъ что: зачѣмъ же лѣтомъ 1886 года «Защитники» Блаватской и г-жа Желиховская во главѣ ихъ, вмѣсто того, чтобы кричать о моемъ подлогѣ и т. д., не съѣздили въ Парижъ? Вѣдь тамъ и всѣ документы, и m-me де-Морсье, и Бэссакъ были на лицо. Г-жа Желиховская извѣщала меня, что ѣдетъ въ Парижъ для чтенія документовъ — и не поѣхала. Отчего не поѣхала?! Если весь вопросъ былъ въ томъ — заключается или нѣтъ въ переводѣ фраза: «Je vais mentir, horriblement mentir…», — поѣхала бы, справилась — и узнала бы истину.