Дибаш Каинчин - У родного очага

• Название: У родного очага
• Автор: Дибаш Каинчин
• Издательство: "Известия"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

---

Итак, что мы сделали со своими кормами? Начиная с осени, потравили, стоптали, забодали скотом. Значит, хорошие мы, настоящими хозяевами становимся, значит, идем на улучшение. Зароды в Чертовых болотах потравили коровы, в Ак-Сале — овцы, а зароды возле деревни похожи на грибы — вот-вот свалятся. Ну, что это? Что? Как это пережить? Как пересилить? И где только у нас стоят зароды целые, нетронутые? Вот сидит чабан Ынабас. Трое суток гулял в деревне, а отара его трое суток ночевала в зародах в урочище Кош-Арка! И зачем глаза наши терпят вот таких, за что мы их милуем? Надо гнать таких из колхоза. Пусть идет на все четыре... А после и запах его смыть — вот как! А за потравленное сено надо отобрать у него одну корову... Ой горе, горе, к чему нам его корова, нам сена нужно, сена!

В прошлые годы были молодцы, которые на санях воровали сено, как говорят, «дугами косят по белому снегу». Таких заранее предупреждаем — пусть даже и во сне об этом не думают. Попадутся — тюрьма! Тюрьма — и никакого разговору!

Шел я недавно мимо сарая старой Капщык и слышу: «Что-то у моей Комолой сегодня брюхо большое и молока прибавилось, видимо, в колхозном зароде ночевала...»

Вот про что нельзя не говорить: вы все ездите по урочищам, и каждый из вас с глазами, с ушами, и вы видите, что скот стоит в колхозном сене. Почему бы вам не отогнать его, не прикрикнуть? Пожалуйста, не думайте, что сено только мое, председательское, да еще бригадирское и фуражирское. Это сено ваше, товарищи, наше! Еще... еще... ы-ы... давно я собираюсь... вот я тебе!.. Люди, в самом деле, где стоит зарод этого Тылыра? Скажите, люди? Мне скажите! Завтра же доберусь до его зарода со спичкой! Пусть его корова останется голодной. Пусть ребятишки его сидят без молока. Пусть меня самого за это привлекут к уголовной ответственности. Пусть, пусть! Сколько я его, Тылыра, умолял, сколько упрашивал? Я свою жену столько не уговаривал, когда сватал. А косил ли Тылыр колхозу хоть день за это длинное, как год, лето? Ну, кто видел, люди? Пусть не признает председателем меня, но у меня есть еще имя человека, есть имя мужчины! Сколько можно бить ему челом? Сколько? Хоть ему говори, хоть горе. От горы хотя бы эхо услышишь... Нет, нет, не трожь мою собаку, не трожь!

А для Йеспека, который работал на стогомете, чего можно пожалеть? Как бы ни было нынче с кормами, а он пусть получает свое сено, заработанное за лето, в натуре. И не только пусть получает, а надо дать ему трактор, чтоб привезти, да еще людей выделить, чтоб помогли погрузить, да еще я сам прикажу фуражиру выбрать для Йеспека зарод хороший, зеленый. Кто видел, чтоб он хоть день пропустил за лето, не вышел на работу? Когда он не выполнял норму? А для своей коровы поставил всего два навильника, — я видел.

Страшно, товарищи, страшно. Не знаю, товарищи, не знаю... Э-э... Нынче построили шесть новых чабанских стоянок. Подремонтировали, сколько хватило сил, старые зимовки. А сейчас повалил снег, а мы тут лысые, да еще я без шапки: у чабанов Шалда, Сары-Кучук, Эбечек, у Сабалдая под перевалом Каменное Седло. У Агырту, которой зимует в устье Кара-су, кошары стоят дырявые, а иные без крыши. А кошару Кыйык в урочище Кызыл-Таш нужно обязательно перевезти в другое место столько в ней навозу, что овца разве на коленях будет стоять. Теперь ищи виноватого — столько чабанов там переменилось... Работы по горло, товарищи, по горло! И эту работу мы должны осилить. Не осилить невозможно, поймите, товарищи!

Нынче в верховьях долин из-за снега не стало пастбищ. Видимо, придется половину отар да крупный рогатый скот, который не доится, гнать пониже, в болота Кара-Кудьюр. Там сейчас снегу тоже много, но скоро его все же выдует ветром. Вчера восемь чабанов пригнали туда свои отары. А вот на житье их, как говорится, пусть сам бог посмотрит. Что там, думаете, есть, в чистом болоте? Если повезем сено, зерно, то некуда и свалить, нет прясел. Да что там прясла — людям голову нечем укрыть. Яшканчи, оказывается, нашел где-то кусок шифера и кочует, прячась за ним от ветров. Ни ветки, чтоб костер развести, ни колышка, чтоб лошадь привязать. Вот где беда! Как представлю себе... Да чтоб завтра же все машины и трактора отправлялись к ним!

Изб с земляным полом у нас на фермах и стоянках нет, но маленькие, с чашку, кое-где встречаются. Например, изба в стоянке чабана Серке, — разве это изба? Да она же была баней во дворе Акара, мы ее купили и перевезли на тракторе. Нынче хотели с такими избами разделаться, но что поделаешь, теперь уж после ими займемся. Сил не хватает, товарищи, рук не хватает. Даже печку каждому чабану не можем сложить — некоторые до сих пор сидят с «буржуйками». Нет, товарищи, кирпича, кирпича нет! А нынче не можем достать даже оконных стекол. А известка... Тьфу ее, известку! Из-за нее, проклятой, кому только не кланялся, у кого только не клянчил? Лучше и не вспоминать...

А чабан, представьте, целый день потягавшись на морозе с овцами, возвращается домой. И представьте себе, что у него в избе хоть волков морозить да негде просушить обледенелую одежду и обувь. И допустим еще, что не приезжала автолавка, а у него, у чабана, кончились чай и хлеб, и соль, и табак. И вот после этого спрашивай работу с чабана да не стыдясь в его глаза погляди. Тяжело это, товарищи, тяжело. Не могу, не могу. Сперва — человек! После скот, после кошара! Знайте, товарищи, ни один дождь, ни один буран, ни одна жара, ни один мороз не обходит стороной чабана, а всё — на его голову, на его голову.

Вот-вот начнется осеменение овец. Кажется, не готов только один пункт осеменения в верховье Чанкыр: стоит без окон и без дверей. Это все пустяки. А вот что наболело в душе, точит и точит. Не могу молчать, товарищи, не могу! Разве можно так? Разве можно — спрашиваю? Ежегодно мы за большие деньги покупаем семена высокопородных баранов, с такими тревогами перевозим их из такой дали, чтобы осеменить наших овец. И вот теперь скажите — где ягнята от тех баранов? Ну где? Сердце болит... не могу ... Что делали некоторые чабаны? Они ночами тайком выпускали на овец наших же местных грубошерстных баранов. Видите ли — не верят искусственному осеменению. Если мы и впредь будем так делать, когда же мы улучшим породность наших овец? Откуда будут у нас мясо и шерсть? И что мы за люди? С умом мы или только пни с глазами? Не знаю, что мы сделаем с такими чабанами нынче! Дубиной будем гнать его с отары, и не просто гнать, а оштрафуем, и не просто оштрафуем, а сделаем посмешищем перед всем народом и на три поколения! Такой чабан — это кишень, железные путы на наших ногах. Как вы теперь, товарищи, как?! Хватит... успокаиваюсь... Знаете, от этого вопроса зависит наша жизнь: у нас больше сорока тысяч овец, и мы не можем до бескрайности увеличивать поголовье — пастбища у нас ограниченны и земля, на которой мы Живем, не растет, не расширяется!

Видимо, опять придется звать школьников — пусть помогут очищать кошары от снега. Людей не хватает, товарищи, не хватает людей. Нужно восемь чабанов, а у двенадцати чабанов до сих пор нет помощников. А дойным фермам в Ак-Айры и Чаал-Чет требуются пять доярок и скотник. Эх, людей бы, людей! Бата-а, если бы на свете был завод, где изготовляли бы людей, то сколько бы мы поназаказали. Скота много, работы столько, что с ней справится разве только сам бог, — люди нужны, руки. Вот из сидящих здесь кто хочет чабаном стать, кто желает помощником идти, кому хочется коров пасти, коров доить, скажите, люди, скажите? Шапку снимем перед таким человеком. А что нужно — поможем, как в песне аксакала, который до меня председательствовал: «Если баран — дам, если корова — дам, если деньги — дам, даже породистого жеребца отдам, только работай хорошо, — все твое, все твое»...

Нынче пошли чабанами коммунисты Саканул, Ыргай, Йит. Пятнадцать комсомольцев вышли на стоянки помощниками чабанов. А дочери Яима, Керекшина и Айтпас окончили нынче школу и стали доярками. Вот с них надо брать пример! Лишь бы пожелали, от любой другой работы в селе освободим. Только скажите, товарищи, «да», и сейчас же, здесь же, перед народом.

Теперь одно еще, что сидит у меня, как заноза: не могу понять, люди, кто я и кем работаю. Как зовут, вы и сами знаете: Алдырбасов Алдырбас Алдырбасович. Даже и род свой скажу — тодоши из долины Кан... А вот… Смотришь, школа сидит у меня в кабинете с просьбой, магазин, почта, ветпункт... Да люди, люди... Чего только не выпрашивают из колхоза. Конечно, если там деньги, мясо, машина, трактор — раз человек в колхозе работает, — можно. А ведь не это, — спрашивают кирпичей, печные плиты, шиферу, стекол на окна, гвоздей, красок, олифу... Даже за дверной ручкой в колхоз прибегают. Это что — колхоз или хозяйственный магазин?! Я — председатель колхоза или магазиновский агент?! Чем тогда заниматься районным организациям? Райпотребсоюз, райбыткомбинат, рай... каких только «раев» нет. А у меня, — как говорится, сам бы плакал, да некому слышать, — свои чабаны возле «буржуек» сидят.

Еще за последнее время участились просьбы выписать барана. Это не годится, товарищи! Если вы сами же будете шашлыковать наших баранов, то откуда возьмется доход? Конечно, когда свадьба, или в семье новый колхозник появился, или поминки... — тут уж нельзя отказывать. А то вот Эпишке приходит весной: «Жена из больницы принесла ребенка с торбочкой — выписывайте барана». Скажите, люди, может быть, я не понимаю, что это такое, когда родится мальчик? Выписал. Но вот через два месяца он приходит опять по такому же случаю и с такой же просьбой. «У тебя жена через сколько месяцев?..» — спрашиваю.