Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1

• Название: Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1
• Автор: Людмила Мартьянова
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1538-5

В первый том сборника сонетов Серебряного века вошли произведения Л. Трефолева, В. Буренина, Н. Минского, И. Анненского, К. Романова, П. Бутурлина, П. Якубовича, С. Надсона, К. Фофанова, Ф. Сологуба, О. Чюминой, В. Иванова, Д. Мережковского, К. Бальмонта, З. Гиппиус, М. Лохвицкой, А. Лукьянова, В. Брюсова, Ю. Балтрушайтиса, Л. Вилькиной, М. Кузмина, В. Бородаевского, И. Бунина.

---

III

А. А. Краевскому

По случаю пятнадцатилетия «Голоса»

Пятнадцать лет, маститый журналист,
Ты издавал умеренный свой «Голос»;
Внимая за него зоилов свист,
Ты постарел, твой убелился волос.

Но все ж душою, как младенец, чист,
Ты пожинал подписки спелый колос
И выпускал свой ежедневный лист —
И обо всем на том листе мололось!

А лист печатный все переносил:
Болтали в нем, трудясь по мере сил,
Писцов, курьеров министерских стая,

Болтал Бильбасов, Безобразов сам;
И мед статей их лился по усам
У публики, ей в рот не попадая...

IV Ессе Номо

Брось честный труд, науку, позабудь
Идей свободы пылкие приманки:
Иной есть путь, прекрасный, вольный путь:
Скорей займи кассира место в банке —

И постарайся миллион стянуть...
Тогда пойдут пиры и содержанки,
К тебе начнут аристократы льнуть,
Чтоб им на векселя ты ставил бланки;

И будешь ты и славен, и велик,
И счастье жизни будет не из книг
Твоей душе ликующей знакомо;

И адвокат, судья и прокурор
К тебе преклонят с завистию взор
И прорекут с восторгом: «ecce homo!»

Кандидат

Лихая тройка в ресторан Дорота
Примчала их. Пробравшись в зимний сад,
В уединенье полутемном грота
Они вдвоем, счастливые, сидят.

На столике бутылок строй без счета,
Стаканы влагой золотой блестят.
Она прекрасна, как мечта Эрота,
Он тоже мил: он юный кандидат...

Не на судебное, однако ж, место,
Как думает она, его невеста —
Он кандидат на славную скамью,

Что мы зовем скамьею подсудимых:
Он куш украл, и вот из уст любимых
Внимает он: «За наше счастье пью!»...

Из цикла Военно-политические отголоски

Сонет

Мне снился сон: от края и до края
Европой всей владеют пруссаки
И формируют из людей полки,
Везде порядок мудрый водворяя.

* * *

Вокруг полков свиней толпится стая,
Баранов жирных блещут курдюки;
Профессора пасут их, сквозь очки
По-гречески Гомера разбирая.

* * *

Весь мир цветет: всем смертным почтальоны
Приносят письма в срок, везде вагоны
В назначенные движутся часы,
Ретур-билеты введены повсюду,
И над землей развеян запах чудный
Гороховой берлинской колбасы!

Николай Минский

* * *

Напрасно над собой я делаю усилья,
Чтобы с души стряхнуть печали тяжкий гнет.
Нет, не проходят дни унынья и бессилья,
Прилив отчаянья растет.

Без образов, как дым, плывут мои страданья,
Беззвучно, как туман, гнетет меня тоска.
Не стало слез в глазах, в груди – негодованья.
Как смерть печаль моя тяжка.

И сам я не пойму, зачем, для чьей забавы
Ряжу ее теперь в цветной убор стихов.
Ужель страданьями гордиться я готов?
Ужель взамен я жажду славы?
Как радости людей и скорби их смешны.
Забвенья! Сумрака! Безлюдья! Тишины!..

1885

* * *

Заветное сбылось. Я одинок,
Переболел и дружбой и любовью.
Забыл – и рад забвенью, как здоровью,
И новым днем окрашен мой восток.

Заря! Заря! Проснувшийся поток
Мне голос шлет, подобный славословью.
Лазурь блестит нетронутою новью,
И солнце в ней – единственный цветок.

Сегодня праздник. Примиренный дух
Прощается с пережитой невзгодой.

Сегодня праздник. Просветленный дух
Встречается с постигнутой природой.

Сегодня праздник. Возрожденный дух
Венчается с небесною свободой.

Тишина

Над морем тишина. Вблизи и в отдаленьи,
Перед угрозой тьмы забыв раздор дневной,
Слились пустыня вод с воздушною волной
В объятьи голубом, в безбрежном сновиденьи.

И столько кротости в их позднем примиреньи,
Что берег побежден небесной тишиной
И скалы замерли над синей глубиной,
Как эхо грустных слов, поющих о забвеньи.

И вот зажглась звезда. Быть может, там вдали
Она окружена немолчным ураганом,
Но, разделенная воздушным океаном,
Она – лишь робкий луч для дремлющей земли,

Лишь предвечерний знак, лишь кроткое мерцанье,
Над темной тишиной лучистое молчанье.

Ложь и правда

Давно я перестал словам и мыслям верить.
На всем, что двойственным сознаньем рождено,
Сомнение горит, как чумное пятно.
Не может мысль не лгать, язык – не лицемерить.

Но как словам лжеца, прошептанным во сне,
Я верю лепету объятой сном природы,
И речи мудрецов того не скажут мне,
Что говорят без слов деревья, камни, воды.

И ты, мой друг, и ты, кто для меня была
Последней правдою живой, и ты лгала,
И я оплакивал последнюю потерю.

Теперь твои слова равны словам другим.
И все ж глаза горят лучом, земле чужим,
Тебе и мне чужим, горят – и я им верю.

* * *

Он твердою рукой повел смычок послушный,
И струны дрогнули, и замер людный зал.
Разряженной толпе, чужой и равнодушной,
Он в звуках пламенных и чистых рассказал
Души доверчивой все тайны, все печали:
Как страстно он любил, как сильно он страдал,
О чем он на груди возлюбленной мечтал,
О чем в молитвы час уста его шептали.
Он кончил – и похвал раздался плеск и гул.
Художник! Тот же Бог, что в грудь твою
вдохнул
Мелодий сладостных священную тревогу,
Теперь толпе велит беситься и кричать.
Иди: она зовет!—Толпа, и внемля Богу,
Лишь воплями, как зверь, умеет отвечать.

* * *

Я слишком мал, чтобы бояться смерти.
Мой щит не Бог, а собственная малость.
Пытался я бессмертие измерить,
Но сонной мыслью овладела вялость.

Я слишком мал, чтобы любить и верить.
Душе по силам только страсть иль жалость.
Под сводом неба, кажется, безмерным
Я вижу лишь свой труд, свою усталость.

Лежал я где-то на одре недуга.
Мутился ум. И вдруг Она предстала,
Твердя: молись! Я – вечности начало,
Я – ключ всех тайн, порог священный круга.

И я ответил с дрожию испуга:
– Мне холодно. Поправь мне одеяло.

Портрет

Под низким дерзким лбом двойным каскадом
Взметнулся пепел вьющихся кудрей.
Глаза без век, в щелях – глаза зверей —
То жгут холодным непрозрачным взглядом,
То резвым смехом леденят. А рядом
Округлость щек и девственность грудей
Твердят о сне желаний и страстей.
И детский рот не тронут знойным ядом.
Но вот, бледнея, села за рояль.
Преображенье дивно и мгновенно.
Весь мир любви, дотоле сокровенный,
Ей клавиши открыли и педаль.
Душа грозой проснулась в пальцах рук,
Горячей кровью бьет за звуком звук.

* * *

На разных языках, все знаками другими,
Начертана в душе загадка красоты:
Цветами, звуками, отливами мечты.
Но есть один язык, родной между чужими.

То – прелесть женская, то – чарами ночными
Обвеянный чертог любимой наготы.
И на язык родной, на милые черты
Перевожу весь мир и сравниваю с ними.

Весна ль идет в цветах, – ты, женщина-дитя,
Проснулась на заре, смеясь виденьем ночи.
Идет ли осень к нам, – твои я вижу очи,
Под золотом волос поникла ты, грустя.

Доносится ли песнь или звезда мерцает, —
Тебя, одну тебя, душа в них созерцает.

Всем

С улыбкой робости и нежности безмерной,
О, сестры милые, всю жизнь я отдал вам.
Одну из вас любил, кого? – не знаю сам,
Одна из вас, но кто? – душой владела верной.

Не ты ль, бесстрастная, с усмешкой лицемерной,
Не ты ль, невинная, чьи мысли – белый храм,
Не ты ль, беспечная, чей смех – сердец бальзам,
Не ты ль, порочная, с душою суеверной?

Одну из вас любил, но чтоб слова любви
Достигли до нее, я всем твердил признанья.
Но вот приходят дни и близок час молчанья.

Звучи, о песня, ты мой вздох переживи,
Всех воспевай сестер и каждую зови
Любимой, избранной, царицей мирозданья.

Мадригал

Зачем, в своей красе увериться желая,
Глядишь, красавица, в стекло немых зеркал?
Твой образ, чуть уйдешь, бесследно в них пропал,
Твоя соперница тебя сменит, блистая.

В глаза мои взгляни. Восторг их созерцая,
Слезою страстною увлажив их кристалл,
Поймешь, как жгуч твой взор, как ярок уст коралл,
Как царственно сильна твоя краса живая.

Когда же ты уйдешь к поклонникам другим,
Твой образ не умрет в моих глазах влюбленных,
Но в одиночестве, в тиши ночей бессонных
Возникнет в мыслях вновь он, памятью храним.

И все соперницы, в их зависти змеиной,
Не смогут в нем затмить ни черточки единой.

Поцелуй