Олег Смирнов - Неизбежность (Дилогия - 2)

• Название: Неизбежность (Дилогия - 2)
• Автор: Олег Смирнов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Будь здоров, Петюня!

- Будь здоров и ты, Федюня!

Мы подмигнули друг дружке, посмеялись.

А назавтра мы читали в "дивизионке", слушали по радио о том, как происходило подписание акта о безоговорочной капитуляции Японии, разглядывали фотоснимки в центральных газетах.

И я живо представил себе всю эту церемонию - недаром комбат попрекал меня богатым воображением. Еще бы, как сочинять стишки без воображения? Поэт я липовый, а насчет воображения... вообразил себя стихотворцем. Смешно!

Вот что примерно вырисовывалось в моем представлении. Второе сентября. Токийская бухта. Американский линкор "Миссури", за которым когда-то безуспешно охотились камикадзе, стоит на якоре. На его борту представители военного командования союзников, гости, корреспонденты. На катере доставляют японскую делегацию - одиннадцать человек, дипломаты и военные. Сопровождаемый своей свитой, к столу приближается, хромая, грузно опираясь на палку, министр иностранных дел Сигэмицу и с ним - генерал Умэдзу, начальник генштаба Японии. Пять минут всеобщего молчания - минуты символического позора. Японские дипломаты в черных костюмах и цилиндрах, военные с орденскими планками стараются держаться прямо, но эти м и нуты позора будто сутулят их, давят к палубе. Генерал Макартур произносит речь: "Мы собрались здесь - представители главных воюющих держав, чтобы заключить торжественное соглашение, при помощи которого мир может быть восстановлен. Проблемы, влекущие за собой противоположные идеалы и идеологии, были решены на полях сражений всего мира и поэтому не являются предметом наших обсуждений и дебатов..." Какие уж тут дебаты! Безоговорочная капитуляция - вот и весь сказ. Генерал Макартур говорит сурово. Суровое лицо было и у маршала Жукова, когда подписывался акт о безоговорочной капитуляции Германии. А как же иначе? Жестом Макартур показывает японцам: подойдите к столу.

Хромая, словно волоча себя, медленно-медленно подходит Сигэмицу; пелегко ему дается это - поставить свою подпись. Расписавшись, блеснув стеклами очков и потупившись, министр пятится.

. Какое-то мгновение генерал Умэдзу мешкает, оттягивает процедуру, затем со странной осторожностью расписывается. К разложенным папкам подходит Макартур. Акт подписывают другие, и среди них - советский представитель генерал-лейтенант Деревянно, - на фотографии видно, с каким достоинством он это проделывает.

Церемония завершена. Союзные делегации удаляются, японские делегаты остаются одни, покинутые, никому не нужные. Конец!

Конец второй мировой!

А спустя несколько дней мы читали в газетах и рассматривали фотографии: советские военачальники шестого сентября посетили Порт-Артур: Маршалы Советского Союза Василевский, Малиновский, Мерецков, главный маршал авиации Новиков, маршал авиации Худяков, маршал артиллерии Чистяков. Онп осмотрели военно-морскую базу и крепость, исторические места, связанные с героической обороной Порт-Артура в русско-японскую войну 1904 - 1905 годов. Возложили венки на братскую могилу русских воинов. Как бы от всего нашего народа поклонились павшим смертью храбрых в те далекие времена. Разве же это не здорово - маршалы возлагают венки на могилу солдат? Хотя бы и через сорок лет...

И еще читаем в газетах: второго сентября на полумиллионном митинге в Ханое Хо Ши Мин провозгласил образование Демократической Республики Вьетнам. Еще раньше, семнадцатого августа, было объявлено о создании Индонезийской республики. Национально-освободительная борьба захлестнула Китай, Бирму, Малайю, Филиппины, Индию, - над всей Азией зашумели очистительные ветры свободы, ветры, рожденные стремительным маршем советских воинских колонн в Маньчжурии, полным разгромом миллионной и отборной Кваптупской армии!

Гвардии капитан Трушин по этому поводу сказал:

- Разгром Германии и Японии кладет начало новой эпохе на всей земле. Согласен, что это так, Петро?

Я ответил: согласен целиком и полностью. И сразу же Федор сказал о другом:

- Петро, я считаю: что остались в живых, будем ценить чем дальше, тем больше.

Я ответил, что и сейчас ценю. Федор неопределенно мотнул головой.

- Ну-ну...

Мне бросилось в глаза: шея у Федп окольцована морщинами, как у пожилого. Никогда я этого не замечал, вот щербатинку во рту замечал. И морщины вокруг рта у Феди резкие. А ведь он ненамного старше меня. И на моей физиономии морщины? Только я не присматривался? Я хотел спросить Трушина, может ли оп представить себя стариком, и постеснялся. Ибо знал почти наверняка, что получу отрицательный ответ. А вот я могу представить себя старым, более того, иногда чувствую: непоправимо постарел.

Это в двадцать четыре-то года!

Я спросил Федю совершенно об ином:

- Когда нас, как считаешь, выведут домой?

- Соскучился? По Москве, по Ростову?

- Вообще по Роднне... Хочу домой, к себе. Пусть и не Москва, не Ростов, пусть Сибирь, Урал, Приморье, лишь бы на родную землю!

И не хуже солдат мы, замполит батальона и командир роты, принялись гадать на кофейной гуще, куда нашу дивизию могут вывести для расформирования, - в Читу, Благовещенск, Хабаровск, Улан-Удэ, Красноярск или Новосибирск? А может, на запад повезут, в Центральную Россию? А может, на юг, на Украину или Северный Кавказ? Трушин сказал:

- Как бы там ни было, а некоторые части в районе Ванемяо уже грузятся в эшелоны. Хотя основная эвакуация, как поговаривают, будет в октябре, а то и позже...

Пусть грузятся! И эшелоны эти пойдут куда-то - на север, запад пли восток. - по только не на новую войну. Хватит! Отвоевались!

В середине сентября мы провожали на Родину отдельный саперный батальон, где у Федп Трушина был дружок-земляк.

Вагоны были украшены красными флажками, плакатами, еловыми ветками совсем как те эшелоны, что шли в мае - июне через всю страну на Восток. Теперь пойдут на Запад, окончательно до дому, до хаты. Скорей бы и нам!

Мы выкурили с трушинским землячком не по одной сигарете, переобиимались и перецеловались с саперами, а состав все не отправлялся. Вечерело. Взошел ясный месяц, осветил станционные здания, погрузочно-разгрузочные площадки, приземистые склады вдоль путей. На ближнем пруду засеребрилась лунная поляна, а когда месяц стремительно опустился, на воду легла лунная дорожка. Наконец эшелон тронулся под медный грохот оркестра и приветственные выкрики провожающих. Федор и я кричали не тише прочих...

Но что примечательно - эшелон провожали и китайцы: на рукавах красные повязки, в руках красные флажки. И среди этой толпы, поближе ко мне и Трушину - двое, старый и молодой. Молодой сказал:

- Освободили нас и уходят домой.

Старый сказал:

- Первый раз за свою жизнь впжу такое... Чтобы пришедшие с оружием добровольно уходили...

Китайцы говорили на сносном русском и громко, чтоб мы их услышали. Федя и я их услышали.

Мои солдаты - мальчишки, непоседы, и заводила у них Вадик Нестеров раздобыли футбольный мяч, принялись усердно пинать его. в итоге высадили стекло в казарме. Старшина Колбаковский, вне себя от гнева, грозил им всяческими карами, но это не могло заменить стекла. И чтобы как-то, временно, заделать дыру в окне, он принес свернутый в трубочку плотный лист бумаги. Объяснил мне:

- Нашел в каптерке. От прежних хозяев осталось, заховалп за шкафом...

Развернули трубочку. Это был цветной портрет - и, как нам перевели, с надписью: "Император Ну И, главнокомандующий морскими, воздушными и сухопутными войсками Мапьчжоу-Го".

Хоть и засижено мухами, по золотые эполеты, золотой пояс, атласная лепта наискось, через плечо, весь мундир, до самого живота, - в орденах, а сбоку - сабля, император как бы опирается на нее. Хилый, тщедушный очкарик, загримированный под военачальника. Соплей можно перешибить. У этой марионетки было двухсоттысячпое войско, которым бсзраздельпо командовали японцы. Впрочем, как и самим императором.

Старшина Колбаковский сказал:

- Товарищ старший лейтенант, мы данного мужичка на портрете замажем чернилами, чтоб не было позора!

- Правильно! Но о стекле побеспокойтесь.

- Будет сполпепо, товарищ старший лейтенант! Не извольте сомневаться.

Что такое смертники, которых в Квантунской армии были тысячи? Я считаю: отчасти это фанатизм, отчасти следствие отсталости военной техники. Ведь японская крепко уступала и советской и американской. Потому-то и залезал обреченный японец в морскую торпеду, чтобы взорваться у борта неприятельского корабля, или в самолет и танкетку, начиненные взрывчаткой, пли кидался с магнитной миной под танк, или его приковывали цепью к пулемету. Между прочим, японские смертники до своей гибели получали повышенное денежное содержание и лучшее питание.

Спрашивается: так не погашение ли издержек при жизни эта его будущая смерть? За кровь платят иенами.

С каждым днем смертники все реже беспокоят пас: кого выловили, кто сам сдался. А вот хунхузы пошаливают: все чаще роты нашего батальона поднимаются по тревоге, вызванной нападением этих бандитствующих китайцев то на банк, то на деревню, то на склады, охраняемые советскими часовыми. Наглеют хунхузы...