Нина Чеканова - Римская диктатура последнего века Республики

• Название: Римская диктатура последнего века Республики
• Автор: Нина Чеканова
• Издательство: ИЦ «Гуманитарная Академия»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93762-046-1

Монография Н. В. Чекановой представляет собой фундаментальное научное исследование, посвященное одной из самых важных тем истории древнего Рима — проблеме перехода римского государства от республики к империи. Подробный разбор деятельности лидеров, пролагавших пути к новому императорскому режиму — Суллы, Юлия Цезаря, Октавиана Августа, — автор удачно сочетает с воссозданием римской общественной жизни в эпоху Гражданских войн, мыслей и чувствований различных социальных групп, тех духовных ценностей, которые исповедовали последние. Подвергнув тщательному анализу свидетельства самых разнообразных античных источников, а также гипотезы предшественников, Н. В. Чеканова приходит к выводу, что процесс перехода от республики к империи представлял собой не революцию и не некую «разовую» реформу, а глубокую и всеобъемлющую социокультурную реформацию древнеримского общества.

Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем интересующимся античной историей.

---

Разорение италиков дополнялось бесчинствами сулланских колонистов. По свидетельству античных авторов, местное население оказало чрезвычайно активное сопротивление поселенцам-ветеранам. Это могло быть одной из причин отмеченного современниками событий разорения сулланских колонистов{336}. Известно, что в Фезулах местное население перебило новых поселенцев (Sail. Cat., 30, 13; ср.: Арр. В. С, I, 107; Flor. Ер. bell., II, 11).

Признав права за новыми гражданами и включив Италию в сферу своей политики, Сулла таким образом расширил представление о территориальных границах римского государства. Более того, он на практике продемонстрировал, что расширение римского померия возможно. Корнелий Тацит сообщал, что Сулла был первым римским магистратом, отодвинувшим городскую черту. При этом он опирался на существовавшую конституционную норму, по которой тот, кто увеличил территорию, подвластную римскому империю, мог расширить и городские границы (Тас. Ann., XII, 23).

Одной из форм административно-территориальной интеграции была и колонизационная политика Суллы. На конфискованные земли италийских общин он вывел около 120 000 колонистов: по сведениям Аппиана, 23 легиона; по сведениям Ливия, 27 легионов (Арр. В. С, I, 100; 104; Liv. Per., 89; ср.: Cic. Ad Att., X, 19, 4). Это мероприятие имело чрезвычайно важное значение. Одни исследователи видят в нем осуществление программы умеренных консерваторов, например Ливия Друза Младшего{337}. Другие расценивают как новаторское, «революционное»{338}. Еще Т. Моммзен справедливо выделил две стороны этой реформы: экономическую и военно-политическую{339}. Сулла решал сразу несколько задач: наделял землей своих солдат и таким образом пытался восстановить слой мелких и средних собственников; ослаблял политическое противостояние между политиками-радикалами и умеренными консерваторами; но главное — создавал по всей Италии военные гарнизоны, которые не только были опорой власти Суллы, но силой «стягивали» всю территорию Италии. Именно на этот последний аспект обратил внимание Аппиан (Арр. В. С, I, 96). Это являлось особенно важным в условиях, когда армии были выведены за пределы Италии. Т. Моммзен называл сулланских колонистов «как бы постоянной армией сената», находившейся в Италии{340}.

Военное назначение новых колоний не вызывает сомнения, поскольку новые колонисты не сливались с италийским гражданством, а образовывали самостоятельные поселения, даже в пределах уже существовавших общих. Однако вызывает возражение тезис Т. Моммзена о том, что это был военный резерв сената. Колонисты получали землю из рук Суллы. Сулла учреждал новые колонии не на основании сенатского постановления, а напрямую, опираясь на центуриатные комиции (Cic. De domo sua, 79, 1—3), видимо, на основании закона Валерия Флакка о диктатуре, который предоставлял ему широкие административные права, в том числе и право основания новых поселений. Таким образом, колонисты скорее являли собой личный военный резерв диктатора и в целом способствовали формированию и распространению подданнических отношений в среде римского гражданства. Не случайно разорившиеся ветераны Суллы составили основу сторонников М. Эмилия Лепида в 77 г., а после его поражения от 20 до 26 тыс. восставших удалились к Серторию, т. е., по существу, проявили свои антисенатские настроения{341}.

В самом Риме интегрирующим фактором, видимо, должен был выступить отряд корнелиев, состоявший из 10 000 вольноотпущенников — бывших рабов, принадлежавших проскрибированным лицам и получивших свободу и гражданские права по закону Суллы (Арр. В. С, I, 100).

Т. Моммзен считал, что корнелии должны были выступать «своего рода телохранителями… олигархии», обеспечивать порядок в Риме и при отсутствии военного гарнизона в городе противостоять столичной черни{342}. Это отчасти, безусловно, так. Однако, на наш взгляд, корнелии должны были выполнять более радикальную задачу{343}: если колонисты-ветераны служили опорой сулланской конституции в Италии, корнелии должны были обеспечивать проведение законодательства Суллы в Риме. Являясь по существу клиентами Суллы, они были обязаны поддерживать своего патрона и защищать от любых оппозиционных выступлений, а также обеспечивать необходимую поддержку любого предложения Суллы в комициях: проводить законопроекты (Cic. Pro Mur., 47), добиваться нужного назначения на магистратские должности (Cic. Pro Sulla, 15), изолировать политических противников (Cic. Ad Att., II, 24, 2). Интересны два взаимоисключающих на первый взгляд обстоятельства. С одной стороны, никаких следов особой активности корнелиев в городе не видно. С другой стороны, хотя городской плебс и представляется в античной традиции бессильной, но ненавидящей Суллу и сулланцев массой, всегда готовой поддержать оппозицию, сулланские эдикты принимались комициями безропотно и признавались римским гражданством (Cic. In Verr., II, 81). Нам думается, что определяющую роль в этом играло присутствие в комициях корнелиев.

Сулла произвел муниципальное деление, предоставив многим общинам статус самоуправляющихся муниципиев{344}. Косвенные свидетельства этому мы встречаем у Плутарха и Цицерона (см.: Plut. Sulla, 4; Cic. De domo sua, 79,1—4). Одновременно с этим Италия была объявлена единой гражданской территорией: войска были выведены в провинции и проконсулам было запрещено уводить их с собой{345}. Это еще одно свидетельство того факта, что были раздвинуты границы римского государства и римского империя. Северная граница была отодвинута в связи с этим к реке Рубикон. Новый порядок поставил на место города Рима Италию. Сулланская Италия являла собой прообраз единого территориального государства{346}.

Таким образом, административно-территориальное законодательство Суллы стало следующим после Союзнической войны этапом территориальной и социальной интеграции: диктатор включил Италию в орбиту общегосударственной политики. Однако методы и задачи интеграции, которые утверждали господство римского сената и сенатской аристократии, вызывали недовольство римско-италийского населения и порождали новые политические проблемы.

Характеристики, данные сулланской конституции — Корнелиевым законам — в исследовательской литературе, имеют полемичный характер. Начало полемики было положено оценками Т. Моммзена, который признавал за конституцией Суллы положительное историческое значение. В соответствии с ними большинство исследователей приняло тезис о конституции Суллы как попытке реставрировать и закрепить римскую Республику в ее нобилитарной форме{347}.

В рамках парадигмы Т. Моммзена социальные задачи сулланской реставрации представляются исследователями как средство борьбы, направленной на усиление римского нобилитета, на восстановление сената как единственного привилегированного сословия; на ослабление и раскол всадничества и в целом как реставраторские и консервативные{348}.

Сходную с общей моммзеновской трактовкой концепцию сулланской конституции как консервативной реставрации высказал Г. Ферреро{349}. Однако в отличие от Т. Моммзена и его единомышленников он не видел в ней конструктивного содержания, считал противоречивой и нежизнеспособной.

Хр. Мейер в контексте общих тезисов Т. Моммзена и Г. Ферреро определил сулланскую конституцию как консервативную реставрацию, может быть, последнюю и самую значительную. Вместе с тем он считал ее неудачной попыткой сохранить «старый порядок», причем методами, вызвавшими недовольство самой аристократии{350}. Созвучные идеи были высказаны и К. Кристом, который считает Суллу пленником (Gefangener) римской традиции, стремившимся реставрировать традиционную политическую систему. Правда, К. Крист делает по сравнению с Хр. Мейером больший акцент на деструктивном характере сулланской конституции. По мнению К. Криста, реставрация, предпринятая Суллой, была тотальной и систематичной, но она бескомпромиссно и последовательно противостояла существовавшей тенденции политического и социального развития, игнорировала интересы различных слоев римского общества, а потому имела деструктивный характер, провоцировала широкий фронт противников и была обречена на скорую отмену{351}.

Не отказываясь от общих оценок Т. Моммзена, Ф. Фрёлих поставил вопрос о том, были ли у Суллы оформленные идеи государственности. По его мнению, главным в сулланском законодательстве и политической практике было преобладание идеи господства олигархии и стремление к личному возвышению{352}. Такая постановка вопроса определила развитие нового взгляда на законодательство и политическую практику Суллы.

Чуть позднее Ж. Каркопино отчетливо и однозначно отказался от моммзеновской парадигмы. Его концепция сводилась к тому, что Сулла не был сторонником ни одной из социальных сил, он стремился к единоличной власти и стал, таким образом, выразителем развивающейся монархической тенденции в Риме и прототипом Цезаря{353}. В связи с этим Ж. Каркопино расценивал законодательную и политическую практику Суллы не как консервативно-реставраторскую, а как реформаторско-монархическую. Созвучна концепции Ж. Каркопино аргументация К. Ланзани, Р. Сайма, И. Бляйкена и др.{354} Очень осторожно она была высказана и Дж. Отемом, который считал, что реформы Суллы «установили некий режим завуалированной монархии»{355}.