Луи Буссенар - Господин Ничто, или Необыкновенные похождения человека-невидимки

• Название: Господин Ничто, или Необыкновенные похождения человека-невидимки
• Автор: Луи Буссенар
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-86218-320-5

Роман популярного французского писателя Луи Буссенара (1847–1910) «Господин Ничто, или Необыкновенные похождения человека-невидимки» на русском языке публикуется впервые.

---

Прошло два часа. В точности исполняя указания отца, Надя Лобанова снимает повязку с груди Федора, затем осторожно, но уверенно и умело вводит в рану таинственную жидкость, которой наш раненый обязан жизнью.

Юноша спит, но дыхание его становится все более ровным, черты лица, к слову сказать, прекрасные, более не искажает пугающая судорожная гримаса агонии. Чувствуется, что в его организме, уже находившемся на пороге смерти, происходит удивительная интенсивная работа. Введение лекарства приводит к чрезвычайно быстрому, вернее даже, молниеносному восстановлению клеток. Этот необыкновенно быстрый рост происходит из-за усиленного обмена веществ в организме, которые благодаря интенсивной и равномерной циркуляции доходят через мельчайшие капилляры до основных жизненных органов.

Чудо продолжается.

Однако время идет. И хотя состояние раненого улучшается с поразительной быстротой, девушку охватывает смертельное беспокойство. Ее отец, отличавшийся всегда удивительной пунктуальностью, чья жизнь была расписана, можно сказать, с математической точностью, не возвращается.

Боже мой! Что же происходит? Какая необъяснимая причина, какая крайняя необходимость могли где-то задержать этого человека, для которого нет ни преград, ни ограничений?

Шум на улице понемногу затих, наступила глубокая тишина, нарушаемая время от времени лишь тяжелыми и размеренными шагами городовых.

Странная вещь! Девушке кажется, что шаги на мгновенье замирают перед домом, а затем кто-то снова, тяжело ступая, продолжает свой путь.

Наконец стало светать. Взволнованная, встревоженная Надя не может усидеть на месте. Она открывает окно, чтобы бросить беглый взгляд на улицу, но тут слышит грубый окрик:

— Отойдите от окна! Закройте окно!

Человек десять сторожат ворота. Девушка испускает слабый крик, узнав мундиры жандармов, одно упоминание о которых заставляет содрогаться всех русских.

Дом окружен жандармами.

В это время на улице раздается неровный шум автомобиля, он заполняет всю улицу, затем прекращается. Автомобиль останавливается у ворот.

У Нади вырывается крик ужаса:

— Отец!.. Ах… Будьте осторожны!

Но уже слишком поздно пытаться бежать, это просто невозможно. Напрасно шофер хочет уехать на полной скорости, ему не хватает времени запустить мотор.

С присущей им грубостью два жандарма набрасываются на водителя, отрывают его от руля и выбрасывают на мостовую. Другие устремляются к дверцам машины и направляют револьверы на профессора.

— Не вздумайте сопротивляться! — грубо говорит тот, кто, видимо, руководит операцией.

— Что вам от меня надо? — спрашивает профессор с великолепным спокойствием.

— Именем императора вы арестованы!

— Но почему?

— У меня есть приказ, и я исполняю его… Молчать! Следуйте за мной!

— Могу ли я, по крайней мере, поцеловать мою дочь?

— Нет! Вам запрещены любые контакты.

При этих словах жандармский офицер вместе с тремя подчиненными садятся в машину. Два других жандарма уже в автомобиле. Один из них сидит за рулем, и по его поведению сразу видно, что он опытный водитель.

— Вперед, — командует офицер.

Вся драма заняла лишь тридцать секунд. Приказ отдан, и автомобиль сразу же трогается с места, а Надя, испуганно, судорожно сжав руки, в полной растерянности отходит от окна и со стоном падает возле постели, на которой лежит только что проснувшийся раненый.

Офицер приказывает задернуть шторы, и в машине становится почти совсем темно. Жандармы, сидящие справа и слева от пленника, держат его за руки так, что тот не может даже пошевелиться.

Все путешествие занимает не больше пяти-шести минут. Затем сырой и свежий воздух, проникший в машину, касается лица профессора.

Он презрительно улыбается и говорит офицеру:

— К чему все эти предосторожности? Мы пересекли Неву, и вы везете меня в государственную тюрьму… в Петропавловскую крепость.

Раздается гудок.

— Вот мы и приехали, — говорит в ответ офицер.

Автомобиль останавливается у Трубецкого бастиона. Там, чуть выше уровня реки, напротив дозорной дорожки поднимается гранитная стена со множеством массивных, обитых железом дверей.

В сопровождении двух жандармов, которые по-прежнему держат его за руки, профессор вслед за конвоирами выходит из машины и подходит к одной из дверей.

Там их ждут тюремщик и два стража с заряженными ружьями. Тюремщик поворачивает ключ в замке, и тяжелая дверь со скрипом отворяется.

Несмотря на все свое мужество, Лобанов не в силах сдержать дрожь, оказавшись в этом склепе из камня и железа, в этой русской Бастилии.

Группа входит в широкий коридор, которому, кажется, нет конца. Повсюду на расстоянии в десять метров друг от друга стоят часовые, выбранные среди лучших солдат полка, расквартированного в крепости. Они стоят неподвижно, словно истуканы, тогда как жандармы, несущие здесь службу, постоянно прохаживаются по коридору. Повсюду в этой страшной государственной крепости охрана поручена знаменитым и страшным жандармам в их серо-голубых мундирах.

Жандармы подчиняются тайной полиции и выполняют без колебаний, беспрекословно, слепо любые приказы. И слишком часто приказы эти ужасны!

Надо сказать, что эти люди при поступлении на службу дают страшную клятву, они клянутся доносить, если будет надо, даже на отца, мать, жену и детей! Никогда ни одно неосторожное слово не вырывается из их уст. Молчаливые, угрюмые, бесстрастные, они бесшумно ступают по толстым, заглушающим все звуки циновкам, которыми обиты пол и стены как коридора, так и камер, из-за чего в этом мрачном здании царит гробовая тишина.

Профессор Лобанов быстро овладел собой. Следуя по-прежнему за офицером, он идет по коридору, вдоль которого расположены камеры. Странная вещь! Двери выкрашены в тот же цвет, что и стены, и потому их с трудом можно различить.

Их небольшой отряд прошел уже около пятидесяти метров, как вдруг все слышат звук звонкой пощечины. У офицера вырывается громкое ругательство, его форменная фуражка отлетает далеко в сторону, а сам он, получив солидную затрещину, с трудом удерживается на ногах. Он один в пяти шагах от группы, совершенно один. В неописуемом бешенстве жандарм напрасно ищет того, кто нанес ему столь страшное оскорбление. Но вокруг нет ничего, совершенно ничего необычного, кроме странного запаха промокшего пса, что явственно ощущает офицер, весьма неприятно пораженный сим обстоятельством.

Перепуганные жандармы молчат, они ничего не понимают и уже готовы поверить, что это проделки нечистой силы, поскольку все они в недавнем прошлом были крестьянами и полны суеверных страхов.

Вслед за пощечиной гробовую тишину нарушает взрыв смеха, полный уничижительной иронии, что еще больше усиливает всеобщую растерянность.

— Кто смеялся? — громовым голосом спрашивает офицер.

Никто не отвечает. Но тут, в нескольких шагах от жандарма, раздается новый, еще более насмешливый и оскорбительный взрыв хохота…

Офицер бросается туда, откуда донесся до него этот звук, и вдруг — трах-тарарах… с грохотом падает как подкошенный; гремят шпоры и сабля, будто кто-то подставил офицеру подножку…

Один из жандармов хочет помочь начальнику подняться, но — трах-тарарах — валится на офицера, который награждает беднягу крепкими тумаками…

К ним подбегает часовой. Он тоже не может удержаться на ногах и валится на упавших. Его ружье отлетает на четыре шага. От удара ружье стреляет! Вспышка огня… дым… взрыв пороха, выстрел! Да еще раскатистое, оглушительное эхо вторит выстрелу!.. Свист пули, которая отскакивает рикошетом от стены и ранит кого-то в икру! Затем раздается сигнал боевой тревоги, а за ним следуют громкие крики… призывы к оружию!..

Со всех сторон спешат жандармы и часовые. На них сыплется град ударов, на которые они отвечают, нанося удары… друг другу. Начинается общая свалка, слышатся громкие вопли, оскорбительная, грубая брань… Настоящая сцена из водевиля с оплеухами, подножками, тумаками, затрещинами, разыгрываемая в государственной тюрьме без всяких видимых причин, в которой никто не может разобраться.

Драка продолжалась бы еще долго, если бы офицер наконец не поднялся. В весьма плачевном состоянии, весь в ушибах, растерзанный, с разбитым в кровь носом, он вырывается из забавной и трагической кучи малы, раздает удары налево и направо плоской стороной сабли и кричит громовым голосом:

— Встать! Смирно!

Наконец дисциплина — основа всех армий, всех вооруженных сил — понемногу восстанавливается. Каждый возвращается на свой пост с тем жестким автоматизмом, который немецкие инструкторы привили русскому солдату, и все пытаются понять, что произошло… Напрасно! Едва порядок восстанавливается, как вновь раздается взрыв дьявольского хохота и громкий крик, от которого содрогаются камни старой царской крепости: