Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

• Название: Юрий Звенигородский
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-271-06878-1

Новый роман известного современного писателя-историка рассказывает о жизни и деятельности одного из сыновей великого князя Дмитрия Ивановича Донского — Юрия (1374–1434).

---

Кто и зачем занес его сюда? Сидеть бы подле Настасьюшки в Галиче. Или строить новый терем в Звенигороде. Дело везде и всюду найдется. А для слишком уж громких дел годы пошли не те.

Чу! Что за шаги, что за разговор? Голос будто знакомый.

— Гюргибек, к тебе гость. Выходи к костру, — невесело пригласил Асай.

— Какой гость?

— Боярин Всеволож. Иван Дмитрич.

Князь вздрогнул всем телом, усилием заставил себя подняться. Меньше всего сейчас хотел видеть учителя своих сыновей, самого сильного и коварного супротивника в споре с племянником. А не откажешься, не отсидишься в шалаше от непосильного поединка. Вышел.

Иван Дмитрич встретил спокойно, сидя на сложенном конском потнике. При появлении князя встал, склонился:

— Здрав буди, княже! Как можется?

— Спаси Бог. Как тебе?

— Благодарствую. Княжичи твои учением радуют. Старший не весьма, средний более. Жаль, не отдал младшего.

— Робок, — отозвался отец о Дмитрии Красном.

Всеволож помолчал, глядя на степную вечернюю зарю, разлившуюся по чистому небу. Князь не нарушал молчания.

— Вижу пожар, — вдруг сказал Иван Дмитрич. — Над всей Русью пожар!

Юрий Дмитрич молчал.

Всеволож снова заговорил:

— Отчего, княже, по прибытии не пришел спросить о здоровье нашего государя?

— Он мне не государь.

— По его отцовскому завещанию государь, — напомнил боярин. — Ведь как у Василия Дмитрича сказано в духовной: «А даст Бог сыну мое великое княженье…»

— А по моему отцовскому завещанию — не государь, — стоял на своем князь Юрий. — У Дмитрия Ивановича в духовной сказано: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел».

Боярин на это молвил очень тихо и очень веско:

— О тебе там не упомянуто, имени твоего не названо. Эх, если бы было имя, и спорить бы не о чем!

Так это у него вырвалось, будто в глубине души хотел добра Юрию. Да с чего?

Всеволож откланялся. А уходя, оставил противника с безысходно-удручающим словом:

— Нет, князь Юрий, не на твоей стороне будет приговор третейского суда, ох, не на твоей!

Пыль уже рассеялась за удалившимся всадником, когда пришел в себя, шлепнул ладонью по лбу, пожалел, что сразу не оспорил витиеватые разглагольствования. Имени нет! А «кто будет под тем сын мой»? Это ли не выражение имени? Никто как Юрий «под тем сын»! Ах, крючкотвор!

Князь долго не мог заснуть: до полночи спорил в уме с боярином. Укрепился неотразимыми доводами, которым непременно сразит его на ханском суде.

Покинул баскака ни свет ни заря. От свежести — сна ни в одном глазу. А вокруг, куда ни глянь, — голая земля, жухлая трава, ни деревца, ни жилья, ни речки, ни ручейка. Дикое Поле — одно слово.

Жизнь, однако, кипела. Высоколетные, крыластые птицы парят, камнями падают наземь, взвиваются с добычей, ищут места для трапезы. И не назовешь пространство безлюдным. Нет-нет да промелькнут на выносливых лохматых лошадях ордынские гонцы с колокольцами. Нет-нет да покажется конный разъезд, мелькнет издали и исчезнет: не по зубам ему вооруженная встреча на равных. Разведка доложила, что и племянник покинул гостеприимный кров Мин-Булата. Движется в стороне от дяди.

Отдыхали на солонцах. Утренничали всухомятку, ибо не из чего было разжечь костров. Московляне не появлялись, вознамерились сохранять расстояние. Радовало, что солнце еще не скупится на тепло и ветра не столь знобко пронизывают. На небо посмотришь — лето, на травы… уже осень.

А несколько дней спустя и трава стала получше. Появились отары овец, табуны коней. Асайка мотнул головой вдаль, на цепочку мазанок:

— Сабанчи!

— Что? — не понял князь.

— Ордынские пахари.

На сей раз отдых был не простолюдинским — голова на седле, а господским — на кошме. Ели лепешки, пили кумыс, слушали домовитое лопотанье хозяев.

С тех пор поселения стали чаще, крупнее, пути многолюднее. Однажды Асай торжественно объявил:

— Скоро Кокорда. Выехали на прямую дорогу.

Дорога была торная, широкая, крытая дресвой[98], хорошо утоптанная. Ее оживляли не только всадники, но и повозки с грузом.

— Что везут? Откуда? — любопытничал князь.

— С юга. И кое-что с востока, ибо переправа выше столицы, — со знанием дела пояснял Карачурин. — Из Тавриды ввозится глина. Сарайские мастера делают по тамошним образцам кружки, миски и прочее. Из Азии везут хлопок-сырец для ткачества.

— Знаю, мастеров у великого хана много, — согласился князь.

— В столице большие участки заняты мастерскими. А как же? — вошел во вкус рассказчик Асай. — Кузнецы, кожевники, оружейники. А сколько фабрик изготовляют разные орудия для скотоводов и сабанчи! Здесь ты можешь купить, Гюргибек, бронзовые и медные сосуды, каких у нас нет. А кожа тончайшей выделки? А шерстяные ткани, не чета немецким?

— Однако же немцы в Больших Сараях построили много зданий, — возразил Юрий Дмитрич.

Асайка вздохнул:

— Они умеют из камня. Здесь нету дерева, а то бы строили русские.

— И слава Богу, что нету дерева! — засмеялся князь.

Он заметно повеселел, приблизившись к цели своего путешествия.

Веселье перешло в радость, когда его отряд встретился с другим, меньшим, более нарядным. Одежды были не русские, лица тоже. Но впереди на гнедом коне ехал Каверга.

Старый знакомец крепко обнялся с князем.

— Твой человек назвал время и место, где мы можем повстречаться.

Князь и великий темник поехали стремя в стремя.

Когда дорога резко пошла на спуск, Юрий Дмитрич невольно остановился: залюбовался широкой, золотой в утреннем солнце Волгой. В сторону от нее — голубая ветвь Ах-тубы. А перед водной красотой — уйма кровель, как ракушек на берегу: и плоские, и горбатые, и башенные, и зубчатые. Между ними на беспорядочных улочках люди кишмя кишат. Легкая мгла вздымается над этим скопищем жизни. Слух улавливает необъятный шум, состоящий из мириадов звуков.

— Более полутора веков живет и процветает наш царственный город, — сказал Каверга. — Даже урочище близ него именуется Царевы Воды. Я здесь родился и вырос.

Они спустились в подградье, миновали одно за другим отличные друг от друга жилища. Великий темник называл:

— Черкесская слобода… Аланская… Русская…

Юрию Дмитричу захотелось угодить другу.

— Хороша столица Синей Орды!

Каверга взъерепенился:

— Почему Синей, князь? Синяя на востоке. Здесь, на западе, Белая. Мы — Белая Орда: Ак-Орду. Синяя — Кек-Орду.

— Добро, добро, я запомню, — смиренно пообещал далекий от этих тонкостей звенигородский владетель. И, чтобы переменить тему, спросил: — Куда едем? К великому хану?

Каверга рассмеялся:

— Ты там, в своих лесах, до старости не повзрослеешь, князь Юрий. Все тебе просто, как в златоверхий терем попасть. Здесь не Галич и не Москва, а Большие Сараи! Великий хан полгода будет охотиться, кочевать по степи, принимать послов из Египта, Персии, империи греков, а тот, кому до него дело, будет жить в чужом, многоязычном городе и ждать, ждать, ждать…

Князь даже натянул поводья:

— Ты хочешь сказать, мой друг…

Каверга дотронулся до его руки:

— Хочу сказать, что мы едем к другому твоему другу, беклярибеку Ширин-Тегине. Одному из очень могущественных людей Великой Кыпчакии. Он уже знает о тебе, ждет в гости и сам все скажет.

Кони стали у высокого каменного забора. Морозов, Вепрев, Лисица приблизились к своему князю.

— Господин, — сказал за всех Елисей, — каждого из нас обустраивают здесь вполне прилично: так по крайней мере обещано. Охрана при оружии будет расположена подобающим образом. Связь с тобой станем поддерживать постоянно. Будь спокоен и отдыхай во здравии.

То же сказали и остальные. Юрию Дмитричу оставалось проститься с подвижниками. Огромные, обитые железом, ворота затворились, при князе остался Асай, как толмач.

Дом Тегини напомнил латынскую ропату[99], какие Юрий видел в Великом Новгороде. Там молятся, здесь, по-видимому, грешат. А строили и то и другое немцы, кто во что горазд. Крыша остроконечная, высоченная, окна узкие, вход сводчатый, крыльцо широкое из цветного камня. На нем и встретил давнего своего спасителя Тегиня в шелковом дорогом халате всех цветов радуги. Простер объятия…

В доме никакой мебели: только ковры, подушки, низкие поставцы для посуды. Князь был разоблачен, сопровожден в восточную баню, откуда вышел с размятыми костями, истолченными мышцами, напоен прохладным кумысом, брызжущим пузырьками в нос, устроен на мягких подушках.

Каверга вскоре, сославшись на неотложные дела, исчез.

Князь и мурза остались одни. Сперва с удовольствием вспоминали прошлое: Эдигеев стан, рязанскую окраину, прогулки в лесу. Ширин-Тегиня показался Юрию Дмитричу не тем, которого помнил. Тот настороженный, оглядчивый, рассуждавший, хотя и самоуверенно, однако же очень трезво. Этот, убаюканный властью, купающийся во всеобщем повиновении, рассуждающий тоже самоуверенно, однако слишком поспешно. Подбородок вскинут, взор насмешлив.