И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

• Название: Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
• Автор: И. Потапчук
• Издательство: Автограф
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 1997
• ISBN: 5-89201-005-8

В книгу вошли громкие процессы пореформенного суда в их стенографическом изложении, а также речи 113 юристов, произнесённые на этих процессах, которые касаются самой разнообразной категории уголовных дел - убийства, хищения имущества, мошенничества, банковские махинации, вексельные подлоги, транпортные катастрофы. Книга адресована главным образом юристам, историкам, т. к. они найдут в ней богатейший фактический и теоретический материал.

---

Немало усилий и труда потратила защита на то, чтобы представить в привлекательном виде как саму Ольгу Петровну Занфтлебен, так и ее отношения ко всем участвующим в деле лицам. Перед вами рисовали поэтический и увлекательный образ бедной, но трудолюбивой молодой девушки, жившей одиноко и беспомощно, трудом снискавшей себе пропитание, а в конце концов сделавшейся ангелом-хранителем больного старика... Обвинение представляет подсудимой и ее защите приписывать ей всевозможные высоконравственные черты; оно не дает себе труда опровергать перед вами такую характеристику, потому что надеется, что все относящиеся к ней данные судебного следствия свежи еще в вашей памяти, и вы сами, без посторонней помощи, сумеете с помощью простого нравственного чувства решить, что следует вам подумать об Ольге Петровне Занфтлебен и ее поступках. Вы, конечно, сообразите сами, насколько слышанные вами восхваления и панегирики подсудимой вяжутся с некоторыми довольно красноречивыми фактами, несомненно установленными следствием. Не повторяя уже сказанного и не вдаваясь ни в какие подробности, я попрошу вас только вспомнить такую обстановку: 24‑летнюю девушку, вдвоем с одной прислугой живущую в номерах, лишенную всяких определенных средств к существованию, случайно посещает 65-летний богатый, но дряхлый и болезненный старик. В первое же свидание, перекинувшись двумя—тремя словами, оставшимися тайной, они друг друга понимают, и девушка тотчас же переезжает в дом к старику-вдовцу с жалованьем по 100 рублей в месяц. Не одиноким и беспомощным она находит своего покровителя, как неверно думает защита: нет, она сама делает его одиноким и беспомощным, она отталкивает от него детей, любимую дочь, друзей, знакомых, в семье поселяет раздор, вражду, ненависть и злобу. А в результате старик женится на этой девушке за 4 месяца до своей кончины, и у нее появляются наличные деньги, векселя, ценная недвижимость, капитал по завещанию... И вот говорят, что все это нисколько не противоречит нравственности, напротив, чуть ли даже не вполне согласно с ней!

Последнее замечание мое отнесу к тем юридическим соображениям и доводам, которые в таком щедром изобилии были предложены вам защитой. Она не поскупилась на пространные и порой весьма своеобразные истолкования закона.

Много было сказано, очень, быть может, и остроумного, и нового, но, к сожалению, с законом несогласного, много и вовсе лишнего, так как все, что вам будет нужно из области закона, вы услышите от господина председателя. Так, утверждали перед вами, что нечего и упрекать подсудимых в том, что они не прибегали к охранению имущества покойного в установленном порядке посредством описи, что даже странно видеть в этом что-либо подозрительное, потому, будто бы, что закон вовсе не обязывает непременно, во что бы то ни стало, прибегать к охранительной описи оставшегося имущества. Это не совсем верно, так как после Занфтлебена осталась малолетняя дочь-наследница, а в таком случае охранительная опись обязательно должна быть произведена. Вам говорили также, что подсудимых невозможно обвинять в похищении документов уже по одному тому, что в действиях их не было существенного признака законного понятия о похищении,— тайного взятия имущества, так как при увозе документов будто бы присутствовал Василий Васильевич Занфтлебен и могли присутствовать через отворенную дверь Иван Зюзин и Екатерина Степанова. Вывод этот не согласен ни с фактами, ни с законом. Показания свидетелей Василия Занфтлебена, Зюзина и Степановой уже были мною достаточно разобраны: никто из них в самом деле не присутствовал при том, как Гартунг при помощи Ольги Петровны и Мышакова забирал документы, следовательно, он сделал это тайно, в присутствии только своих соучастников. Если же защите угодно во что бы то ни стало доказать, что документы были увезены явно, при свидетелях, то подсудимых пришлось бы обвинять уже не в краже, не в тайном похищении, а в похищении открытом, в грабеже, потому что невозможно отрицать присутствия в их действиях корыстной цели, намерения воспользоваться забранным имуществом. С точки же зрения закона тайны вовсе даже и не нужно для наличности того преступного деяния, в котором я обвиняю подсудимых. Статья 1657 Уложения, которая деяние это предусматривает, преследует не только того, кто похитит, т. е. тайно возьмет ценный документ и им воспользуется, но и того, кто просто истребит такой чужой документ, каким бы способом он ни попал к нему в руки. Между прочим, этот последний случай буквально подходит к деянию генерала Гартунга по отношению к собственным своим векселям; забрав их в свои руки, хотя бы в качестве душеприказчика, он затем, по убеждению обвинения, именно и истребил их.

Говорили вам потом, что нельзя похитить то, что находится в ваших же собственных руках, а между тем все в доме покойного Занфтлебена, в том числе и денежные документы, находились в руках Ольги Петровны Занфтлебен, в полном и непосредственном ее распоряжении. Откуда почерпнула защита такие сведения, откуда вывела она такое необычайное заключение об общности имущества супругов, лишающей жену всякой возможности похитить что-либо у мужа, я понимать отказываюсь; во всяком случае, эти сведения и это заключение вытекают не из обстоятельств настоящего дела и не из закона.

Доказывали перед вами, наконец, и доказывали с жаром, достойным лучшего дела, что во всех обнаруженных на суде действиях подсудимых нет ни малейших признаков умысла воспользоваться забранными документами, нет никакой корыстной! цели, никакого преступного намерения. Против этого спорить я теперь не стану; с одной стороны, опровергать такие доказательства и соображения защиты значило бы вновь повторить все те бесчисленные данные, в которых преступный умысел выступает и бьет в глаза на каждом почти шагу, а с другой, по способу аргументации, принятому защитой, возражать ей мудрено. Вопрос о том, можно ли видеть в известных поступках подсудимых признаки умысла на преступление, защита ставит на почву такую шаткую и скользкую, что разрешение этого вопроса является просто делом вкуса. При известном взгляде на вещи, пожалуй, и ни в чем не увидишь умысла. Похититель, забравшийся в дом через взлом окна и схваченный на месте, может сказать, что он просто-напросто пришел в гости; похититель, запустивший руку в карман прохожего и в этом же положении настигнутый, ведь может объяснить, что он руководствовался только чувством любопытства, желанием узнать, что лежит в кармане. Ведь и такие объяснения можно, если хочется, признать правдоподобными, и в таких положениях, при особом к тому стремлении, не видеть и тени умысла на преступление...

Говорили еще, что душеприказчик в силу такого своего звания не имеет никакой ни физической, ни юридической возможности похитить или присвоить себе имущество, оставшееся после смерти завещателя, что настоящее дело чисто гражданское, что... но довольно! Всего не перечтешь! Много юридических вопросов поднимала и победоносно в свою пользу разрешала красноречивая защита, в обширные и глубокие разъяснения и толкования закона вдавалась она, но как-то невольно по поводу всех этих вопросов, разъяснений и толкований, нимало, впрочем, не поколебавших конечный вывод обвинения, на мысль приходят те пророчески-скорбные слова великого преобразователя русской земли, которые написаны там, на зерцале, стоящем на судейском столе: «Понеже ничто так к управлению Государства нужно есть, как твердое хранение прав гражданских, понеже всуе законы писати, ежели их не исполняти, или ими играти, как в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в свете так нет, как у нас было, а отчасти и еще есть и зело тщатся всякие меры чинить под фортециею правды!»

После этой речи говорил поверенный гражданских истцов присяжный поверенный Пржевальский. Господа присяжные! Выслушанные вами объяснения защиты ставят меня в необходимость представить вам со своей стороны возражения, которые отнимут, впрочем, у вас немного времени, так как я не стану говорить по поводу всех, иногда более чем странных доводов, которые приводились защитой вследствие, быть может, весьма понятного увлечения целью достигнуть оправдания подсудимых, и ограничусь в своем ответе только самым существенным. Дело идет об имуществе умершего Василия Карловича Занфтлебена. Дети его являются на суде и просят, чтобы им возвратили это имущество, которое у них похитили. Как ни справедлива такая просьба, как ни законно подобное желание, но защита говорит вам, что наследникам Занфтлебена нельзя доверять, потому что это лица, прямо заинтересованные в деле. Пусть будет так; не верьте им. Верьте вашим собственным глазам и вашему здравому смыслу.

Умерший после себя оставил книги, из которых вы сами рассматривали в числе вещественных доказательств его кассовую книгу. Это была несомненно его книга, и что же вы в ней видели? Что в ней значатся проценты, которые получались с генерала Гартунга до последних дней жизни Василия Карловича Занфтлебена, и поступали они в кассу его, а не Ольги Петровны. Вам показывали его алфавитную книгу — и в ней написаны имена его должников, тех самых, векселя которых Ольга Петровна присваивает себе. Но к удивлению нашему оказывается, что книги принадлежат Василию Карловичу Занфтлебену, касса его, деньги давал взаймы он, проценты получал он, а капитал не его. Здесь в объяснениях по этому поводу со стороны Ольги Петровны начинается нечто вроде игры в прятки, причем одна книга служит для нее ширмой при объяснениях другой. Ее спрашивают: как мог Василий Карлович Занфтлебен постоянно, до самой смерти получать в свою пользу проценты с Гартунга, когда капитал и векселя уже не принадлежали ему? Ольга Петровна отвечает, что она подарила ему проценты, а доказательством того, что векселя не принадлежали ему, служит, по ее словам, алфавитная книга, в которой они поэтому и не записаны. После такого объяснения естественно предположить, что, стало быть, алфавитная книга Василия Карловича Занфтлебена служит доказательством принадлежности ему векселей. А между тем из числа векселей, записанных в этой книге, на 81 тысячу 916 рублей оказываются собственностью Ольги Петровны! Будь налицо вексельная книга, то, конечно, такие объяснения были бы немыслимы, так как эта книга совместно с кассовой тотчас бы доказала всю их несостоятельность. Вот почему, повторяю я снова, для подсудимых была необходимая потребность уничтожить эту книгу; но им не удалось скрыть вполне доказательства принадлежности векселей Василию Карловичу Занфтлебену. Для этого нужно бы было уничтожить и кассовую, и вексельную книги; но тогда уже самый факт исчезновения деловых книг покойного Занфтлебена служил бы против подсудимых несомненной уликой.